Дыхание ветра

Когда я окончательно в этом уверился, то решил, что я чудовище. И если еще не покорился зову плоти, то только из-за мамы. Но теперь ее больше нет на свете…

Эрмин лишилась дара речи. Она ушам своим не верила.

Симон воспользовался паузой и спросил:

— Я ведь тебе отвратителен, правда?

— Нет. — Эрмин собралась с духом. — Скорее, я сильно удивлена. Мне это никогда не приходило в голову…

— Не стоит притворяться, я слышу по голосу, что ты шокирована. Если бы ты знала, как я боролся против дурной наклонности! Стремился охмурить как можно больше девиц, знакомился с их родителями, договаривался о помолвке, обещал жениться. Прежде всего я хотел избежать подозрений, которые могли бы возникнуть, если бы я сторонился девушек. Но потом я несколько месяцев проработал на мельнице в Ривербенде и влюбился в одного парня. Он был немного старше. Я старался проводить с ним как можно больше времени. Однажды не удержался: положил ему руку на плечо, нежно, будто лаская. Ой-ой-ой!!! Как он врезал мне по лицу! В тот же день я уволился с работы.

— Симон, мне совсем худо! — воскликнула Эрмин. — Я и не подозревала, что у тебя такие трудности. Стало быть, ты рассказывал про свои любовные похождения, чтобы сбить нас с толку?

— Папаша стер бы меня в порошок, если б узнал, что у него за сын! — усмехнулся Симон.

До молодой женщины постепенно доходила суть его признания. Она была совершенно обескуражена, и все же ей было легче, чем кому-либо другому, принять эту ситуацию. Она почти шесть лет вращалась в артистических и светских кругах, и на многое у нее открылись глаза.

— В Квебеке я знала одного симпатичного молодого человека вроде тебя, — просто сказала она. — Он рисовал эскизы театральных костюмов. Он очень нравился Лиззи, которая ведала гардеробом, но не отвечал ей взаимностью. Однажды в Нью-Йорке я ужинала со своим импресарио Октавом Дюплесси, и он познакомил меня с элегантным господином лет сорока. Позже Октав сказал мне, что этот человек живет с нашим театральным художником. Вернувшись в отель, я рассказала об этом маме, и та мне объяснила, о чем идет речь. Вначале я смутилась, мне было противно, но мама умеет убеждать.

— Лора?! — воскликнул Симон, которого изумил рассказ Эрмин. — Твоей матери известно о таком пороке?

— Да, и, кажется, она вовсе не рассматривает это как болезнь или порок. К примеру, Колетт, известная французская писательница, любит женщин и не скрывает это. Но, соглашусь с тобой, в наших деревнях тем, кто не придерживается традиционных норм, может не поздоровиться.

Эрмин умолкла, задумавшись. Этот разговор заставил ее на несколько минут забыть о смерти Бетти и предпринятой Симоном попытке самоубийства. Она решила защищать его любой ценой.

— Не стоит убивать себя только потому, что ты другой, — заявила она. — Тебе лучше уехать отсюда, поискать работу в большом городе. Например, в Нью-Йорке. А еще лучше во Франции — в Париже…

— Мимин, Париж оккупировали немцы. Об этом недавно говорили в Робервале.

— Ах да! — вспомнила она. — Я думаю о том, где же сейчас Октав. Он так любил французскую столицу, какой говаривал, всей душой! В сущности, война только началась.

Симон кивнул, нервно теребя травинку.

— Уверен, что Арман все понял. Меня он не выдаст, но по глазам видно, что презирает. Уход брата — это тоже моя вина. Ему не хотелось присутствовать на моей свадьбе, ведь он знал, что я не пара Шарлотте. Как раз поэтому я не иду в армию — меня тут же раскусят.

— Да нет, надо подумать! Ты атлетически сложен, отличный спортсмен… Я знаю тебя с самого детства, и у меня никогда не возникало никаких подозрений.

Она вдруг замолчала, взволнованная. Дело было в отношении Симона к Тошану. Она припомнила недавние сцены: похоже, ее муж тогда вызвал у молодого человека странный восторг и едва ли не возбуждение. Вот почему Эрмин в замешательстве принялась разглядывать Симона.

