Наследники

Поначалу мне показалось, что это сон, и я попытался выключить его. Но звонок звенел и звенел, и я открыл глаза. Полежал с минуту, потом поднялся и пошел к двери.

Барбара стояла в плотно запахнутой шубе, прижимая к груди маленькую сумочку, и смотрела на меня широко раскрытыми, полными страха глазами.

На мгновение я замер, затем отступил на шаг, и она бросилась мне в объятья, дрожа и рыдая. Я закрыл дверь.

— Ты не сказал мне, что переехал, — удалось вымолвить ей между рыданиями.

Я крепко прижимал ее к груди.

— Я поехала на твою старую квартиру. Швейцар сказал мне, где ты теперь живешь, — она подняла голову, по щекам текли слезы. — Ты злишься на меня, Стив?

Я покачал головой.

Слова хлынули потоком.

— Я более не могла этого вынести. Одна. Совсем одна.

Я думала над тем, что ты мне сказал. Насчет остальных друзей. Впервые я кое-что поняла. Настоящих-то друзей у меня нет. А те, что называются друзьями, годятся лишь для забав и развлечений. Я выпила полбутылки виски.

Какой же у него мерзкий вкус. Выкурила три сигареты с «травкой». И ничего не почувствовала. Тогда решила уснуть. Проглотила таблетку нембутала. Потом вторую, третью. А когда потянулась за четвертой, поняла, что заснуть мне не удастся. Я посмотрелась в зеркало, но увидела не себя, а свою мать. Меня ждал такой же конец. Вот тут я испугалась. Попыталась позвонить тебе, но мне сказали, что этот номер снят. Меня охватила паника. Я не знала, куда податься, а потому поехала к тебе.

Барбара вытерла глаза рукой. Шуба распахнулась, и я увидел, что под ней лишь ночная рубашка.

— Позволь мне остаться на ночь у тебя. Утром я уйду.

Пожалуйста.

— Будь как дома, — ответил я. — Пойдем спать.

Я провел ее в спальню.

— Иди умойся. А то у тебя все лицо в подтеках туши.

Покорно она прошла в ванную. Я погасил свет и лег в кровать. Из ванной донесся звук льющейся воды. Потом дверь распахнулась, и в проеме возникла Барбара.

— Теперь все нормально? — спросила она.

Лица я не видел, свет-то падал сзади, зато под ночной рубашкой четко очерчивались контуры ее фигуры. К последней претензий не было.

— Абсолютно, — ответил я.

Она щелкнула выключателем и шагнула к кровати. Я подвинулся, освобождая ей место.

— Нет, Стив, я хочу, чтобы ты обнял меня.

Я протянул руку и притянул ее головку к своему плечу. С минуту Барбара лежала спокойно, а затем села.

Стянула через голову ночную рубашку и вновь прижалась ко мне.

— Так-то лучше, — прошептала она. — Я хочу ощущать твое тело.

Она чуть повернулась и положила мою руку себе на грудь. Я почувствовал ее упругость, набухающие под моими пальцами соски. Меня словно обдало жаром. Теперь уже не мог уснуть я. А потому чуть отодвинулся. Закрыл глаза. Но она не угомонилась.

— Поцелуй меня, Стив.

Я коснулся губами ее губ.

— Спокойной ночи.

Она смежила веки.

— Пообещай мне кое-что.

— Что именно?

— Пообещай сделать то, о чем я тебя попрошу, — она напоминала мне капризного ребенка.

Я откинулся на подушку.

— Ну, хорошо, обещаю.

— Утром не смотри на меня. Они меня побрили, и я теперь такая странная.

Я рассмеялся.

— Ради бога, давай спать.

Последнюю фразу я мог и не произносить. Барбара уже спала. Такая юная, ранимая. Я закрыл глаза.

Но присутствие женщины, тепло ее тела не давали мне уснуть. В итоге я выбрался из кровати. Барбара даже не шевельнулась. Я ретировался в гостиную.

И заснул-таки в кресле, перед работающим телевизором.

Глава 6

Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет и я еще учился в школе. Случилось это во время войны. Из соображений безопасности на восточном побережье действовали правила, требующие зачернять верхнюю половину фар, дабы их лучи остались невидимы для японских летчиков, окажись их самолеты над территорией Америки. Когда идущий навстречу автомобиль неожиданно появился из-за вершины холма, его фары ослепили моего отца. Он чуть вывернул руль вправо, чтобы избежать столкновения. Этого «чуть» вполне хватило с лихвой.

Большой «паккард» слетел с дороги, преодолел обрыв в триста футов, дважды крепко приложившись о скалы, и замер на глубине двадцати восьми футов.

— Крепитесь, юноша, — говорил мне мистер Блейк, наш адвокат, когда я, не проронив со дня смерти родителей ни слезинки пришел в его кабинет после похорон. — Господь Бог даровал им быструю смерть. Они не успели даже подумать о том, что произошло.

Я искоса глянул на мою тетю Пруденс[10] , сидевшую у другого края стола. Видел я ее впервые, так как давным-давно она переехала из Нью-Бедфорда в Кейп-Энн. Но слышал о ней предостаточно.

В частности, историю о том, как она влюбилась в художника и уехала с ним в Париж, где маэстро и бросил ее, решив вернуться к жене. Потом последовала череда романов, которые шепотом обсуждались родителями, пока в один прекрасный день Пруденс не вернулась в Нью-Бедфорд.

Мой отец не знал, что она в городе, до того момента, как она вошла в его кабинет в банке. С ней был пятилетний мальчуган, прячущийся в ее юбке.

— Привет, Джон, — поприветствовала она отца.

— Пруденс, — мой отец не верил своим глазам.

Она посмотрела на мальчика.

— Поздоровайся с монсеньером, Пьер, — обратилась она к ребенку по-французски.

— Bon jour, — застенчиво поздоровался мальчуган.

— Он говорит только по-французски, — пояснила тетя Пруденс.

— Кто он? — спросил отец.

— Мой сын. Я усыновила его.

— И ты думаешь, я в это поверю? — пробурчал мой отец.

— Мне без разницы, чему ты поверишь, а чему — нет, — огрызнулась она. — Я пришла за своими деньгами.

Мой отец понимал, что это значит. Но в Новой Англии господствовало мнение, что деньги женщинам доверять нельзя. Даже если речь шла об их доле наследства.

— Согласно завещанию отца, деньги должны храниться в банке, пока тебе не исполнится тридцать лет.

— Мне стукнуло тридцать в прошлом месяце, — последовал ответ.

Тут отец оторвал взгляд от мальчика и посмотрел на нее.

— Действительно, — в голосе его слышалось удивление. — Действительно, стукнуло.

Он поднял трубку и попросил принести необходимые Документы.

10

Prudence — благоразумие, предусмотрительность (англ.).