Страница 16 из 29
- Как лучше быть не может! - отвечал я им.
- Ошибаетесь, государь мой, сказали мне они: мы и сами так о нем думали, а теперь!... Уверяем вас, что и вы, узнав его покороче, будете согласны с нашим мнением.
Почитая сие за шутку, я сделал им возражение, сказав: "Желал бы я знать тот порок, который вы сему человеку приписываете! Уверяю вас, что он человек самой добрый".
- Нет! -сказал мне тогда один из них, - мы говорим, не шутя. Этот человек, которого вы так полюбили, есть совершенный человеконенавистник.
После сего они начали мне рассказывать о поступках его с подчиненными своими. Признаюсь, любезный друг, волосы у меня стали дыбом, когда я слушал их. Один говорил, что не пройдет ни одного дня, в которой бы он не отдул одного, а иногда пятерых из людей своих кутьями и не влепил бы каждому ударов ста по три - и то еще за малую вину; то есть, ежели человек по неосторожности своей другого, которого наказывают, не по мыслям помещика ударит.
Другой, перебив речь первого, сказал: "Мне самому случилось однажды у него обедать; во время стола один из людей его, желая верно доказать господину своему холопское усердие, поставил любимой его борзой собаке тарелку со щами. Г. М. не знаю почему подумал, что щи слишком горячи; потому отдал приказ, чтобы в ту же минуту усердному лакею дали сто пощечин: сколько ни оправдывался бедной тот человек, однако был обвинен и наказан, потому что господину его угодно было сделать его виноватым. Сколь ни велико сие наказание, однако Г. М. тем еще не удовольствовался, соскочил со стула, схватил тарелку и поднес ее мне, дабы я засвидетельствовал справедливое его взыскание. Но я, любя истину, отвечал ему, что щи не только не горячи, но даже и не теплы.
- Как! Вы хотите потакать плуту? - сказал он мне. Потом, затопав ногами, заскрежетав зубами, закричал страшным голосом: "Кнутов... Кнутов"... и бросился вслед за слугою, которого, ухватив под руки, потащили на двор. Вдруг услышал я жалостнейший крик человеческий и хлопанье кнутов; что продолжалось около четверти часа. Я хотел было тем временем вскочить из-за стола и бежать туда, где делали операцию, дабы убедить Г. М. чтобы пощадил бедного человека; но жена его начала просить меня, чтобы я оставил намерение свое. Он хотя теперь и оставит его, сказала она, но после замучит. Я принужден был повиноваться ей. Посудите, мог ли я после сего проглотить хотя один кусок. По окончании экзекуции, возвратился к нам хозяин, сел за стол и начал кушать с большим против прежнего аппетитом. Спустя минут с пять, явился и слуга, над спиною которого тешились, и на ряду с прочими начал отправлять должность свою. По окончании стола Г. М. вздумал ехать на поле с охотою. Бедной сеченой должен был и тут исправлять должность охотника. Посудите же, есть ли тут человечество?
- Я вам скажу еще другую штуку, - подхватил третий, - случилось мне однажды в летнее время у него ужинать. Вдруг вздумалось ему спросить жены своей, сколько послано за ягодами баб. Она отвечала: восемь. Спустя несколько времени, он опять сказал: пора бы им уже и быть. К несчастию две бабы пришли к столу, имея каждая по блюду с ягодами. Он, при входе их выскочив из-за стола, как бешеный, вскричал: "Как! Вы столько принесли ягод, ходя целой день"?
Бедные бабы, испугавшись, ни слова не могли выговорить, и стояли как полумертвые.
Но он, не отступая от них, бил по щекам то ту, то другую, беспрестанно крича: "Ну-у-ну-у, го-во-ри!.. За чем так мало"?
Но женщины сии стояли, как будто бы окаменелые. Тогда он, выйдя из терпения, закричал по обыкновению своему: "Кнутов"! и пошел с ними на разделку.
Хлопанье кнутов и стон баб продолжались около получаса. Я думал, что он уже бьет их на смерть; однако побои кончились, стон умолк, и он возвратился.
- Дуры, - сказал он, смеясь, - сами себя бьют! Я думал, что они все восемь набрали только два блюда; но, вышедши на двор, увидел, что там стояло еще шесть баб и каждая с таким же блюдом: так я и тех всех пощекотал в два кнута.
