Страница 2 из 16
— Но если вы устали, зачем же готовить самой? В ресторане все подадут, уберут и посуду вымоют.
— В ресторане нужно держать спину, следить за локтями. Надо переодеваться, краситься, причесываться… Надевать туфли на шпильках. Нет, дома гораздо спокойнее. Да и вкуснее. Хотите убедиться — приходите, еды хватит на двоих.
— Ну вот, теперь мне неловко. Выходит, я напросился в гости. Но я не отказываюсь. Хочу убедиться, что вы на меня больше не сердитесь. Кстати, я даже не знаю, как вас зовут.
— Нина. Нина Нестерова. Ужин будет готов через час. — И она положила трубку.
Стоило ему подойти к дверям, как из дома раздался заливистый лай и тут же голос хозяйки:
— Тихо, Кузя! Свои!
Никита улыбнулся. Приятно сознавать, что ты «свой».
Утренние брючки она сменила на длинный сарафан в деревенском стиле из хлопковой кисеи в розовый цветочек по голубому полю. На ее стройной фигуре и этот простой наряд смотрелся стильно, но, увы, он тоже скрывал ноги. Виднелись лишь маленькие изящные ступни в шлепанцах на крошечном каблучке.
Никита вручил хозяйке две бутылки вина — белого и красного.
— Хотите меня споить? — улыбнулась Нина.
— Я не знал, что у нас на ужин. Выберите то, что подойдет.
— Тогда белое. Я пока поставлю его в холодильник. Присаживайтесь, я сейчас.
— Давайте я помогу!
— Спасибо, я сама.
В столовой был уже накрыт стол на два прибора. Никита прошелся по знакомому дому. Букет свежих цветов в вазе — вот, пожалуй, и все, что выдавало ее присутствие. Наверное, сильнее всего оно ощущается в спальне и в ванной, но он решил пока туда не заглядывать. Не стоит так явно демонстрировать свое любопытство. И в кухне, сообразил Никита и уже двинул было туда, но его внимание привлекла вещь, которой он раньше в доме друга не видел: рисунок в застекленной рамке размером с альбомный лист. Рисунок стоял на книжной полке в гостиной.
Это был легкий эскиз, сделанный несколькими стремительными линиями. Женщина на рисунке была изображена вполоборота, чуть ли не со спины, лицо, почти лишенное черт, казалось размытым, угадывались лишь короткие, уложенные в прическу волосы, глаза, едва намеченные густыми, видимо, сильно накрашенными ресницами, да вздернутый нос. На рисунке были проработаны главным образом складки платья. Но что-то в ее прихотливой позе, во взмахе руки показалось ему безумно знакомым. Заинтригованный, Никита взял рамку и вынес в столовую, поближе к свету.
В этот момент в столовую вошла Нина и начала расставлять тарелки.
— Что это? — спросил Никита. — Это ваше? У Павла я никогда этого раньше не видел.
— Да, мое, — сдержанно ответила Нина. — Это эскиз платья. Я модельер.
— Готов поклясться, я знаю эту женщину.
И опять словно тень пробежала по ее лицу.
— Вряд ли. Это просто фантазия. Садитесь, ужин готов.
Он поставил рамку на подоконник.
Ужин оказался изумительным. Нина приготовила салат «Цезарь» с гренками, креветки в пряном соусе и камбалу, жаренную на решетке, с молодой картошкой. Все это было сервировано красиво, как в ресторане. Она зажгла свечи.
Никита чокнулся с ней бокалом белого вина и предложил перейти на «ты».
— Это потрясающе! Не помню, когда я в последний раз так вкусно ел.
— Ничего особенного, — пожала плечами Нина. — Меню самое немудрящее.
— Дело не в меню, а в том, как все приготовлено и подано. Ты могла бы быть…
— Кухаркой? — спросила она насмешливо.
— Ну почему кухаркой? — Никита оглядел стол. — Модельером еды!
— Красиво звучит, — усмехнулась Нина. — Надо будет об этом подумать. Если придется менять профессию.
Никита понял, что невольно ее обидел. Или задел. Был в ее словах, в интонации какой-то ускользавший от него подтекст.
— Между прочим, приглашение в ресторан остается в силе, — озабоченно нахмурился он. — Теперь я просто обязан чем-то ответить на этот роскошный пир. А сам я готовить не умею.
— Как же ты здесь питаешься?
