Несусветный багаж

«Откуда в нем вдруг эта строптивость? — задумался Моррис. — Очень мне это не нравится». — И полный сомнений, почесал себе нос.

Поезд покрывал пространство, как обычно перенося сквозь него случайное собрание безымянных пассажиров и в их числе дядю Джозефа, который делал вид, что погружен в чтение, Джона, дремлющего над бульварным романом, и Морриса, в мыслях которого клубились десятки претензий, подозрений и опасений. Мимо окон проплывали то морское побережье, то сосновый лес, то извивающаяся лента реки. Поезд немного опаздывал, но должен был успеть до отправления юго-западного курьерского, который уже ожидал на станции в центральной части Нью-Гемпшира. Ее настоящее название во избежание претензий со стороны железнодорожного ведомства я предпочту здесь скрыть, воспользовавшись псевдонимом Браундин.

Многие пассажиры высовывались из окон, и среди них некий пожилой джентльмен, на котором стоит остановить наше внимание, тем более что мы чуть было не упустили его из виду. Имя его не имеет значения, зато весьма важны его привычки. Джентльмен этот почти всю свою жизнь путешествовал по Европе в твидовом костюме, но когда в результате многолетнего чтения «Вестника Галиньяни» у него резко ухудшилось зрение, он вспомнил вдруг об отеческих берегах и прибыл в Лондон, дабы получить консультацию у окулиста. Ну а там от окулиста к дантисту, от одного врача к другому, и когда наш путешественник в конце концов угодил в объятия сэра Фарадея Бонда, он был немедленно переодет в гигиенические воздухопроницаемые одежды и направлен в Борнмут. В данный момент он как раз возвращался от своего единственного в родном краю приятеля (тоже известного врача) для того, чтобы явиться на профилактический осмотр к сэру Фарадею. Вообще, удивительны судьбы этих «твидовых» туристов. Их можно встретить просиживающих часами за табльдотом (в Специи, Граце или Венеции), окруженных легкой аурой меланхолии, и с минами бывалых людей, которым случалось и в Индии повоевать, но которым в итоге не повезло. В сотнях европейских отелей портье знают их в лицо и по имени, но как ни странно, если бы вдруг вся эта путешествующая когорта вдруг исчезла с лица земли, никто бы их отсутствия не заметил. Тем более, если бы исчез только один, ну, скажем, тот самый, в продуваемом одеянии. Счет в борнмутском отеле он оплатил, все пожитки, которыми на данный момент располагал, были чуть ранее упакованы в два чемодана и проданы еврею-старьевщику; разве что лакей сэра Фарадея в конце года не досчитается двух шиллингов, да хозяева европейских гостиниц в те же сроки отметят небольшое, но все же заметное снижение доходов. И все. Возможно, схожие мысли как раз приходили в голову пожилому джентльмену, поскольку печать меланхолии на его лице читалась вполне явственно, когда он убрал из проема окна седую голову и занял свое сиденье, а поезд постоял положенное время на станции, затем тронулся, пуская клубы дыма, миновал мост и, набирая скорость, помчался дальше через вересковые пустоши и перелески Нью-Гемпшира.

Через несколько сотен ярдов после Браундина всех пассажиров взбудоражил пронзительный скрежет тормозов. Поезд резко замедлил ход и остановился. До Морриса донеслись чьи-то возбужденные голоса; он подскочил к окошку. Там кричали женщины, мужчины выскакивали из окон, проводники призывали всех оставаться на своих местах; в то же время состав начал медленно откатываться назад в сторону Браундина. Через минуту все эти звуки заглушил апокалиптический свист и грохот мчащегося на всех парах экспресса.

Звука удара Моррис не слышал. Возможно, он потерял сознание. Ему снился кошмарный сон, в котором вагон согнулся пополам, а затем рассыпался, как карточный домик. В действительности же, когда Моррис пришел в себя, то обнаружил, что лежит на голой земле под открытым небом. Голова нестерпимо болела, он поднес ладонь ко лбу и не был сильно удивлен, когда увидел, что вся рука в крови. Воздух разрывал ужасающий пульсирующий рык. Моррис надеялся, что рык этот исчезнет по мере возвращения ясности сознания, но похоже было, что тот еще более усиливался, вгрызаясь сверлом в уши. Словом, грохот стоял, как в паровой кузнице.

