Страница 7 из 9
…Хоть на минутку бы вернуться, вдохнуть этот воздух!..
На самом деле, экологическая ситуация в городе, я думаю, была не очень: Уралвагонзавод, металлургический гигант – НТМК, на территории которого может расположиться небольшой городок, Коксохим, завод огнеупоров и трубы, трубы, трубы – в какую сторону ни глянь. Помню, однажды на последней обложке журнала «Смена» (было такое популярное молодежное издание в советские времена) была напечатана репродукция картины какого-то малоизвестного художника под потрясающим названием – «Дымы Тагила»!
…Розовые, желтые (знаю, когда кокс горит, дым получается ядовито-желтый…), серые, черные и белые столбы, клубы и струйки дыма образовывали радужный купол над моим славным городом. Вероятно, художнику показалось все это буйство красок эстетичным. А я, помнится, просто опешила: ничего себе – вдохновился на шедевр! ЭТИМ ЖЕ ДЫШАТ ЛЮДИ! В воздухе действительно всегда едва угадывался запах не то гари, не то смазки: так часто пахнет на вокзале, в паровозном депо. Кто-то объяснил однажды: «окалина…»
Но все это – взрослые мысли.
В детстве думается по-другому.
…Да, я же о счастье.
Ощущение свежего, как морозный воздух, искрящегося, как снег под светом фонарей, счастья от того зимнего вечера осталось со мной на всю жизнь. И никакого рационального объяснения этому я не нахожу.
Ведь я даже толком не помню: а куда мы направлялись?… Ну что заставило нас с бабушкой, которая в то время была моложе меня сегодняшней, бежать по этой улице к Драмтеатру? Мы, наверное, спешили спрятаться в трамвай, который шел на Гальянку, за пруд? Туда, где в небольшом, насквозь прокуренном частном доме жил дядя Сережа со своим отчимом Михаилом Ивановичем?… И это значило, что там бабушка быстро настряпает пирожков с мясом, которые будут скворчать на сковородке, еще чего-нибудь наварит, на пару дней вперед, а дядя Сережа поставит ей, для настроения, пластинку на проигрыватель «Концертный» с каким-нибудь Массне или Дебюсси, и потом мы будем ужинать все вместе?…
Дядей Сережей его называли и моя мама, и мамина младшая сестра Лена, так же с детства привыкла его звать и я. Дядей он никому из нас не приходился. Кем он был? Человеком, за которого моя бабушка Анна давным-давно вышла бы замуж, если бы ей не запретила мать. То есть моя прабабушка, Евдокия Яковлевна. И, представьте себе, взрослая дочь не ослушалась, не пошла против материнской воли. Во какие были семейные устои!
Первый муж Анны, оставив в 1941-м молодую жену с дочкой, которой на тот момент было всего 13 дней, вернулся с фронта живой и здоровый. Но не туда, где оставил семью. Он уехал в Украину с новой женой, которая выходила его после ранения в госпитале. Женился на ней по военному билету, в котором ничего о его женатом положении не значилось. Многие тогда так поступали… Женщина, родившая ему сына и дочь, долгие годы ничего не знала о первой семье Василия Дементьевича…
Красивая и молодая Анна погоревала, обняв осиротевшую при живом отце дочку, мою будущую маму, а через год вышла замуж.
Александр Николаевич Домрачев работал начальником цеха на заводе имени Куйбышева и был гораздо старше ее. Но его интеллигентность, порядочность, доброта и прочное материальное положение настрадавшейся от житейских трудностей Анне были куда милее чьей-то цветущей молодости. Вскоре родилась Лена, моя будущая тетя.
Александр Николаевич научил мою маму читать. Маме было всего пять лет, и раннее знакомство с огромной библиотекой отчима очень повлияло на ее становление. Отчим был необычным человеком, и моя мама, благодаря полученному в раннем детстве воспитанию, тоже выросла необычной. Не похожей на своих сверстниц: начитанной, умной, независимой в суждениях. Все это очень не приветствовалось в детском саду и школе, но сильно помогло ей во всей дальнейшей жизни. Она боготворила этого человека при его жизни и до сих пор благословляет его память…
Но Александр Николаевич был старше своей жены почти на четверть века… Больше Анна замуж не рвалась, да и на двоих девчонок «идти» немного находилось охотников.