— Ты чего? — забеспокоился он. — Прекрати так пялиться на меня! Для меня так важно то, что ты мне только что рассказала! К тому же ты не сбежала от меня, как от зачумленного. Проявила такую широту взглядов, такое понимание. Могу тебе поклясться лишь в одном: у меня никогда не было связи с мужчиной и вряд ли я когда-либо осмелюсь пойти на это…

— Симон! Скажи, ты влюблен в Тошана? — В голосе Эрмин сквозило подозрение.

— Нет, вовсе нет, — солгал он. — Мне только хочется походить на него. Он образец мужественности… Твой муж совершенно исключительный мужчина — храбрый, преданный, потрясающе красивый.

Последние слова для Эрмин прозвучали двусмысленно. Едва сдержавшись, она изобразила улыбку.

— Как же ты настрадался! — заметила она. — Симон, в таком случае ты не должен жениться на Шарлотте. Она имеет право знать правду.

— Ах, нет! Нет! — спохватился он. — Я женюсь на ней, и у нас будут дети. Для меня это единственный способ сойти за обычного мужчину. Прошу, Мимин, пойми. Ты все верно говорила, и все же мне по-прежнему стыдно. Я исправлюсь. Вечером я поцелую Шарлотту и приласкаю ее. Я сумею любить ее так, как она того заслуживает. А если потерплю неудачу, то покончу с собой…

Эрмин в ярости схватила его за руку.

— У тебя на уме только смерть! — воскликнула она. — Повторяю: есть и другие решения. Уезжай отсюда, путешествуй, ты встретишь людей более широких взглядов. Ты не должен использовать Шарлотту в собственных интересах. Симон, обещай мне, поклянись памятью Бетти. Поклянись, что больше никогда не попытаешься покончить жизнь самоубийством! Иначе твоя смерть будет у меня на совести. Это будет означать, что я не сумела помочь тебе, уберечь.

Эрмин расплакалась. Она с энергией отчаяния боролась за спасение старшего сына Бетти, прекрасного парня с мужественным лицом, который родился иным.

— Это не твоя вина, — убежденно сказала она. — Умоляю, пообещай мне!

— Хорошо, обещаю! — вдруг сдался Симон. — Ты права, то, что я собирался сделать — отвратительная слабость. Но я сойду с ума, если застряну тут на все лето. Свадьба только через год, и мне лучше держаться подальше от Шарлотты…

— Я несправедливо закатила ей пощечину. Она сетовала, что придется отложить свадьбу. Господи, конечно, она меня огорчила, но мне не следовало так поступать.

Симон пожал плечами. Он с нежностью поднес к губам левую руку Эрмин и принялся целовать ее.

— Может, она и заслужила эту пощечину! Не расстраивайся так. Спасибо, что выслушала меня без гнева и упреков. Знаешь, я иногда подумываю о том, чтобы уйти в монастырь. Я правда готов это сделать. Может, Господь простит мой изъян, если я посвящу ему всю жизнь.

— Да нет в тебе никакого изъяна! — решительно отрезала Эрмин. — А Бог, которому мы возносим молитвы, — он соткан из любви и добра. Ты ведь никому не причинил зла, ты не преступник. Вряд ли по христианской вере можно осудить тебя за это. Для меня единственный грех — это человекоубийство. Или когда мы уничтожаем себя, хотя могли бы прожить еще долго.

— Я понял твою проповедь! — взволнованно произнес Симон, и лицо его прояснилось.

Эрмин, озаренная лучом закатного солнца, заставившего засиять золото ее волос, улыбнулась ему в ответ. Он подумал, что она прекрасна.

— Ты просто ангел, мой ангел-хранитель, — сказал он вполголоса.

Внезапно ему в голову пришла какая-то мысль, он нахмурил брови, а потом коснулся щеки Эрмин кончиками пальцев.

— Никогда не замечал, насколько Киона похожа на тебя!

— Но ведь это естественно, она моя младшая сестра, и я горжусь этим. Мне жаль, что я не могу заявить об этом на весь мир.

— Сколько тайн в наших семьях! — с сожалением заметил Симон, поднимаясь на ноги и протягивая руку Эрмин. Та бросила унылый взгляд на деревню.

— Все ломают голову, куда я запропала! Мне пора. Не забудь, ты мне обещал!

— Не забуду, но сейчас мне нужно поскорее отыскать Шинука и нашу корову. Боже, можно подумать, что это обычный вечер, но нет… мама умерла… Сколько крови она потеряла… Меня преследует этот запах. Несчастная! Как это несправедливо!