В Моррисе начало просыпаться любопытство. Он сел и огляделся вокруг. Рельсы в этом месте тянулись полукругом по лесистому пригорку; склон пригорка со стороны Морриса был осыпан обломками поезда из Борнмута; обломки экспресса были большей частью скрыты лесом, а сразу же за поворотом сквозь облака пара и языки горящего угля просматривались останки двух паровозов. Вдоль дороги туда-сюда бегали с криками какие-то люди, другие лежали на траве неподвижно, напоминая в чем-то приуснувших бродяг.

Неожиданно Моррис осознал, что вокруг происходит. Катастрофа! — догадался он, обрадованный своей сообразительностью. Почти в ту же секунду взгляд его остановился на Джоне, который лежал рядом, бледный, как бумага. Мой бедный, любимый Джон! — подумал Моррис и в приливе братских чувств коснулся руки Джона. Возможно, это прикосновение разбудило Джона, во всяком случае он открыл глаза, уселся и после нескольких минут беззвучного шевеления губами извлек из себя какое-то подобие слов.

— Это что за балаган? — спросил он замогильным голосом. Адская кузница не переставала громыхать.

— Бежим! — крикнул в ответ Моррис, показывая на клубы пара, все еще извергаемые разбитыми локомотивами. Помогая друг другу, братья встали и, шатаясь на гнущихся ногах, огляделись вокруг, оценивая масштаб гибельных разрушений.

В это время к ним подошла группа мужчин, оказывающих первую помощь.

— Господа не ранены? — поинтересовался молодой человек, по бледному лицу которого градом катил пот. Судя по тому, как к нему обращались спутники, он был врачом.

Моррис отрицательно покачал головой, а врач с хмурым выражением на лице протянул ему бутылку с чем-то спиртным.

— Глотните, — предложил врач, — по лицу вашего приятеля видно, что ему это пойдет на пользу. Нам нужны помощники. Работа предстоит адская, и никто не должен уклоняться. Поможете хотя бы таскать носилки, если больше ни на что не годитесь.

Едва группа спасателей отдалилась, как Моррис, взбодренный глотком водки, окончательно пришел в себя.

— О Боже! — вскричал он, — дядя Джозеф!

— И в самом деле, — сказал Джон. — Куда он подевался? Надеюсь, старикан не сильно пострадал.

— Давай, помоги мне его найти. — В действиях Морриса вдруг появилась суровая решительность, абсолютно не свойственная ему в нормальной ситуации. Вне себя от ярости он воскликнул: — Если он погиб! — и погрозил небесам кулаком.

Братья спешно двинулись по усеянному телами полю, заглядывая в лица раненных, мертвых переворачивая на спину. Но среди примерно сорока осмотренных дяди Джозефа они не обнаружили. Наконец, поиски привели их близко к месту, где собственно и произошло соударение. Из котлов с оглушительными вздохами все еще выходили остатки пара. Спасатели до этой части поля еще не добрались. Участок у края леса отличался неровностями рельефа — ложбины чередовались с пригорками, поросшими можжевельником. Там могли быть скрытые от глаз тела еще многих жертв катастрофы. Братья продолжили поиски с удвоенным вниманием, напоминая терьеров, рыщущих по следам зверя. Вдруг Моррис, который руководил экспедицией, остановился и трагическим жестом выставил вперед руку с вытянутым указательным пальцем. Джон посмотрел в направлении, обозначенном братом.

На светло-желтом песке в ложбинке между двумя пригорками лежало нечто, бывшее когда-то человеческим существом: изуродованное лицо не подлежало опознанию. Но снежно-белые волосы, пальто, подбитое куньим мехом и все прочие гигиенические и воздухопроницаемые детали гардероба, включая ортопедические ботинки от фирмы «Дэлл и Крамби» — все это указывало на то, что пред ними тело несчастного дяди Джозефа. Только фуражка, видимо, куда-то задевалась в этой суматохе, голова у погибшего была непокрыта.

— Бедный старикан! — вздохнул Джон, проявляя некое подобие человеческих чувств. — Я не пожалел бы десяти фунтов, чтобы загладить те обиды, которых он натерпелся от нас в поезде.