Дыхание ветра

— Нет, девочка, я ни о чем не жалею, особенно после всего происшедшего. Только вот думаю, чем бы занять себя зимой. Сегодня я не решилась выйти из дома. Киона хотела погулять, но я отказалась.

Эрмин молчала. Ей хотелось одного: выпить бульона и лечь спать, но она должна была поддержать Талу.

— Ты привыкнешь к такой жизни, — сказала она, сама в это плохо веря. — Сегодня вечером поужинаем вместе в моей комнате. Я выйду в город, куплю колбасы и пирожных. Если позволишь, могу взять с собой Киону. Мукки и девочки, наверное, уже в пижамах, они продрогли в дороге. Мне казалось, мы никогда не доедем!

Молодая женщина вкратце рассказала об их путешествии. Индианка сидела у печки и задумчиво качала головой.

— У Овида Лафлера золотое сердце. Это сегодня редкость.

— Мимин, я хочу на улицу, — заявила девочка.

— Возьми ее с собой, — вздохнула Тала. — Ей нужно размяться. Но…

— Что — но?

— Не могла бы ты одолжить ей одежду, по крайней мере, пальто одной из девочек? У них одинаковый размер. Так было бы лучше. Догадываешься почему?

Черные зрачки Талы поблескивали. В этом неподвижном, полном энергии взгляде отчетливо читался страх. Пока Киона побежала за куклой, Эрмин подошла к свекрови и тихо произнесла:

— Ты боишься тех, кто требовал мести? Тех, кто сжег хижину?

— Они могли следить за мной, — ответила Тала вполголоса. — А если, неровен час, они переключатся на моего ребенка… Пока я сидела здесь взаперти, у меня было время подумать. В Робервале я защищена ничуть не больше, чем в Перибонке! Нужно было укрыться среди своих, в горах.

— Мне кажется, в этом городе ты не подвергаешься никакой опасности, — успокоила ее Эрмин. — Но я сделаю все возможное, чтобы защитить Киону. Отдохни, Тала. Когда мы вернемся, я дам тебе знать.

Молодая женщина вышла из комнаты вместе с девочкой. Она бы дорого дала, чтобы восстановить гармонию на земле одним мановением волшебной палочки.

«Если бы все не было так сложно! — думала она. — Эта война, отнявшая у меня Тошана, эта угроза мести, превратившая Талу в загнанное животное… И Киона, мой лучик света, которую я никогда не смогу назвать сестрой на людях, моя чудная сестричка!» Оставался лишь один выход — смириться.

Мадлен постаралась, как могла, чтобы переодеть девочку, не обращая внимания на Мукки и близнецов. Хотя они устали, но умоляли мать тоже взять их с собой.

— Нет, нет и нет! — бушевала Эрмин. — Вам никуда не нужно идти. А Киона еще никогда не была в городе. Она сидела взаперти со вчерашнего вечера. Ведите себя хорошо, если хотите, чтобы Санта-Клаус или Рождественский Дед принесли вам подарки в Валь-Жальбер.

— Кто это — Санта-Клаус? — спросила заинтригованная Киона.

— Я расскажу тебе потом, обещаю, а сейчас нужно торопиться! — прервала ее молодая женщина.

Она внимательно оглядела девочку. В синем драповом пальтишке Мари, кожаных ботиночках Лоранс, розовой шапочке, скрывающей кудри медного оттенка, она походила бы на типичную девочку из Квебека, не будь у нее такого золотистого оттенка кожи. Эрмин повязала ей на шею шарфик в тон шапочке.

— Прекрасно! — объявила она. — Идем скорее, милая. — Она испытывала тихую радость, когда шла по бульвару Сен-Жозеф, крепко сжимая ручку Кионы в варежке. Ее внимание привлекла колокольня церкви Сен-Жан-де-Бребёф[14], четко выделяющаяся на фоне изумительного красноватого неба.

— Хочешь посмотреть церковь? — предложила она малышке. — Я в ней когда-то пела, еще до того, как родился Мукки.

— Да, Мимин, очень хочу.

Казалось, девочку восхищало все увиденное. Но внушительное здание церкви, похоже, вызвало у нее недоумение.

— Какой огромный дом! — воскликнула она. — Это там живет Бог?

— Не совсем там, но люди приходят сюда молиться ему. Мы тоже придем и зажжем свечу. Такую большую свечку, от нее исходит чудный мягкий свет.

Мясной магазин еще больше воодушевил Киону, которая никогда не видела столько продуктов, разложенных на ярко освещенной электричеством витрине. Эрмин купила копченой ветчины и паштет из кролика. Затем они направились в кондитерскую, неподалеку от «Château Roberval», величественный фасад которого вызвал у Кионы новый восторженный возглас.

