Дом в небе

Со временем мы начали путешествовать, осваивать новые территории к северу и югу от нашей улицы. В районах, где каждая семья жила в отдельном бунгало, мы регулярно навещали пять-шесть мусорных ящиков. Чем дороже жилье, тем лучше мусор. И чего только не выбрасывают люди, даже не самые богатые! Просто не верится, что можно взять и выбросить куклу просто потому, что у нее оторвана рука, или исправную видеокассету с хорошим фильмом! Помню, я нашла пустой бумажник из коричневой кожи с позолоченной застежкой, а в другой раз – чистый белый носовой платок с вышитыми на нем героями мультфильмов. Я несколько лет хранила эти находки, положив аккуратно свернутый платочек в бумажник – как напоминание о том, что мне предстоит найти еще много красивых вещей.

Почти все свои деньги, вырученные от продажи посуды, я оставляла в магазине секонд-хенд у озера. Внутри он напоминал тесный и темный кроличий садок. Там продавалась подержанная одежда, фарфоровые безделушки и литературный хлам, что помогает туристу убить время в отпуске, – толстые триллеры Тома Клэнси и вся Даниэла Стил. Журналы «Нэшнл джиографик» стояли на полке в дальнем углу – частокол золотистых корешков. Они заворожили меня с первого взгляда. Я стала лихорадочно скупать их, беря по два-три выпуска сразу. Дома я упивалась фотографиями замшелых древних храмов в Анкгоре и скелетов, найденных под пеплом Везувия. Если я видела заголовок «Что угрожает лесам Швейцарии?», я должна была немедленно прочитать статью и узнать, что же им угрожает. Нет, не то чтобы я не любила комиксы «Арчи» – самые свежие выпуски лежали в другом углу магазина. Я тоже листала их, с интересом разглядывала вызывающие одежки Вероники, распутной дочки миллионера, и изучала их диалоги с честной и милой Бетти с задорным хвостом, узнавая, в общем, много нового. Но комиксы я держала в ящике, а «Нэшнл джиографик» складывала на тумбочку в спальне. К Дню благодарения у меня собралось около двух дюжин. Иногда я раскладывала их веером, как на журнальном столике, – я видела такое дома у детей побогаче, в моей прежней школе и у дяди Тони, брата отца. Он, будучи человеком состоятельным, выписывал журналы. Ночью, сидя у себя на втором ярусе, я с трепетом впитывала новые знания о мире. Оказывается, на свете есть венгерские ковбои, австрийские монахини, парижанки, брызгающие волосы лаком перед тем, как выйти на улицу, китайские кочевники, сбивающие йогурт в йогуртовое масло, палестинские дети, живущие в палатках из мешковины, а где-то в Балканских горах есть медведь, который умеет танцевать с цыганом. «Нэшнл джиографик» разгонял тьму в нашем подвале, растапливал лед на улице, поднимал низкие небеса над нашей прерией. Когда в школе девочка по имени Эрика громко назвала меня замарашкой, я лишь пожала плечами, будто это меня не касается. Я знала, что когда-нибудь уеду отсюда, далеко-далеко от школы и всех этих девочек.

Однажды вечером, незадолго до начала учебы в пятом классе, я и Кэрри Кроуфут вышли побродить по городу. Кэрри, красивая девочка из племени блэкфут, годом меня старше, была чуть ли не единственной моей подругой. У нее были длинные черные волосы, глаза-миндалины и длинные жесткие ресницы. Она доводилась дальней родственницей Расселу. Они с матерью и братом тоже перебрались из резервации Санчайлд в Силван-Лейк. Они жили за магазином, через пару номеров. Кэрри не ходила в школу.

У десятилетней Кэрри не было денег, но зато, при всей ее грубости, имелось обаяние. Она безнаказанно дерзила владельцу магазина, который продавал нам жвачку со скидкой, и хвасталась своими драками в резервации. Послушать ее, так она избила чуть ли не всех детей, что там жили.

Но она мне нравилась. Приходя к нам домой, она не пугалась нашей обшарпанной мебели и пьяных кузенов Рассела, развалившихся на креслах в гостиной. Угощение в виде заварной лапши приводило ее в восторг. «Класс!» – говорила она. А еще Кэрри объяснила мне, что такое минет.

Мы брели по Лейк-Драйв в сторону аттракционов. С озера дул холодный ветер, как всегда в начале сентября. Туристы разъехались. Улицы опустели, машины стали редки. Кэрри шла и жаловалась на скуку в Силван-Лейк, говоря, что ей хочется обратно в Санчайлд. Она завидовала мне, потому что выходные я провожу у отца в Ред-Дире.

