Рифейские горы

А Мирна дома почти не появлялась. И откуда силы брались? По случаю праздника она уходила навестить всех своих знакомых и родственников. Даже дочку с внуками решилась проведать. Но и про Ириду помнила всегда. Поэтому от угощений не отка-зывалась, несла домой такое, чего они месяцами не могли себе позволить: медовые пряники, посыпанные кунжутным семенем, сдобные булки, свежеиспечённые пироги с различными начинками, свежие яблоки, сушёный чернослив без костей.

Ирида смотрела на эту заботливость с улыбкой, даже отругала Мирну однажды, а в душе всё же было приятно. Матери она не знала, с рождения её окружали няньки, служанки из рабынь. А ей не хватало общения наравных, когда рядом есть более взрослая, более мудрая женщина, не столько мать, сколько подруга. Её забота прият-ней вдвойне.

Тутал тоже, ковыляя и ворча, уходил к соседу-лавочнику. Там у них была своя чисто мужская компания, свои разговоры с выпивкой и игрой в кости.

Ирида оставалась в доме за хозяйку. Убиралась в храме, топила очаг, нянчила Тирона. А с ним одним скучать не приходилось. Он требовал постоянного присмотра и заботы. Ирида уже и не мыслила своей жизни без мальчика, без его хорошенького тёмноглазого личика, без его радостного смеха. Она и слёзы его и проявления чисто кэйдаровского характера принимала с радостью, как одно из подтверждений само-стоятельности его натуры.

Смысл своего нынешнего существования Ирида видела в нём. Тяготы жизни и полунищенское прозябание казались ей такой мелочью, когда она с каждым днём открывала в ребёнке что-то новое для себя, когда он сам приобретал какие-то новые навыки, увеличивал свои знания о мире и о себе.

Тирон сидел в окружении подушек в изголовье кровати, серьёзно нахмурив тёмные брови, изучал новую, сделанную Туталом игрушку. Она наскучит ему быстро, но нужно следить, чтоб малыш не кинул её на пол.

Родился он светловолосым, в мать, но сейчас Ирида замечала, что сын её всё боль-ше делается похожим на Кэйдара, даже волосы, отрастая, становились темнее. Каким он будет, её Тирон? Не повторит ли он своего отца?

Ирида о многом успевала передумать за работой. Пальцы тянули тоненькую нить из выстиранной шерсти, вращалось веретено прялки, а голова, постепенно высвобо-ждаясь от каждодневных мелких забот, возвращала все мысли к одному: что ждёт её саму и её ребёнка? Какое будущее?

Первые месяцы Ирида ещё пробовала уйти из Каракаса, рискуя заблудиться, про-биралась к восточным воротам города, наблюдала за тем, как входят и выходят лю-ди, как проверяют всех рабов, как требуют с них специальные пропуска. Охрана зоркая, не пройдёшь незамеченным. Здесь, на воротах, чаще всего и отлавливали беглых. Надежды покинуть город не было никакой, и мечтать об этом глупо. Её, с ребёнком на руках, будут проверять в первую очередь, ведь разыскивали как раз женщину с младенцем.

Один выход оставался: жить так, как живёшь сейчас, держаться за стариков, за их заботу и защиту, и жить надеждой, что в будущем будет лучше, чем в настоящем. Иногда в голове возникали трусливые предательские мысли: "А если вернуться?" Вернуться во Дворец на всё готовое?! Вернуться к Кэйдару?!

Ирида аж сжималась вся от внутренней дрожи. Он накажет за побег, накажет жес-токо. Как угрожал тогда на корабле? Мог утопить ещё тогда... Ох, лучше б утопил. Но Тирон?.. Тогда бы не было и его! Такого хорошенького, миленького мальчика...

Ирида любовалась им, часто отвлекаясь от прялки, смотрела на сына с ласковой гордостью, а в голове ворочалась другая мысль: "Если б не Кэйдар, его бы тоже не было..." Нет! Был бы другой мужчина. Какой-нибудь другой, как твой жених, твой муж Айвар... Но его нет, есть такие, как Кэйдар. И даже хуже! Он жесток, вёл себя с тобой не лучшим образом... Но Мирна рассказывала такие страсти... Про публичные дома, про судьбу храмовых проституток... Ведь ты могла попасть и туда...

Что бы тогда с тобой было? Там женщины долго не живут... и детей рожать им никто никогда не позволит... Их вытравливают ядами на первых сроках беременно-сти... Как это ужасно всё! Как ужасно!..

