Страница 9 из 13
Он указывает на то, что одиннадцатилетний Юнг «предположительно в возрасте обольщения»[39] начал молиться Богу. В своих воспоминаниях Юнг объясняет это тем, что «это казалось мне несомненным. Бог не был омрачен моим недоверием»[40]. По мнению Голдверта, такое обращение к религиозно-духовной сфере могло быть отчасти спровоцировано сексуальной травмой. «В своем бегстве от животной жизни у же в очень раннем возрасте Юнг оказался в объятиях архетипического образа Бога и под влиянием духовного мистицизма»[41].
Голдверт ссылается также на Отто Ранка, который был соблазнен в возрасте семи лет и назвал этот опыт «плитой на могиле его радости» и причиной его последующих страданий. Из-за потребности в социализации для него было невозможно говорить об этом переживании. Он отстранился и ушел в одиночество. Важно, что и для Ранка инцест был сильно заряженной темой, которой он посвятил свое творчество. С 1912 г. у Юнга была книга Ранка «Мотив инцеста в поэзии и сказаниях» и он отправил Фрейду свой комментарий для «Ежегодника», но он так и не был опубликован. Он считал эту книгу очень достойной, но не был согласен с теоретической позицией Ранка по теме инцеста.
Юнг также возражал против позиции Фрейда по проблеме инцеста, так как она была слишком регрессивной и редуктивной. Он противопоставил ей свою позицию – прогрессивную и синтезирующую. Для Юнга мотив инцеста – это образ целостности. Он связан с вечным стремлением человека стать целым и вернуться в исходное состояние единства. Насколько это трудно – перерезать пуповину не только физиологически, но и психологически – хорошо известно любому человеку. Зафиксироваться на инцесте означает для Юнга инфантильно застрять в глубинной человеческой тоске, в желании оставаться ребенком. Такое стойкое зависание либидо на первом детском объекте Ницше назвал «кощунственной тягой назад». Удовлетворение такой тоски означало бы конец индивидуальности человека. Вот почему инцест – это преступление, смерть духа в человеке. Функцией табу на инцест является предотвращение такой регрессии.
Если же тяга к инцесту не находит своего воплощения, то влечение одухотворяется. При невозможности прямого удовлетворения человеческий инстинкт создает образы, которые символически выражают соединение противоположностей. Обращаясь к мифам и представлениям алхимиков, Юнг заявляет, что coniunctio – это архетипический образ соединения противоположностей: свадьба Короля и Королевы, Солнца и Луны, Неба и Земли, а также hierosgamos – божественная свадьба, священный брак. Юнг пишет не о реальном сексуальном насилии в семье, не о присущих обществу насильственных структурах, а об архетипе инцеста. Он понимает инцест как непристойный символ для «unio mystica», и тем самым отсылает к сексуальному соединению как священнодействию.
В связи с этим стоит отметить, что слово «табу» происходит от полинезийского глагола tapui и означает «сделать священным». То, что табуировано, наполнено маной и нуминозностью. Нарушение табу оскверняет его. Кто подвергся сексуальной эксплуатации, больше не может переживать сексуальное соединение как нечто священное и обманывается трансцендентным измерением сексуальности.
Для Юнга трагедия реального инцеста состоит в том, что на физическом уровне как раз и не может быть найдено то, что в глубине души люди так ищут. При реальном инцесте тема соединения противоположностей мужского и женского не понята бесконечно глубоко. Стремление к целостности проявляется в действительном инцесте в своей извращенной форме и вообще никогда не будет осознано как внутрипсихическая задача соединения мужского с женским. Без этого внутреннего субъективного интегрирующего подхода индивидуация также невозможна.
Юнг не отдавал должного воздействию реального инцеста на психическую жизнь человека. Случаи, с которыми я имела дело на практике, он называл лишь «эмбриональным примитивным предшественником светской проблематики». Он также не принимал всерьез «истерическое мнение, в соответствии с которым индивид является невротиком». «Это также маловероятно, как и предполагаемые сексуальные травмы истеричек»[42].