Дядя Сережа появился в жизни моей бабушки, когда она уже была… моей бабушкой. И бабушкой моего двоюродного брата Андрюши: тетя Лена уже тоже давно была замужем. В нашей семье все женщины выходили замуж в девятнадцать лет. Я первая нарушила традицию…
И с таким приданым – в виде замужних дочерей и внуков – в третий раз «под венец»? В общем, жениться им было категорически запрещено. Потому что в свое время моя прабабушка и собственную судьбу решила так же.
…Как рассказывала мне прабабушка Евдокия Яковлевна, которую с моей легкой руки, вернее, детского языка, вся семья стала звать «бабка Гуня», своего жениха до свадьбы она видела один-единственный раз. «На катушке» – так в Березниках, откуда она родом, называли ледяную горку. На Святках молодежь развлекалась катанием с гор, там парни и девушки могли познакомиться и приглянуться друг другу.
Степан Завьялов был очень красивым молодым человеком, со стороны матери родом из небогатых дворян. С отцовской стороны родня была попроще, но зато побогаче. Крепкий был род, состоятельный.
Завьялов был военным: несмотря на молодость, он уже воевал на Первой мировой, имел Георгиевский крест за храбрость и офицерское звание.
Девушка, которую он сбил с ног, катаясь «на катушке», ему очень понравилась: хоть и зарылась в сугроб так, что только валенки торчали, не разревелась, а наоборот, смеялась громче всех. А после не отказалась сесть сзади «обидчика» на салазки, обхватив его за пояс, и скатиться вдвоем.
В общем, мой будущий прадед не стал откладывать женитьбу на потом и скоро заслал сватов.
Отец Дуняши, Яков Андреевич Гилев, работал государственным подрядчиком: строил школы, больницы, церкви, являлся депутатом четырех созывов Государственной думы. В семье было четверо дочерей и двое сыновей. Евдокия была третьей по возрасту, и ей было самое время выходить замуж: две старшие сестры уже были выданы и разъехались в разные стороны. Самая старшая, Наталья, жила в Нижнем Тагиле…
Они поженились накануне революции. В разгар гражданской войны Евдокия Завьялова родила дочь Анну Степановну. В это время она была вместе с мужем в Омске, «столице» Колчаковских войск…
Когда колчаковцы были разгромлены, попавших в плен офицеров, в том числе моего прадеда, судил революционный трибунал. Молодая жена успела навестить Степана в Омс кой ЧК незадолго до того, как его расстреляли. Им дали свидание, и Дуняша показала, что дочка уже пошла. Прижала малышку к решетке, чтобы отец мог потрогать ее ручку. Он подержался за маленькую руку, ласково приговаривая: «Нюрочка, Нюрочка…»
Тело юной вдове не выдали: трупы расстрелянных белогвардейцев топили в Иртыше. Пожалевший ее красноармеец научил: «Уезжай к родне, если есть кто живой. Езжай на поезде, с солдатами. Скажи, что вдова красноармейца».
Она так и сделала. Поехала к сестре Наталье, в Нижний Тагил.
И там ее вскоре просватал товарищ сестриного мужа Семен Никитин – положительный, работящий и, до поры до времени, непьющий инженер-путеец. Надо было жить дальше… Дуняша вышла замуж и записала дочь Анну на нового мужа. На всякий случай, изменила и дату рождения: так Анна помолодела на два года. В общем, от родного папы ей остались только ясные голубые глаза и изломанные посередине густые черные брови. Да, время было непростое, расстрелянным отцом-белогвардейцем гордиться не приходилось…
Моя прабабушка Евдокия Яковлевна прожила до 98 лет. До последних дней не утратила ясности ума и очень любила удивлять сотрудников собеса и поликлиники дореволюционной датой своего рождения. Так и говорила, нараспев: «Одна тыща восемьсот девяносто восьмой!» И наслаждалась произведенным эффектом.
Я всегда знала, почему она такая стойкая, сильная, цельная и почему прожила так долго. Все самое страшное – гибель любимого мужа и потерю родителей – она пережила в ранней молодости. Пережила и выжила, не сломалась. Никогда ничего не боялась!