Офицерский гамбит

И вот тогда началась настоящая работа. Дипломаты и резиденты в западных государствах с профессиональным рвением принялись за свое дело – объяснять всем непонятливым, что между двумя государствами вызрело предвоенное состояние. И что Россия готова раздавать зуботычины и западным друзьям, если сунутся в это слишком интимное, сугубо семейное дело. Напоминание о зуботычинах, пусть и невоенных, вызвало смятение в не слишком стройных рядах впечатлительных политиков. Чисто русские гротески при максимализме нынешних держателей акций с их спецслужбистским прошлым – это вовсе не шутка, быстро расценили в европейских мозговых трестах. Ведь, в конце концов, что за цена вопроса: Украина?! Ну будет граница стабильности на восемьсот километров ближе, зато тяжелая болезнь будет излечена без хирургического вмешательства? Ну будет Украина не в самой Европе, а около ее границ, что изменится от этого для беспечного парижанина или счастливого баварца? Тем более и своих проблем хватает, чего только Балканы стоят или периодическое обострение греко-турецкой болезни… Трубадуры Белокаменной тем временем все яростнее включали все тумблеры запущенного вселенского механизма противостояния, не стеснялись уж и крепких эпитетов. Дружески и с суровыми лицами настоятельно советовали привыкшим к уюту и стабильности европейцам: «Не лезьте, ради своего же блага, не мешайте! Мы-то привыкли жить напряженно, без удобств и за ценой не постоим». Наконец, и сам хозяин появился на сцене, – декораций уж сотворено достаточно. Со свойственной ему глумливой торжественностью предупредил сомневающихся, хотя многие и так за легкой иронией уловили готовность высекать искры. Слишком много признаков, и далеко не только сжатые кулаки, волевые складки у рта и пылающих цветов галстуки.

В России, как в огромном ателье, не смущаясь звука, уже давно громко стрекотали ножницы – шла закройка нового образа национального гения. Нет, конечно, не поэта, не мыслителя или там ученого. Скуластого стратега, способного организовать потрясения и перевороты. История кодифицируется в образах, с них начинается разгерметизация сознания. Это отменно знают политтехнологи, на этом поприще с ними даже спецслужбы не рискуют тягаться. Одинокий образ, даже искусно сотканный, выглядит вздорно, вызывающе и неправдоподобно. При писании красками нового лика ему необходимо героическое обрамление – тоже из образов. Приобщили к щекотливому делу академиков, посоветовались с маститыми учеными, послушали ушлых, набивших руку на выборных перегонах практиков. Пришли к заключению, что для укрепления имиджа нынешнего лидера подойдут древние герои России. В самом деле, не рамкой же из поэтов и мыслителей оттенять угрюмого в своей непреклонной решимости владыку. Опять обратились к телетехнологиям, усилили их современными киберразработками и спустя время аккуратно, без суеты вывели на пьедестал Петра I, Иосифа Сталина и Владимира Ленина. Немного поодаль, но тоже вблизи светилась мрачная иссиня-черная аура царя Ивана. Пусть порочно культивировать убийц, но ведь человек многогранен. Пусть вместо худших качеств сумасбродных властителей, патологического некрофила и одержимого организатора переворотов на первый план будут выведены лучшие: грозный лик, от которого трепещут враги; твердая линия в политике, несокрушимость суждений. Пестовали умы эффектом гласа народа – за счет голосования нескольких миллионов интернет-пользователей. Как сказал бы придворный писатель, картина имела анафемский успех. Лучезарные цари уверенно заняли в рейтинге национальных героев первые места, оставив далеко позади мудрецов, писателей, поэтов. Действие в очередной раз победило мысль. Аттестация завоевателей укрепила дух вождя, который с неподражаемым эффектом шоумена тут же запретил своим подданным шакалить у иностранных посольств. Впрочем, этот театральный жест вызвал неподдельный восторг у людей в касках и обморочное умиление у барышень на кухнях. А на очередной встрече Виктор Евгеньевич, ударившись в пространные разъяснения – инструкции требовали насыщения удаленных от ведомства голов правильной информацией, – даже процитировал Маркса. «Изумленная Европа, в начале царствования Ивана едва замечавшая существование Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была поражена внезапным появлением на ее восточных границах огромного государства», – после этих слов полковник так выразительно и победоносно посмотрел на Алексея Сергеевича, что Артеменко невольно с тоской подумал: «А ведь в самом деле верит в величие царя! Если полковников можно так легко зомбировать, то что ж про люд говорить?! Им только вилы дай да укажи на врага».

