Страница 138 из 155
В восхождении Оги по корпоративной лестнице не было ничего примечательного. Черед полтора года он стал генеральным менеджером отдела магнитофонных пленок. На следующий год он создал дизайнерский центр, благодаря которому продукция «Сони» стала резко отличаться от остальных японских товаров, выглядевших по большей части убого. В 1964 году тридцатичетырехлетний Oгa вошел в совет директоров компании. Его концертная деятельность стала затухать. Окончательное решение ему пришлось принять в тот день, когда он оказался перед выбором: присутствовать на заседании совета или на репетиции «Немецкого реквиема». Oгa отказался от репетиции и сообщил своему агенту, что завершает карьеру певца. «В душе мне было трудно выбрать, что для меня важнее, — вспоминал он. — От меня зависели многие люди, менеджеры и рабочие, и я не мог оставить их. Мой отдел работал очень успешно и приносил большую прибыль».
В 1963 году его послали в командировку в Голландию, чтобы убедить «Филипс» продать патент на кассетный магнитофон, представленный на рынке как предмет оргтехники, для преобразования его в музыкальный аппарат. Переговоры шли достаточно трудно, так как голландцы пытались не допустить использования своего изобретения, но Oгa уговорил их согласиться на единый общий формат для музыкальных кассет. После этого японцы перекрыли рынок, быстро выпустив надежный и доступный по цене плейер, а голландцам оставалось только оплакивать свою медлительность.
Кассеты поступили в продажу лишь после того, как в музыкальной прессе появились фотографии Караяна, слушающего их в своем спортивном автомобиле. «Когда я возглавил отдел магнитофонов, — вспоминал Oгa, — мы стали общаться все чаще и чаще».
В 1967 году, почувствовав растущий в Японии интерес к западной рок-музыке и потребность в ее родных аналогах, Oгa заключил с «Си-Би-Эс рекордс» договор о создании филиала, «Си-Би-Эс-Сони». «Oгa сказал, что хочет сделать его крупнейшей звукозаписывающей компанией в Японии, и через десять лет добился этого», — рассказывал восхищенный Морита[888]. Казалось, для выдающихся способностей Оги нет ничего невозможного. Он основал и одновременно возглавлял пять отделений «Сони». В 1972 году, в возрасте сорока двух лет, он стал управляющим директором всей компании; через четыре года он стал заместителем президента; в 1982 году сменил Мориту на посту президента и ведущего исполнительного директора «Сони корпорейшн». Совсем неплохо для музыканта — ведь Oгa никогда не отрекался полностью от своей профессии.
В часы, проводимые в кабинете, подчеркивал он, «я — бизнесмен. Я составляю бюджет, руковожу отделами, планирую прибыль и продажи. Когда я возвращаюсь домой, я сразу переключаюсь и становлюсь музыкантом». На «Си-Би-Эс-Сони» выходили его записи и записи его жены. В отличие от Мориты, он отказывался носить форменную куртку компании и предпочитал темно-синие костюмы.
В самой «Сони» его скорее почитали, чем любили. Часто компании приходилось откладывать выпуск того или иного продукта, потому что Oгe не нравился дизайн кнопки «Пуск» или размещение логотипа «Сони». Его дизайнерские идеи устанавливали стандарт для всей индустрии. По распоряжению Оги оборудование «Hi-Fi» выпускалось только черного цвета, а на видеомагнитофонах делались заслонки, как на почтовых ящиках. Не было такой детали, которую он считал бы недостойной своего внимания. Заметив, что на моем микрофоне разболталось соединение, президент «Сони» попросил принести ему отвертку и молча исправил недостаток. Продукция фирмы «Сони» должна была работать безупречно.
За пределами компании Oгa с радостью оставался незаметным, скрываясь в тени известности Мориты в США и славы Ибуки в Японии. Морита настаивал на «глобальной локализации» — он хотел сделать «Сони» первой по-настоящему всемирно признанной японской компанией; Ибука постепенно отходил от дел. Морита вообще уехал на два года в Америку. С конца шестидесятых годов облик и политика компании зависели в большей степени от решений Оги, чем его компаньонов. Именно Oгa сделал первый шаг к производству звукозаписей, разработав стратегию «синергии», согласованного взаимодействия между приборами и программным обеспечением, и настоял на ускоренной разработке и развитии цифровой записи. И каждый шаг в этом направлении он сверял с властителем дум в классической музыке, Гербертом фон Караяном.