Я хорошо понимаю, что жертвы инцеста чувствовали себя непонятыми Юнгом в том, что составляло их конкретный травматический опыт. В письме Фрейду от 13 мая 1907 г. он пишет:
«Сейчас у меня в аналитической работе находится шестилетняя девочка с чрезмерной мастурбацией и ложью, что ее якобы обольстил опекун. Это очень трудное дело! У вас есть опыт работы с такими маленькими детьми? Кроме блеклого и безэмоционального, совершенно неправдоподобного представления о травме в сознании, мне не удается достичь никакого спонтанного или внушенного отреагирования аффекта. В настоящее время она выглядит так, как если бы у нее было головокружение после травмы. Но откуда этот ребенок знает все эти сексуальные истории?» На этот вопрос никоим образом не был найден ответ, что эти сексуальные истории ребенок пережил на собственном теле, а напротив, их списали на воображение ребенка. Юнг, по-видимому, даже размышлял, не диагностировать ли у девочки шизофрению, раз он пишет: «Никаких признаков раннего слабоумия!»[43].
Насколько Юнг оставался глух и слеп к страданиям этой девочки, видно из следующих комментариев: «Гипноз был хорошим и глубоким, но ребенок обходит все внушения представить травму почти безвредной. Важным было следующее: на первой сессии она спонтанно галлюцинировала „колбаску, про которую женщина сказала, что она будет все толще и толще“. На мой вопрос, где она видела такую колбаску, ребенок быстро сказал: „У господина доктора!“. И это все из того, что можно было бы ожидать от трансового состояния. С тех пор все сексуальное полностью отщеплено»[44]. Меня не удивляет то, что эта девочка не сказала больше ни слова о сексуальном. Она наверняка почувствовала, что ей не поверили.
Ответ Фрейда на это письмо – очень типичный пример того, как в то время лечили последствия сексуального насилия. Он пишет: «От вашей шестилетней девочки вы, между прочим, узнали, что посягательство является осознанной фантазией, которая регулярно обнаруживается при анализе и которая сводится для меня к признанию того, что в детстве бывают сексуальные сновидения. Терапевтическая задача состоит в обнаружении источников, из которых ребенок почерпнул свои сексуальные знания. Дети, как правило, дают мало сведений, но подтверждают то, о чем вы догадались и сообщили им. Важно расспросить членов семьи. Если это удается, это дает волнующие результаты в анализе… Ребенок не говорит, потому что он быстро, целиком и полностью, оказывается внутри переноса, что доказывают и ваши наблюдения»[45].
Неудивительно, что Юнг сразу был готов принять рассказ об обольщении за ложь, ведь в детстве он сам был жертвой обольщения и даже много лет спустя выдавал свое собственное обольщение за «покушение», а это слово относится и к убийству (я вспоминаю свои выводы об «убийстве души»), и к изнасилованию. С другой стороны, именно эта готовность Юнга согласиться с Фрейдом при его отказе от теории соблазнения может быть истолкована как защита от его собственной травмы сексуального соблазнения.
Юнг последовательно скрывает правду о себе, когда отрицает значение реального травмирования в раннем детстве и считает его фантазией. Алиса Миллер также очень скептически отзывается о том, что невозможно найти «в архетипическом лесу юнговских понятийных конструкций детей, которыми в первые годы их жизни злоупотребляли и над которыми надругались». Я думаю, что пережитое насилие и чувство, что доверие обмануто и использовано именно тем человеком, к которому было много уважения, представителем отцовского мира, делало особенно значимой заповедь «Не помни!». «Иудейский сын Фрейд лишился своего запретного инсайта в теории влечений, а протестантский сын К. Г. Юнг нашел такое единство с отцами-теологами, при котором любое зло он помещает в лишенное детства бессознательное. В более позднем возрасте заповедь „Не помни!“ делает обоих мыслителей глухими. Как если бы запретное древо познания осталось нетронутым»[46].
39
Goldwert. Ibid. P. 556.
40
Jung C. G. Eri
41
Goldwert. Ibid. P. 556.
42
Jung. G. W. 5. S. 530.
43
Briefwechsel. Ibid. S. 50.
44
Ibid. S. 50.
45
Ibid. S. 53.
46
Miller A. Du sollst nicht merken. Frankfurt, 1983. S. 256.