Страница 6 из 40
Короче, техника съемки для киносказки и для научной фантастики одинакова. Недаром «20 000 лье под водой» по Жюлю Верну снимали на студии Диснея, автора знаменитых мультипликационных сказок. А у нас режиссер А. Птушко, который ставил фильм «Новый Гулливер», в дальнейшем специализировался на киносказках. Видимо, и в будущем целесообразно было бы кинофантастику снимать на тех же студиях, где делаются сказки, потому что техника съемки одинакова, а разбираться в науке, в конце концов, должен автор, а не артисты. В редакциях фантастику обычно объединяют с приключениями. В кино, видимо, правильнее объединение со сказкой — по принципу родства съемочной техники.
По опыту западной кинофантастики видно, что техника, удавшийся съемочный трюк, диктует серию сходных фильмов. Например, прием «наплыв» очень убедительно демонстрирует постепенное превращение. Достигается это игрой света: первоначальное изображение освещается слабее, лицо артиста как бы отступает, уходит в тень, на этом же месте появляется другое лицо. И три фантастических фильма, снятых почти одновременно — в 30-х годах, — завершаются наплывом: невидимка теряет невидимость на смертном одре, перед нами появляется подлинное лицо изобретателя («Человек-невидимка»); клыкастая физиономия злодея Хайда превращается в благородное лицо Джекила («Доктор Джекил и мистер Хайд); становится человеческим лицом морда человека-волка, пораженного пулей («Лондонский оборотень»).
Соратники и перебежчики
«Научная фантастика теснит сверхъестественное», — писал я выше. Хорошо это или плохо?
На первый взгляд — хорошо. Сверхъестественные образы взяты из религии «и суеверий. Наука теснит мистику!
Но не будем торопливы. Как бы нам не выплеснуть ребенка вместе с мутной водой. Есть в художественной литературе линия, которую мы уважали и намерены уважать, хотя она и не чуждалась сверхъестественного.
Даю примеры.
Шекспир — «Гамлет» и «Макбет». Лесаж — «Хромой бес». Гёте — «Фауст». Гофман — все три тома. Пушкин — «Русалка», «Каменный гость», «Пиковая дама». Лермонтов — «Демон». Гоголь — «Нос», «Шинель», «Портрет». Бальзак — «Шагреневая кожа». Уайльд- «Портрет Дориана Грея». Франс- «Остров пингвинов», «Восстание ангелов». Горький — «Девушка и смерть».
Надеюсь, что никому не придет в голову с детской прямолинейностью объявить, что Гёте пропагандировал мистику, изображая в своем произведении черта. Несмотря на присутствие сверхъестественного, все названные вещи реалистичны по духу и по цели, потому что все они посвящены реалистическому изображению человека, его чувств, страстей, природы человеческой. Хромой бес у Лесажа выполняет служебную роль — он только крыши делает прозрачными, чтобы показать герою людей, живущих под крышами. Взявши образ сказочный или даже мистический, классики обращали его на службу человековедению. Даже религиозные образы служили у них реализму. Больше того, иногда применялись для антирелигиозной сатиры («Остров пингвинов» А. Франса).
Я чувствую, что даже те читатели, которые небрежно перелистывали эту книжку («Научная фантастика? Да это же не искусство! Для ознакомления посмотреть разве?»), задержались на этой странице. «Русалка», «Демон», «Фауст»! И это действительно близко к научной фантастике?
Ну, а как вы оцените такую историю?
В середине XIV века прибывает на Землю космический путешественник по имени Me Фи. Его задача: сообщить достижения своего мира людям, принести им счастье. Me Фи выбирает лучшего ученого эпохи, но даже и тот принимает его за дьявола. Прежде чем позаботиться о всеобщем счастье, он для себя лично просит молодость, а получив ее, ищет наслаждений, совращает девушку Маргариту. Me Фи настаивает, чтобы омоложенный ученый занялся общечеловеческими делами, посылает его к феодалу с предложением спасти народ от чумы, а затем переделать мир. Но властители и священнослужитель отвергают предложение. Они предпочитают чуму, лишь бы сохранить власть над людьми.
