Страница 13 из 19
Поэт выделил в книге несколько разделов, центральный из которых получил название «Сплин и идеал». Английское слово «spleen» в данном контексте звучит как меланхолия, тоска по исчезнувшей красоте, а еще шире – как мировая скорбь. Именно она открывает, по замыслу поэта, путь к эгоизму, порокам, лицемерию.
«Идеал» же обозначал у Бодлера не только эстетическую категорию, но и поэзию, творчество, которое противостоит сплину.
Стихотворение «Маяки», в котором Бодлер давал оценку великим художникам прошлого, прямо указывало на то, что искусство призвано выражать и передавать из века в век все великие ценности, отражать явления духа, свидетельствующие о достоинстве человека.
Картины, изображенные в стихах поэта, потрясают силой страсти. Порой пред ним предстают кошмарные видения, от которых невозможно освободиться, его терзает ненависть, разлитый в обществе эгоизм, иссушающий сердце.
Участь поэта, по Бодлеру, печальна и трагична именно в силу его миссии на земле. Это ощущение явственно передано в концовке одного из самых известных его стихотворений «Альбатрос»:
На пути к достижению идеала у поэта множество преград. Это и характер искусства нового времени, и необходимость ради заработка продавать свой талант, внутренняя опустошенность, разочарование жизнью. У больной Музы родятся и болезненные цветы.
Бодлера всю жизнь преследовали опасения, что ему не удастся выполнить свой художнический долг. Эти опасения вызывались не только личными мотивами, болезнью и нищетой. Враждебна была к нему и официальная критика, преследовавшая поэта во все периоды его творчества. Впрочем, это не мешало ему писать с подлинным вдохновением, страстью, болью и убежденностью в своей правоте. Тем более, что философской, нравственной и социальной тематикой «Цветы зла» не ограничивались. Уже с XXII стиха цикла «Идеал и сплин» начинается раздел, посвященный возлюбленной поэта Жанне Дюваль. Отношения с этой женщиной складывались у Бодлера непросто. Жанна была, как говорили в те времена, «дамой полусвета», ее не жаловали в порядочном обществе. Но Бодлер искренне привязался к ней, считая себя в ответе за ее судьбу. Сама же возлюбленная поэта была равнодушна к его стихам и к творчеству вообще.
И все же любовная лирика не случайно появилась в «Цветах зла». Любовь – это остров отрады, то, что может спасти красоту. Любовь возвышает, она пробуждает духовные устремления. В стихотворении «Sed non satiata» начало звучит возвышенно и страстно:
Но Бодлер не был бы Бодлером, если бы он воспевал только идиллию любви. Заключительные строки этого стихотворения звучат как приговор и себе, и своей возлюбленной:
Здесь уже в тему любви вплетается тема смерти, что вызывало наибольшие нарекания у критиков. И было из-за чего возмущаться. Самое скандальное стихотворение поэта имело название «Падаль». В нем Бодлер говорил о бренности всего, что нас окружает, в том числе и о бренности идеала, который люди называют женской красотой.
Второй цикл любовной лирики относится к периоду увлечения Бодлера мадам Сабатье. Если по отношению к Жанне Дюваль Бодлер употреблял слово «сплин», то мадам Сабатье, в салоне которой в 50-е годы собирались художники и писатели, для него идеал, светлый кумир, божество:
Последние годы Бодлера были окрашены еще большим трагизмом, в том числе и по причине все усиливающейся травли поэта и судебной расправы над ним. Власти вменяли ему в вину безнравственность, «наводнение печати нечистотами беспутства», «грубый и оскорбляющий стыдливость реализм». Бодлер был приговорен к огромному штрафу, что фактически обрекало на уничтожение не распроданный тираж «Цветов зла» и угрожало поэту и издателям разорением.
На защиту Бодлера встали видные литераторы – Флобер, Дюпон, Дельво, Гюго. Безусловно, поэту это прибавляло сил, но, увы, не снимало чувства горечи и потерянности. В этот трудный для него период он, кроме статей об искусстве и политике, писал новые стихи для книги «Цветы зла» и «Стихотворения в прозе».
Больной, измученный, поносимый властями поэт переехал в Бельгию, где провел самые ужасные дни – в нищете и забвении.
Как вспоминал современник Бодлера Эжен Крепе: «В возрасте сорока трех лет Бодлер казался старцем и являл живой образ мятежного отчаяния. Лоб еще величественно выдается из-под густых и длинных волос, в которых угадывается седина, но какая душераздирающая тоска в темных глазах, какой в них к тому же упорный вызов!.. Поистине это лик отверженного, принявшего на себя все грехи этого мира».
В итоге Бодлера разбил паралич, он лишился речи, и лишь на короткое время к нему изредка возвращалось ясное сознание. 31 августа 1867 г. в возрасте 46 лет Шарль Бодлер скончался.
За прошедшие годы отношение к Бодлеру изменилось кардинально. Сегодня Бодлер признанный классик не только французской, но и мировой поэзии. Поэт, описавший пороки и уродства общества во всех их проявлениях, лишь оттенил нетленные ценности бытия – красоту и божественность земного мира.
Хорхе Луис Борхес
(24.08.1899 – 14.07.1986)
Аргентинский писатель.
Сборники новелл и прозаических миниатюр «Дискуссия», «История вечности», «Алеф», «Сад расходящихся тропок», «Вымыслы», «Другие расследования», «Книга песен», «Письмена Бога».
Трудно представить себе писателя более парадоксального, чем Борхес. Он весь соткан из противоречий, которые каким-то удивительным образом естественно и органично вплетаются в его творчество. Писатель, похоже, постоянно «играл» на самоопровержениях. У него даже есть стихотворение в прозе «Борхес и я», в котором он то убегает, то возвращается к себе.
Многоликость этого человека поистине поразительна. Он сочинял для радио сентиментальные песни в духе городского романса и публиковал глубоко научные эссе. Он подписывал протесты против произвола аргентинских военных, а в это время критики объявляли его писателем, убегающим от реальности. Кто-то бросал ему вслед негодующее «фашист», а он в свою очередь публиковал антифашистские памфлеты. Наконец, есть мало кому известный инспектор городских рынков, и есть почетный доктор крупнейших университетов мира, лауреат бесчисленного множества литературных премий. И все это один человек – Хорхе Луис Борхес, выдающийся аргентинский писатель и мыслитель. Это определение, наверное, можно считать самым точным. Хотя сам писатель не раз утверждал, что он сам как бы нереален, и представляет собой лишь обстоятельства, возникающие вокруг некоего существа.