Страница 2 из 102
— Не здоид благодарнозд, — фыркнул он.
Парочка избранных, выхваченных из пучины смерти, ни за что ни про что получивших право на жизнь, в котором было отказано другим. Уж как-нибудь Вселенная обошлась бы без них. А теперь они станут немалым бременем в предстоящем долгом путешествии — о них ведь придется заботиться, нести за них ответственность, тогда как любые два члена погибшего экипажа космолета стали бы теперь подспорьем.
А вот еще один, кому посчастливилось остаться в живых: рабочий машинного отделения Гэннибэл Пейтон, долговязый негр с удивительно мягким голосом. Единственный черномазый на борту космолета. Он-то спасся, а более достойные люди навсегда вычеркнуты из жизни. И в этом Молиту тоже виделась какая-то необъяснимая несправедливость.
Такое же чувство вызывала желтолицая обезьяна по прозвищу Малыш Ку. Худое, как дистрофик, существо с поразительно тощими конечностями — до катастрофы он выполнял разного рода черную работу в офицерской столовой. Неизменно вежливый субъект, большезубый, с раскосыми глазами-щелочками, молчаливый как пень, открывавший рот только тогда, когда к нему обращались. Невозмутимый и скрытный. Никто не знал его настоящего имени. Возможно, его звали Квок Синг или как-нибудь похоже. Но для всех он всегда был Малышом Ку.
И последний — пассажир с Земли Сэмми Файнстоун, моложавый, смуглый, черноволосый, крикливо одетый, по слухам — преуспевающий торговец редкими драгоценными камнями. В представлении Билла Молита — один из тех, кто не марает себе руки честным трудом. Когда произошла эта катастрофа, уж Сэмми, надо думать, первым оказался в спасательной шлюпке и занял самое безопасное место, жадно стиснув в своих загребущих лапах мешок с бриллиантами.
Тем временем Сайме продолжал говорить:
— О Вальмии у меня очень смутное представление, и едва ли мне удастся вспомнить что-нибудь существенное. А сведения о ней почерпнуть нам неоткуда. — В его взгляде, устремленном на них, не было ни тени надежды. — Может, волею случая, среди вас найдется человек, знающий об этой планете больше, чем я?
Все угрюмо молчали, один Молит пробурчал:
— Только слышал, что такая существует.
— Ну что ж. — Сайме нахмурился. — Мне лично помнится, что здесь, как я говорил вам, есть спасательная станция, да еще то, что эта планета никогда не предназначалась для заселения людьми. Отсюда следует, что условия на ней признаны непригодными для жизни человека.
— Вы не помните, почему? — спросил Кесслер.
— К сожалению, нет. Полагаю, причины тут обычные: опасные для человека формы жизни, несъедобные или даже ядовитые плоды, ягоды, коренья, состав атмосферы, которая быстро или постепенно убивает человека, солнечное излучение, воздействующее на него таким же образом.
— А вы не знаете, на Вальмии действует один из перечисленных вами факторов или все скопом?
— Нет, не знаю, — помрачнев, ответил Сайме. — Впрочем, если не ошибаюсь, над спасательной станцией возведен воздухонепроницаемый купол, а это уже говорит само за себя. Ведь на трудности и расходы, связанные с сооружением защитного купола, идут лишь в том случае, если без этого человек жить не может.
— Вы пытаетесь дать нам понять, — произнес Кесслер, поймав взгляд Саймса, — что времени в нашем распоряжении немного, так?
— Да.
— И неизвестно, сколько нам осталось жить — недели, дни или часы?
— Да. — Сайме наморщил лоб, отыскивая в дальних закоулках памяти необходимую сейчас информацию; он раньше и не предполагал, что она ему когда-нибудь понадобится. — Здесь вроде бы что-то неладно с атмосферой, но так ли это — не уверен.
— На запах и на вкус — воздух как воздух, — сделав глубокий вдох, заметил Билл Молит. — Вот только густоват, душно здесь, но это же чепуха, не повод для беспокойства.
— Так не определяют состав воздуха, — сказал Сайме. — То, чем мы дышим, может убить через полгода, а то и раньше.
— Стало быть, чем скорей мы выберемся отсюда, тем лучше, — сказал Сэмми Файнстоун.
— Это относится ко всем! — взвился Молит, метнув в сторону Сэмми взгляд, полный глубокой неприязни.
— Он зказаль «мы», а не «я», — уточнила миссис Михалич.
