Страница 103 из 155
Герберт Бреслин по-прежнему выжидал, «наблюдая за Тибором Рудасом, как лесоруб за индейкой»[698]. Адуа Паваротти также не уходила со сцены, то угрожая разводом, то соглашаясь простить мужа за связь с секретаршей Николеттой Мантовани.
В штате «Стейт дор» Адуи состояло больше сотрудников, чем в агентстве Бреслина, она поставляла целые труппы некоторым итальянским оперным театрам. В число ее клиентов входили такие дирижеры, как талантливый Даниэле Гатти и Карло Рицци из Национальной оперы Уэльса. «Мечта Лучано — и моя, — заявляла она, — найти, может быть, через… "Стейт дор", молодого тенора, обладающего всеми качествами, необходимыми для великой карьеры»[699]. Тем самым Адуа подтвердила, что главная цель ее жизни — создать второго Паваротти. Кое-кто надеется, что это ей удастся.
Бреслин больше не вынашивал подобных фантазий. В семьдесят лет он проникся глубокой симпатией к молодому человеку, которого и провозгласил своим преемником в агентстве. Три старейших сотрудника сразу уволились и увели с собой своих артистов. Череда уходов привела к тому, что агентство Бреслина выглядело побитым, помятым и растерянным. Воспользовавшись своими французскими связями, Бреслин смог пополнить списки избранными галльскими музыкантами.
Окинув взглядом свой гостеприимный стол в Модене, Лучано Паваротти мог бы задаться вопросом: кто из его партнеров — Адуа, Бреслин или Рудас — оказал наибольшее влияние на его грандиозную карьеру. Бреслин сыграл, важнейшую роль на первом этапе, но Рудас обогнал его на финишной прямой. Адуа занималась его домашними делами и готовилась разделить с ним обеспеченную старость. Свою роль сыграли и другие — Бонинг, Сазерленд, Джеймс Локк, Терри Мак-Юэн, секретарша Джуди Ковач, иногда исполнявшая обязанности импресарио, — но каждый из них был связан лишь с частицей феномена Паваротти, и ни один человек из тех, кто обогатился за счет его процентов, не мог оправдать свое везение, совершив нечто подобное еще один раз и вынув из шляпы еще одного артиста, приносящего столько же денег. Это не препятствовало распространению в музыкальной среде мифа о том, что Паваротти каким-то образом создали другие люди. Если бы музыкальному бизнесу удалось постичь те силы, которые создали его, классическая музыка купалась бы в деньгах…
Для собаки с граммофонной трубой настали трудные времена: казалось, им прямой путь на свалку. Корпорация «И-Эм-Ай», один из столпов звукозаписывающей индустрии, объявила об отказе от картинки Фрэнсиса Барро «Голос его хозяина» в интересах модернизации и стандартизации. Логотип запретили использовать в США, где им владела «Ар-Си-Эй», и признали несоответствующим духу динамичного корпоративизма, который стремилась представлять «Торн — И-Эм-Ай». Наследие прошлого низко ценилось в эпоху позднего тэтчеризма. Как и другие звукозаписывающие компании, «И-Эм-Ай» ориентировалась на сегодняшний день, технологии лазерного века и тинейджерских кумиров. В дерзком Найджеле Кеннеди фирма увидела связующее звено между поколениями — признанный поклонниками рока, он не оскорблял сторонников классического пуризма. Кроме того, фирма полагала, что его менеджер Джон Стэнли способен обеспечить бесконечную череду новых Кеннеди. Забудьте о собаке с трубой, будущее принадлежит «И-Эм-Ай».