— Я пела для клиентов этого отеля, когда мне было пятнадцать лет! — рассказывала молодая женщина. — Я дрожала от страха при мысли, что забуду слова песен.

— Ты везде-везде пела? — спросила Киона.

— Нет, пока еще не везде! — ответила Эрмин, смеясь. Ее волнение рассеялось, тоска не так сильно сжимала сердце.

Продавцы в магазинах обслуживали ее со слегка недоверчивым выражением лица. В кондитерской ее даже осмелились спросить, действительно ли она Эрмин Дельбо, певица с золотым голосом, их землячка. В глубине души было лестно, что ее узнают, уважительно приветствуют.

«Если я представлю Талу и Киону всем, кто радуется моему возвращению сюда, к ним будут лучше относиться. По крайней мере, пока никто еще пристально не разглядывал мою маленькую спутницу. А мясник даже сказал, что моя дочка — ну просто вылитая я».

Углубившись в свои мысли, молодая женщина чуть не налетела на высокого человека довольно привлекательной внешности. Она пробормотала какие-то извинения, а тот радостно воскликнул:

— Эрмин! Могла хотя бы позвонить маме. Я уже два дня тебя ожидаю.

Это был Жослин Шарден, высокий, худощавый, но крепкого сложения. Он по-прежнему носил бороду и аккуратно подстриженные усы, а его темные глаза блестели от радости. Он звучно расцеловал дочь в обе щеки, что выдавало наплыв его чувств.

— Папа! Как я счастлива! Я не знала, что ты будешь в Робервале сегодня вечером, — воскликнула она.

— Лоре так не терпелось увидеть тебя, что она заставила меня остановиться в гостинице, чтобы не пропустить твой приезд. Мне вменялось в обязанность не спускать глаз с озера и близлежащих дорог.

Молодая женщина едва сдерживала слезы, настолько была взволнована встречей с отцом, его торжественным и полным любви голосом. Он не отрываясь смотрел на нее, охваченный счастьем, смягчившим резкие складки на его лице, оставленные долгими годами скитаний. Это был мужчина пятидесяти семи лет, еще весьма привлекательный. Он редко, но заразительно смеялся.

— Ты прекрасно выглядишь, — заметила она.

— Твоя мать очень заботится обо мне, а Мирей откармливает прямо как на убой, — весело ответил он.

Засмущавшись, Киона спряталась за спину Эрмин. Жослин наклонился к ней.

— Ну-ка, — произнес он нарочито строгим голосом, — кто это у нас испугался своего дедушки? Это Лоранс или Мари? Держу пари, что Лоранс! Мари вела бы себя смелее.

Сердце Эрмин бешено колотилось. Она не ждала этой встречи и теперь была застигнута врасплох.

— Ни та и ни другая, папа! Мои дочки остались с кормилицей. Это Киона!

— Киона! — повторил растерянный Жослин. — Она уже такая большая?

Не слишком удачная реплика выдавала его смятение. Он видел девочку совсем крошечной, когда ей было всего девять месяцев. Эрмин подтолкнула ее вперед.

— Киона, это мой отец, — просто сказала она.

— Добрый вечер, месье! — произнесла девочка звонким голоском.

Свет фонаря подчеркивал золотистый оттенок ее кожи и выбившуюся прядку медовых волос. Она внимательно оглядела Жослина и улыбнулась ему радостно и доверчиво, но в ее глазах блестел странный огонек.

— Боже мой! — воскликнул он, не в состоянии ответить на приветствие ребенка. Несколько долгих минут он оставался полностью завороженным Кионой, потом выпрямился, повернул голову, словно искал поддержки оттуда, с этой пустынной вечерней улицы. Эрмин прекрасно представляла себе волнение, которое должен был испытывать ее отец, столкнувшись со своей незаконной дочерью, зачатой в одну из тех теплых июньских ночей, когда он разделял ложе с Талой.

— Что она здесь делает? — спросил он наконец очень тихо, взволнованным голосом. — Эрмин, я полагаю, что ты действовала обдуманно?

14

Строительство этой церкви началось 15 марта 1930 г. на бульваре Сен-Жозеф. Она названа в честь канадского мученика отца Жана де Бребёфа, канонизированного 29 июня 1930 г. Построена в готическом стиле, длиной 47,25 м и 16,8 м шириной. Первым кюре был отец Жорж-Эжен Трамбле, назначенный на эту должность 24 августа 1930 г. епископом Шикутими.