— Приходит женщина из местных, готовит мне завтрак и иногда обед. Ужинаю я обычно в ресторане или у друзей. Кстати, если хочешь, могу прислать ее к тебе. Она и готовит, и убирает.
— Нет, спасибо, — отказалась Нина. — Люблю все делать сама.
— Как же это получилось, что ты оказалась здесь одна? — спросил Никита.
— А что тут особенного? Я устала, мне хотелось отдохнуть, ни с кем не общаться, вести растительный образ жизни.
— И вместо этого общаешься с нахалом, который обидел твою собаку и навязал тебе свое общество. Намек понял. Кстати, где Кузя?
— Бегает во дворе. А как это получилось, что ты не любишь собак?
— С чего ты взяла? — вскинулся было Никита, но тут же сник. — Ну хорошо, не люблю. Не то чтобы не люблю, а… не доверяю. У меня в детстве был случай. Родители мне внушали, что собака — друг человека и так далее. Вот я однажды взял и погладил соседского фокстерьера. А потом мне делали уколы в живот. На всякий случай. Когда тебе пять лет, это впечатляет.
— Родители тебя неверно сориентировали, — задумчиво покачала головой Нина. — К собакам… да не только к собакам, ко всем живым существам надо относиться с уважением, а не лезть с нежностями. Тем более к фокстерьеру. Фокстерьер — собака серьезная, охотничья. Может, его специально дрессировали, чтобы он не принимал ласки от чужих.
— Я усвоил урок и теперь всех собак уважаю. На почтительном расстоянии.
— Но Кузя не кусается. — Нина встала и начала собирать тарелки.
— Чур, посуду мою я, — встрепенулся Никита.
— Посуду вымою я, — покачала головой Нина. — Этот процесс я не доверяю никому. Давай выпьем кофе в гостиной.
Он все-таки отнял у нее поднос и прошел за ней в кухню. Нина впустила со двора своего пса и, поставив перед ним миску с собачьей едой, принялась мыть посуду. Кузя обнюхал Никите ноги, вильнул хвостом и уткнулся в миску.
— Ты иди, — сказала Нина, — располагайся. Я сейчас все принесу.
— Тут есть посудомоечная машина.
— Я их не приемлю как жанр. Все равно, прежде чем ее загружать, посуду надо вымыть. И вообще я с механизмами на «вы». Боюсь сделать что-нибудь не так.
С этим механизмом даже технарь Никита был на «вы». В Москве у него была домработница, которая тоже поначалу отнеслась к посудомоечной машине скептически, но он сумел ее убедить, рассказав, как в 1998 году, после дефолта, жена одного из его сослуживцев заявила, что скорее будет голодать, но не откажется покупать «таблетки» для посудомоечной машины. А у Нины и без машины все выходило так ловко и споро, что он подчинился.
Уходя в гостиную, Никита прихватил с подоконника загадочный эскиз, но не поставил его на полку, а начал рассматривать. Вошла Нина, опять с полным подносом. Она успела накинуть на плечи белую ажурную шаль.
— Ну скажи мне, кто это? — спросил Никита, пока она расставляла чашки на столике. — А то я теперь буду мучиться.
Она взглянула на него, и у Никиты — уже не в первый раз — возникло чувство, что, сам того не желая, он задевает какую-то болевую точку. Разговор с этой женщиной напоминал хождение по минному полю.
— Не стоит так мучиться. — Нина отняла у Никиты рамку и водрузила ее на прежнее место. — Это просто рабочий эскиз. Тут главное платье, а вовсе не женщина.
— Но для тебя этот эскиз чем-то важен, раз ты возишь его с собой.
— Да, для меня это нечто вроде твоего фокстерьера. Напоминание. О том, что никому нельзя доверять.
— Чувствую, тут кроется какая-то интересная история. Ну, ладно, не хочешь, не говори. А откуда ты знаешь Тамару?
— Мы вместе учились в школе.
— А-а… — понимающе протянул Никита, а про себя подумал: «Что ж, школьных друзей не выбирают. Они, можно сказать, вроде родственников».
— Ты что-то имеешь против нее? — спросила Нина, словно подслушав его мысли.
— Ничего. — Он пожал плечами. — Просто ведет она себя глупо. На Павла давит, не дает ему встречаться с друзьями, на каждом шагу демонстрирует, что он — ее собственность. Не лучший, знаешь ли, способ удержать мужика. Скорее наоборот — верный способ его потерять.