- За что ж? - сказала тогда жена, - когда они дело свое сделали исправно?
- Нет нужды! - отвечал он, - за то впредь принесут больше. Их не бить, и добра не видать!
Я тогда не утерпел и сказал ему: "Таковая вина, какова сия была, не заслуживает и брани, не только наказания. Вы б, видя свою ошибку, могли их оставить в покое".
- Нет! - отвечал он: я даром ходить не люблю.
- У него только и радости, когда бьет людей своих!
- Ваша правда, - сказал тогда четвертый, - однажды я ночевал у него; по утру, напившись чаю, я сел подле него и начал было кое об чем говорить с ним; но он встал со стула и сказал мне: "Я теперь похожу по двору, не найду ли кого-нибудь, к кому б можно было придраться. До смерти хочется постегать кого-нибудь". Пошел, и не прошло еще четверти часа, как уже слышан был вопль и стон.
И так, любезный друг, мы оба служим теперь доказательством, что человек весьма удобно может ошибиться, судя об человеке по одной наружности. Я готов был присягнуть, что Г. М. человек самой честной; напротив того он совершенный изверг, чудовище, услаждающееся мучениями других. Я дал было ему слово побывать в доме у него, но теперь гнусным почитаю и думать об нем.
Помещик сей для того родился дворянином, чтобы иметь крестьян; а крестьян имеет для того, чтобы бить их. Вот вся польза, какую получает от него Отечество!
Письмо XVII.
Игорки.
Вчера был я приглашен на вечер к господину N. Собрание гостей было довольно не малое, и состояло из одних молодых людей. Я столько был весел, что не приметил, как прошло время. Около девятого часу пришел еще к нам один молодой человек, и подошедши к собеседникам моим, которым, казалось, был очень коротко знаком, сказал им с веселым видом: "Друзья! Сказать ли вам радостную весть"?
" Что такое"? - отвечал ему один из них.
- Господин Банкометов теперь при деньгах; вчера по одному векселю получил он двадцать тысяч рублей. Пойдемте к нему. Он верно от игры не откажется, и денежки будут наши! Я вам за то отвечаю. Есть ли с вами теперь деньги хоть тысячи с две, чтобы ими блеснуть ему в глаза? Без денег он играть никак не согласиться. - Тут все до одного заворошились, начали шарить по карманам и сказывать, у кого что есть. Кто двести, кто пять сот, кто семь сот, и наконец кое как собрали тысячу восемьсот рублей. "Довольно! сказал не давно пришедший гость: тысяча восемьсот рублей покажутся ему за десять тысяч. Пойдемте, медлить нечего. Если мы упустим теперешнее золотое время, то денежек Банкометовых не видать нам, как ушей своих.
Не бывавши никогда в обществе игроков, я очень мало знал о картежной игре, и мне любопытно стало знать, что они там будут делать; я начал просить тех, которые более других были мне знакомы, чтобы они и меня взяли с собой; на что они очень охотно согласились. Я не знал Банкометова, равно как и он меня: не смотря на то, как скоро мы пришли к нему в дом, он принял меня так, как бы я ему весьма давно был знаком, так что ни малейшей не было нужды в рекомендации товарищей моих.
Спустя несколько времени, один из гостей сказал Банкометову языком игроков: "Не метнуть ли направо и налево"?
" Да деньги есть ли с вами"? - ответствовал он, ни мало не подумав.
" За тем не станет! - подхватил другой, - на первый раз у нас около пятка тысяч будет; а в случае несчастья принесем еще столько.
- А когда так, - сказал Банкометов, - так дело сделано.
" Малый! Стол и карты"! - что в ту же минуту было подано.
Хозяин сел и начал метать банк, объявив, что он отвечает на пять тысяч рублей, которые тогда же вынес. Игроки сели вокруг его и начали пунктировать. Сначала счастье служило хозяину, и он в короткое время выиграл у них около тысячи; чему я несколько порадовался, потому единственно, что они, не принявшись еще с ним играть, рассчитывали уже, кому что достанется из выигрыша. Самохвальство ваше, думал я, было достойно наказания - и теперь наказано.