Я отвечала, что это она напрасно, а сама всякий раз считала дни до следующей поездки. Дома у отца был мягкий ковролин на полу и толстые стены. У меня была своя спальня, кровать, покрывало с оборками, кассетный плеер, на котором я слушала «Нью Кидз он зе Блок», и целая коллекция приключений и комиксов. Но Кэрри я об этом не рассказывала.

У причала покачивались в доках моторные лодки. В парке было пустынно. Водяная горка, осушенная на ночь, маячила в розовом закатном небе, как скелет.

– Ты когда-нибудь там была? – спросила Кэрри, пиная закрытый билетный киоск.

Я покачала головой.

Тогда Кэрри взобралась на мусорный ящик поблизости, а оттуда – на высокую стену лабиринта, что огораживала парк с одной стороны. А потом исчезла внутри. Я услышала, как ее кеды упруго стукнулись об асфальт и она засмеялась.

В детстве я была страшной трусихой. Я боялась темноты, незнакомцев, боялась сломать ногу или руку, боялась врачей, боялась полицейских, когда те приезжали утихомиривать Рассела и компанию, если тем случалось особенно разбушеваться. Боялась высоты. Боялась принимать решения. Я не любила собак. Больше всего я боялась стать посмешищем. И в тот момент я была уверена, что это катастрофа. Из страха, что Кэрри станет надо мной смеяться, я влезу на стену, у меня закружится голова, я упаду вниз и переломаю себе все кости. Приедет полиция – все незнакомые и с собаками. Разумеется, все это произойдет в темноте. А еще придется обращаться к врачу.

Я была готова повернуться и бежать домой, но вокруг было уже темно, и Кэрри звала меня из лабиринта. Так что я взгромоздилась сначала на ящик, потом перелезла на стену и прыгнула.

Когда я приземлилась рядом с Кэрри, та бросилась бежать. В сумерках ее волосы отливали синевой. Внутри на стенах были кое-как намалеваны яркие клоуны, ковбои, глупые чудовища – все, что способно вызвать восторг и легкий ужас у маленьких детей.

Мы с Кэрри дружили всего полгода. Весной ее мать решила вернуться в Санчайлд. К тому времени я стала больше интересоваться школой, потому что меня определили в группу способных учеников, где занимаются по усиленной программе. У меня появились друзья среди одноклассников. Я отдалилась от Кэрри, которая совсем не стремилась учиться. Несколько лет спустя, когда я была уже в старших классах, бабушка сказала мне, что Кэрри родила ребенка. О ее дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Вскоре все резко переменилось. Вышло так, что наша семья рассталась со многими знакомыми, включая Рассела и Кэрри.

Но в ту ночь, в лабиринте, было невозможно оставаться на месте. Мы мчались вперед как ветер, уходили в штопор на поворотах, со скрипом тормозили, если внезапно попадали в тупик. Вспоминая это наше приключение, я думаю, что мы должны были визжать от страха и восторга, но в действительности двигались молча, сосредоточенно, под топот собственных ног и шелест курток. Волосы Кэрри развевались на бегу, замирая вместе с ней лишь на долю секунды, когда она притормаживала, чтобы сделать разворот или решить, в какой коридор броситься дальше. Но под конец мы все-таки позволили себе расслабиться и забыть о темноте, о том, что мы проникли сюда незаконно, забыть все страхи и сомнения и полностью предаться новой игре.

На Рождество компания, где работал Рассел, устраивала большую вечеринку в одном из ресторанов Ред-Дира. Не первую неделю мама после работы заезжала в Паркланд-Молл и рассматривала платья в отделе распродаж. Дома она объявила, что садится на диету.

В углу гостиной мы поставили елку – точнее, не елку, а облезлую сосну, купленную на рождественском рынке возле «Фуд-Сити». Еще мама сходила в Рождественское бюро – благотворительную организацию, которая помогает бедным встретить Рождество по-человечески, – и подписала бумагу, подтверждая, что она мать-одиночка с тремя детьми и зарплатой семь долларов в час, и там ей выдали бесплатные подарки, перевязанные цветными кудрявыми ленточками. Эти подарки подбирали и оборачивали чужие люди – волонтеры. Мама положила их под елку. Я знала, что мне предназначаются два, потому что они были подписаны: «Девочка, 9 лет».