Ирида с благодарностью обращалась к Матери, понимая, что ей в какой-то мере и правда повезло.

Да, удивительна человеческая память, она многое хранит, но со временем сглажи-вает даже боль от неприятных впечатлений жизни, от страданий, причиняемых дру-гими людьми. Так к человеку приходит мудрость...

* * *

Ликсос не явился с новостями ни на второй день, ни на третий. Кэйдар не выдер-жал, не смог побороть в себе нетерпеливого зуда, на четвёртый день с начала допро-сов пришёл в камеру пыток сам.

Палач был там, при виде Наследника, здесь, в подземной тюрьме, среди рабов и преступников, не очень-то удивился. Поприветствовал поклоном, движением подбо-родка отправил погулять своих подручных, но мыть руки в высокой бадье не пере-стал. Заговорил первым, угадав вопрос Кэйдара:

- Знаю, господин, вы ждали меня, ждали хоть каких-то новостей о нашем подопеч-ном, но, к сожалению, мне нечего сказать,- покачал головой сокрушённо, виновато опустил плечи.

- Совсем нечего?!- Кэйдар изумился.- Ты слишком мягок с ним, наверно! Я же говорил тебе...- Крутанулся на пятках, осёкся на полуслове при виде варвара. Нет, Ликсос не потерял квалификации, одного взгляда хватило, чтоб это понять.

Кэйдар приблизился к столбу. Вздёрнутые вверх руки, свешивающаяся на грудь голова, спутанные сырые волосы закрывали лицо.

Ликсос тоже подошёл к пыточному столбу, пояснил, вытирая тряпкой руки:

- Сначала я использовал простую плётку, да, видно, после бича для него это сущая мелочь... Держится он молодцом, но, скажу сразу, он разговорится... ещё немного - и скажет всё...

- Немного - это сколько?- Кэйдар недовольно нахмурился. Совсем не это он хотел бы слышать.

- Господин, я боюсь спешить. Сегодня пробовал прижигать его калёным железом, так после каждого раза приходилось отливать ледяной водой. Вот здесь вот, видите,- Ликсос подушечками пальцев коснулся руки варвара, провёл сверху вниз от запястья до локтя,- здесь у него сломана одна из костей. Вон, как распухла!.. И сместилась уже...- сдавил руку чуть сильнее, до неприятного хруста.- Он сам себе больнее дела-ет, когда дёргается...

Знаете, господин, я встречал людей: его чуть прижмёшь - он сразу отключается... Врождённая непереносимость ко всякой боли... Вот этот мараг из таких вот... А с ними больше мороки.- Ликсос снова покачал головой.

Кэйдар отошёл. Он был воином, многих убил за свою жизнь, но не переносил запах свежей крови. Кровью пахнет железо, талая снеговая вода. Есть что-то неприятное у этого вкуса, у этого запаха. Когда вдыхаешь его, аж в груди всё сжимается, перехва-тывает дыхание спазмами.

Скорей, скорей отсюда!

Вышел быстрым шагом, даже не обернувшись. Ликсос проводил господина взглядом, недоуменно повёл подбородком, снова повернулся к варвару. Где там те разгильдяи? Пора приводить этого упрямца в чувство и продолжать дальше. Пока жаровня совсем не остыла...

* * *

Начало Нового года аэлы встретили как обычно. В последний день Бдений была принесена жертва: сын одного из вайдарских вождей. Но Вечноживой огонь не при-нял его сердце, оно только обуглилось. Нечего было развеять по ветру с просьбами о чистых ветрах, сытых тучах, щедрой земле и горячем солнце. Не было и трёх щепо-тей пепла!

Дурной знак! Такого ещё не бывало!

Что он предвещал? Одному Отцу известно!..

Народ, что попроще, этой новостью был озабочен недолго: каждодневные суетные заботы отодвинули удручающую новость на второй план.

Сообщили и Правителю. Он воспринял знак свыше как предупреждение о своей скорой смерти, принялся с бомльшим усердием привлекать Наследника к государст-венным делам и обязанностям.

Кэйдар не бунтовал открыто, выслушивал приказы Отца и все Его упрёки покорно, а, выйдя, брался за то, что считал более важным. Следил за ведением допроса. Всё чаще покидал Дворец в пеших прогулках по городу. Искал свою беглую рабыню.