Запись «Времен года» Вивальди в исполнении Кеннеди полностью изменила показатели продаж. Количество записей этого до-классического музыкального произведения трудно подсчитать, существует чуть ли не восемьдесят его версий, от роскошно звучащего исполнения Берлинского оркестра с Караяном до схематичной и сухой интерпретации шестнадцати шведов на исторически аутентичных музыкальных инструментах. С точки зрения музыки диск Кеннеди был совершенно непримечательным, если не считать агрессивного выпячивания солирующей скрипки и нескольких ярких пассажей неназванного аккомпанирующего ансамбля. Если что-то и придало необычность самому диску и поставило его на первые места в чартах популярности, то это стратегическая кампания, начатая еще до его поступления в продажу в сентябре 1989 года. Кеннеди, и раньше записывавший концерты, но остававшийся известным лишь в кругах классических исполнителей, на сей раз решил переломить ситуацию. Он разделил «Времена года» на двенадцать трехминутных отрывков вместо привычных четырех частей и убедил «И-Эм-Ай» распределить их между несколькими ди-джеями, чтобы заполнять паузы музыкой в стиле «хэви-металл» и рэпом. Тем самым он беззастенчиво признавался, что предназначает эту музыку самой массовой аудитории. «Я уже давно полностью переосмыслил структуру Вивальди», — заявил Кеннеди[700].
К тому времени, когда запись зазвучала по радио, Кеннеди уже принимал участие в различных телешоу по всей стране, раздавал автографы в магазинах, в перерывах футбольных матчей давал интервью женским журналам и детским передачам. Эта распланированная до мельчайших подробностей атака велась в течение шести месяцев. За год запись разошлась миллионным тиражом, а темпы продаж снизились лишь после того, как были раскуплены два с половиной миллиона дисков. «Таких показателей достигали только он и Паваротти», — восхищались боссы «И-Эм-Ай»[701]. Найджел Кеннеди вошел в дома, где никогда раньше не водились записи классической музыки. Он проложил путь к неприкаянным душам потерянного поколения — и покорил также матерей этого поколения, почувствовавших непреодолимую симпатию к этому похожему на беспризорника мальчишке с небритыми щеками, короткой стрижкой и трогательно нежным звуком.
Отец Найджела, виолончелист Королевского филармонического оркестра, бросил жену еще до рождения сына и уехал в Австралию. Когда мать вышла замуж вторично, подающего надежды семилетнего мальчика отправили в школу Иегуди Менухина. «Я немного боялся, — вспоминал он, описывая прослушивание, — что, если я буду слишком хорошо играть, меня заберут из дома и отправят в какое-то ужасное заведение, вроде того, что показывают в "Полете над гнездом кукушки". К сожалению, я играл слишком хорошо, и меня запихнули в этот сумасшедший дом». Менухин, оплачивавший обучение мальчика, послал его в Нью-Йорк, чтобы завершить образование в Джульярдской школе музыкального и драматического искусства. «Это было поразительное место, где детей пытались превратить в маленьких профессионалов еще до того, как они начинали понимать, что такое музыка», — говорил Кеннеди. С помощью своего наставника он стал клиентом агентства Гаролда Холта, и его отправили в гастрольную поездку; сочувствующий торговец музыкальными инструментами одолжил ему драгоценную скрипку Гваданьини. После «Времён года» он смог купить еще более дорогой инструмент Гварнери.
В 1985 году концерт Элгара принес Кеннеди премию журнала «Граммофон» за «Запись года», но скрипач не скрывал своей неприязни к миру классической музыки. В это время ему было уже около тридцати, а о нем все еще говорили как о вундеркинде. До скольких же лет ему придется ждать, пока классический мир поймет его настоящую цену?
Чувство обиды и разочарования не препятствовало работе мысли. Кеннеди ушел из агентства Холта, заявив, что музыкальный бизнес почивает на лаврах и оторвался от реального мира, а методы его устарели. «Я не думаю, что в классической музыке существует такое понятие, как менеджмент, — сказал он. — Есть множество классических музыкантов, обладающих огромным влиянием, — например, скрипач Гидон Кремер или пианистка Марта Аргерих, — сумевших поднять музыкальное исполнительство до высочайшего уровня, имеющих большие связи, но не имеющих той публики, которую они заслуживают. В классической музыке менеджеры сидят у телефонов и ждут, что к ним все само придет в руки». Кеннеди, с его беспокойным характером, не мог долго оставаться без дела; он хотел найти менеджера, который сумел бы двинуть вперед его карьеру.
698
37 Мерл Хаббард в интервью с автором.
699
38 Pavarotti A. Op. cit., р. 156.
700
39 Все высказывания Кеннеди взяты из интервью с автором 1991–1993 годов.
701
40 Роджер Льюис в интервью с автором.