Но до конца сражения за Киев было еще слишком далеко. Если Россия успокоится в своих нынешних границах, – пытались вклиниться в переговорный процесс американцы, – ее отношения с внешним миром будут быстро улучшаться. Да нет же, господа америкосы! Россия – на то и Россия, чтобы не успокаиваться в своих границах. Россия-то, может быть, и успокоилась бы, да вот ее штурманам негоже успокаиваться – они всегда должны хотеть большего. На то они и цари, а у царей жажда бессмертия обостренной всегда была, есть и будет! И никто никогда не будет думать о цене! Если только примерил костюм национального лидера, должен испытывать поистине сектантскую нетерпимость к жалости, которая хуже порока. Вот так и с Украиной – только полная капитуляция! Или на колени, или будет кровь! Так бы сделал Петр. Разумеется, и Сталин бы одобрил. Да и Ленин, хоть и сдавал Украину, но не навсегда, и только ради спасения большего. Ну, а про Ивана не стоит вспоминать: он этих «оранжевых» уже изловил бы да живьем в котлы с кипящей водой!

В западных столицах о решимости намерений Москвы были осведомлены. Там же компетентные вещатели и предсказатели успели выставить диагноз – горемычный Киев болен политической непроходимостью, да и превратился уже в пастбище для российских героев темного плаща. Потому по расчетам московских шаманов, основанных на исследованиях тайных писаний спецслужб и придворных аналитиков, сытый Берлин и гибкий Париж, а уж тем более консервативный, разумный Лондон за Киев не вступятся. Им там до Киева слишком далеко, чтобы рисковать, бойко проповедовали знатоки политтехнологические истины. А вот Москва за Киев будет глотки рвать. Именно об этом по команде начали звонко и зловеще трещать сутяжные посланники, нанятые редакторы и давно пристроенные в западных столицах штрейкбрехеры.

На самом деле всяческих, мудреных и простых, схем было в десятки раз больше, и Артеменко не только потерял им счет, но даже перестал отслеживать истоки. Отдельные элементы целостной системы влияния одного государства на другое полковник ГРУ порой понимал лишь в ходе их взаимодействия. В какой-то момент стало неважно, ФСБ, СВР или военная разведка ведет то или иное дело. Для Алексея Сергеевича как наблюдателя важен был лишь результат, и его-то он улавливал все чаще. В Киеве, у него, лишенного постоянной информационной подпитки своего ведомства, создалось, может быть, обманчивое впечатление, что задачи и деньги текут единым потоком. А стоило все действо немалых денег, но по тому признаку, что денег уже никто не считал, Алексей Сергеевич понял размах борьбы, ее геополитические ставки. Кремль нацелился в очередной раз перекроить карту Европы; Украине из географического центра Европы и уже признаваемого европейского государства следовало трансформироваться в непредсказуемую страну больших рисков, находящуюся на окраине Европы. И строящую с Европой новые отношения исключительно в паре с Россией. А может быть, и в составе новой России – этого пока никто не знал.

Вполне естественно, что полковник Артеменко рыл землю на отдельном, отмеренном ему участке. Он принимал участие в показательных консилиумах, как в закрытых – для определенных категорий украинцев, – так и в организованных для публичного обсуждения. Он с видом оскорбленного россиянина вопрошал на различных форумах, почему с момента избрания Виктора Ющенко главой государства отношения между двумя братскими странами резко ухудшились. Он добросовестно записывал рекомендации и мнения, прикрывая фальшь и абсурд ведущейся за его спиной войны. Он неутомимо встречался с конкретными людьми, уточнял их позиции, осторожно разъяснял их возможные дивиденды при условии активного сталкивания российского и западного факторов. И ему самому ситуация являлась в виде глупой фантасмагории. Два фантастических животных исполинских размеров, сплетясь могучими рогами и сойдясь широкими лбами в напряженной схватке, не уступали друг другу ни по силе, ни по желанию владеть пространством. Маленькие люди сновали повсюду, дивясь столь грандиозному сражению и не решаясь помочь какому-либо из противников. Но именно от них, от того, чьих сторонников наберется в итоге больше, будет зависеть исход борьбы титанов. И Артеменко с каждым днем видел все возрастающее число тех, что поддерживали колосса с восточной стороны. Но этого было мало – необходимо было добиться их грызни в пыли у копыт вздыбленных борцов, их готовности к самоуничтожению, их ясного, покорного отказа видеть и бороться за какое-либо придуманное ими самими будущее. Их будущее должно на долгие годы, а лучше – на века предопределяться другими. Только тогда возникнет эффект Палладиума, и на эту землю опустится сумрак всеобщего послушания.