Это рассказ чехословацкого писателя В. Кайдоша «Опыт» («Техника-молодежи», 1963, № 2).
У Кайдоша откровенная ретрансляция — перевод знакомого литературного образа на научно-фантастический лад. Допускаю, что в данном случае это может восприниматься как пародия. Но можно представить себе и не подстрочные переводы, а просто использование вечных тем. И тогда получатся научно-фантастические книги или фильмы:
об ученом, который делает стены и крыши прозрачными с помощью неких лучей и раскрывает семейную жизнь людей, подобно хромому бесу Лесажа;
или о человеке, читающем мысли людей на базе парапсихологии, демонстрирующем содержание людских голов, не хуже Повелителя блох Гофмана;
или о человеке, которому дан индикатор, показывающий, сколько ему осталось жить, — научное подобие «Шагреневой кожи» Бальзака.
На каких-то там неуважаемых «научных фантастов» можно и прикрикнуть: «Не делом занимаетесь, пустое выдумываете, гостей из космоса каких-то». На Гёте прикрикнуть никто не посмеет. Тут приходится почтительно задумываться, зачем гениальному классику понадобился черт с рогами? Почему нельзя было заменить Мефистофеля вполне реальным юношей, язвительным насмешником-отрицателем? Говорят, был такой друг у молодого Гёте, послуживший прообразом для Мефистофеля.
Вероятно, ответ таков.
Тема Гёте: «В чем счастье человека?» Чтобы проверить, в чем счастье, человеку (Фаусту) нужно испытать все, о чем мечтается. Но в обычной жизни нельзя получить все. Придерживаясь реальных условий, Гёте вынужден был бы изобразить несколько человек: молодого, богатого, ученого, знатного, творящего. Каждый из них что-то получал бы, чего-то не добился бы. Все дать, даже молодость вернуть, может только сверхъестественное существо. Мефистофель и есть — Допустим, Ваша Мечта Выполнена. Роль его при Фаусте служебная, он поставщик — исполнитель желаний. Любопытное противоречие: мистический образ помогает реальному изображению человека.
Напрашивается вопрос — бывает ли наоборот? Может ли образ реальный, даже научный, использоваться мистикой?
Оказывается, встречается и такое.
«Сильный порыв воздуха, проникший в комнату, сначала отбросил их назад, а потом увлек наружу. С минуту они кружились в воздухе… Вокруг них все свистело, трещало и издавало странные звуки. Вдруг окружавшая их сероватая атмосфера раздалась с сухим треском, открыв громадное пространство, залитое красным, как зарево пожара, светом. В то же время до слуха Супрамати долетели хаотические раздражающие звуки, и тленное веяние окружило его моментально, стеснив его дыхание…
— Это пространство четвертого измерения, владение бестелесных, — с улыбкой отвечал Дагир.
— Следовательно, в данную минуту мы изображаем из себя нечто вроде умерших?
— Почти что так! Мы проникаем в их царство и испытываем впечатление подобно тому, которое испытывает душа, покидая телесную оболочку…»
Эта цитата взята из романа «Маги» начисто забытой дореволюционной писательницы Крыжановской. Супрамаги — индийский принц, начинающий маг, Дагир — летучий голландец — его наставник. Летят они в мир, «о котором наши астрономы даже и не подозревают». На страницах романа кишмя кишат маги, магини, души переселяющиеся, тела испепеляющиеся…
Вы обратили внимание, что все эти чудеса происходят в пространстве четвертого измерения? Что такое четвертое измерение?
Наше пространство имеет три измерения: длину, ширину, высоту. Но благодаря трудам Лобачевского, Римана и других математиков возникла идея о создании геометрия многомерного пространства, четырех-, пятимерного и т. д. Идея эта чисто математическая, абстрактная, умозрительная, но для многомерных тел можно составить даже геометрические формулы путем аналогии. Например, площадь плоского двухмерного квадрата — a2, объем обычного трехмерного куба — a3, объем четырехмерного по аналогии — a4, объем пятимерного — a5. Площадь плоского двухмерного треугольника — (ah)/2, объем трехмерной пирамиды — (a2h)/3, по аналогии объем четырехмерной пирамиды — (a3h)/4 и т. д.