Когда Караян привез свой оркестр в Японию, единственным частным домом, который он посетил, стал дом Мориты, а единственными гостями на приеме, кроме него, были г-н и г-жа Oгa. «У г-на Мориты был замечательный бассейн. Мы вместе плавали, а потом пошли в джакузи. Я наблюдал этого человека со всех сторон», — вспоминал Oгa. Они разговаривали о музыке и самолетах, поскольку оба получили права на пилотирование. «Он очень хорошо говорил по-английски, — рассказывал Oгa. — Он был совершенно очаровательным, но очень застенчивым человеком. Каждый раз, покупая новый самолет, он советовался со мной. Я поделился с ним своими соображениями относительно дизайна пилотской кабины. Однажды он приехал в Японию, а я пропустил его первый концерт. На следующий день мне позвонил его секретарь, г-н Юкер: "Почему вас не было вчера, господин Oгa?" Я ответил, что у меня не было билета. Юкер сказал: "Маэстро ждет вас сегодня вечером. Пожалуйста, зайдите к нему в артистическую в антракте".
Как только я вошел, он начал спрашивать: "Почему вы не пришли?", и стал задавать разные вопросы о самолетах. Я сказал: "Герберт, этот вам не годится". Он ответил: "К сожалению, я его уже заказал, но что вы посоветуете относительно кабины? Мне уже пора, приходите после концерта". Я вернулся в зал, а он начал дирижировать Героической симфонией.
Когда мы увиделись в следующий раз, он сказал, что продал первый самолет и купил тот, который я посоветовал».
Дружба между Огой и Караяном предполагала, помимо всего прочего, что Oгa информировал дирижера обо всех аудионовинках и оснащал его загородный дом в Анифе аппаратурой по последнему слову техники. «Герберт фон Караян никогда не воспринимал искусство и технологию как нечто противоположное друг другу», — отмечал продюсер его записей[889]. Это были два равноценных элемента его веры, его союзники в попытках достичь и сохранить «совершенное» исполнение музыкальных произведений. От Оги и Мориты Караян узнал об экспериментах по записи и воспроизведению звука с использованием лазерных лучей, что позволяло устранить неизбежные при традиционной записи помехи в виде щелчков и потрескивания. Заинтригованный будущим цифровой записи и опасаясь, что Она может свести на нет дело всей его жизни, дирижер умолял предоставить в его распоряжение аппаратуру, чтобы он мог записать всю западную музыку, пока у него еще есть на это силы. Представителям «Сони» пришлось с некоторым смущением признаться, что от практического внедрения цифровой записи их отделяют еще несколько лет работы и что главные достижения в этой области принадлежат «Филипс». Тогда Караян, употребив все свое влияние, усадил голландцев — совладельцев его звукозаписывающей фирмы «Дойче граммофон» — за стол переговоров с «Сони», где Oгa вторично уговорил их согласиться на общий формат и ускорить производство новой игрушки — блестящего компакт-диска.
Именно Караян представил чудо-диски в апреле 1980 года, на совместной с Моритой пресс-конференции в Зальцбурге. Там он сделал знаменитое заявление: «Все остальное — это газовое освещение». В 1987 году он вместе с Огой перерезал ленточку на открытии первой европейской фабрики, штампующей диски, которую «Сони» построила в его родной деревушке Аниф; государство щедро субсидировало строительство. Получив от «Сони» информацию о том, что в будущем станет возможным цифровое сохранение видеоизображений, Караян распорядился, чтобы его сняли для потомства дирижирующим тем, что он называл своим «последним словом» в основном классическом и романтическом репертуаре. «Он специально настаивал на том, чтобы видеофильмы, в которых он снимался начиная с 1982 года, были переведены на лазерные диски — новые носители, которые в то время еще были далеко не готовы к запуску в массовое производство», — вспоминал продюсер его записей[890].
888
11 «The New York Times», 18 February 1990.
889
12 Из речи Гюнтера Бреста в студии «Сони-Аниф», 13 августа 1991 г.
890
13 Там же.