— Ну и шдо? — Молит и ее одарил таким же взглядом.
— Замолчите! — раздраженно потребовал Сайме. — Вот окажемся в безопасном месте, тогда ссорьтесь. А до тех пор у нас есть к чему приложить свою энергию — и с большей пользой. — Он указал на космошлюпку. — Прежде всего мы должны вынести оттуда двух покойников и похоронить их честь по чести.
Все умолкли. Макс Кесслер и Гэннибэл Пейтон вошли в шлюпку, вынесли тела погибших и положили на ковер фиолетового мха. Когда за пять секунд до того, как шлюпка оторвалась от обломка корпуса корабля и ушла в космос, Кесслер втащил их в тамбур, им уже ничем нельзя было помочь. Теперь они лежали на мху чужой планеты, и с неба на них злобно пялилось огромное голубое солнце, придавая их коже жуткий зеленоватый оттенок.
В числе немногих имевшихся на космошлюпке аварийных инструментов была лопата. Сменяя друг друга, они вырыли две могилы в темно-красной почве, которая пахла старым проржавевшим железом. Потом опустили тела в эти ямы, ставшие местом их последнего упокоения; Малыш Ку с непроницаемым лицом наблюдал за происходящим, а миссис Михалич громко сморкалась.
Держа в руке фуражку с глянцевым козырьком, Сайме поднял взгляд к пламенеющему небу и произнес:
— Флеерти был католик. Когда он скончался, рядом с ним не было священника. Господь, ведь ты не осудишь его за это, правда? Тут нет его вины.
Он умолк, смущенный своей ролью и громкими неудержимыми всхлипываниями миссис Михалич. Однако взгляд его по-прежнему был обращен к небу.
— Что касается Мадоча, то он был неверующий и не скрывал этого. Но человек он был хороший, такой же, как Флеерти. Они оба были честные, порядочные люди. Господь, прости им те незначительные прегрешения, которые могут умалить их достоинства, и даруй им отдохновение в последней гавани добрых моряков.
Мистер Михалич пытался успокоить жену, похлопывая ее по плечу и приговаривая:
— Ну, мамушка, ну, полно дебе.
Помолчав немного, Сайме произнес:
— Аминь! — и надел фуражку.
— Аминь! — тихо повторили остальные.
— Аминь! — пролепетал Малыш Ку с видом человека, который изо всех сил старается вести себя уместно и пристойно.
Фини обнюхал могилы, по очереди подошел к каждому из безмолвно стоявших вокруг них людей и тоскливо завыл.
Снаряжение космошлюпки было непоправимо скудным. Впрочем, винить в этом было некого. В момент катастрофы суденышко как раз проходило еженедельную ревизию. Когда корпус «Стар Куин» раскололся от удара, большая часть инвентаря, входившего в обязательное снаряжение космошлюпки, лежала в коридоре корабля. Даже контейнеры с топливом не успели дозаправить.
Ни масок. Ни баллонов с кислородом. Ни портативного лучевого оружия. Один карманный компас, да и тот с разбитой шкалой. Радиопередатчик, не работавший из-за какой-то загадочной неисправности, которую в два счета ликвидировал бы Томсон, не плыви его труп вместе с остальными в космосе. Три автоматических пистолета, коробка с зарядами, солидный аварийный запас продовольствия, несколько металлических инструментов — среди них полдюжины тяжелых, острых, как бритва, мачете. И ничего больше.
Сайме надел пояс с пристегнутым к нему пистолетом и сказал:
— Себе я беру это оружие и компас. Мы пойдем цепочкой — я впереди, а вы, по одному, следом за мной. — Его взгляд остановился на Кесслере. — Если в пути нас подстерегает какая-нибудь опасность, первый удар я возьму на себя. И не исключено, что при этом погибну. Тогда, Макс, руководство нашим отрядом перейдет к тебе. — Он бросил ему автомат. — Держи. А пока пойдешь последним и будешь охранять нас с тыла.
Сайме внимательно оглядел остальных, прикидывая, кому отдать третий пистолет. Молит с его на редкость могучим телосложением нуждался в нем меньше всех — и мачете могло стать в его руках грозным оружием. На ту же мысль наводило черное тело Пейтона с великолепно развитой мускулатурой. Что до Михаличей, то если они и умеют стрелять из пистолета, едва ли в острой ситуации возьмут точный прицел. А Фини, даже если б захотел, не мог пустить в ход оружие.