Возвращение домой

Глория замолчала на полуслове, перебитая Джейком, сразу же забыла то, что ещё хотела сказать. Это всё пустяки! Пустое! А вот Джейк, её Джейк остаётся здесь, в этой камере и в этом мире совсем один. Один! Её одинокий ребёнок!..

Как она могла забыть? Ведь не для этого она добивалась встречи с ним!! Не рассказывать ему про свои опыты!..

– Пойдёмте, леди! – Барклиф переступил порог, остановился в коридоре, поджидая. Глория ладонью стерла с лица слёзы: ей нельзя быть слабой, особенно перед лейтенантом, перед чужими людьми. Это Джейк сможет понять её, понять эту минутную слабость… Глория прижалась к сыну всем телом, стараясь не глядеть ему в лицо, боялась: расплачется опять. Джейк только поднял руки обнять на прощание, но Глория отстранилась и, также не говоря ни слова, прошла к двери. Руки Джейка упали вдоль тела, а сам он подался за ней, но не сделал ни шагу.

– Мам, не забудь про Дарлинга! – напомнил он вдруг. Но глаза его выражали совсем не беспокойство о своей дальнейшей гвардейской службе, мука, отчаяние и какая‑то обречённость были в его взгляде. Глория обернулась, жадно глядя на Джейка, пытаясь запомнить его таким, какой он был в этот момент: растерянный и беспомощный. Её мальчик!

Их разделял порог и ещё почти два метра бетонного пола, но глаза их и мысли были ещё рядом, вместе. Свет из коридора высвечивал его скулы, чуть заметную ямочку на подбородке, высветлял пятно на левом плече, сбегал вниз по фигуре и тускло отражался в левом сапоге. Тени в глазницах, в уголках губ – подвижные и быстрые – добавляли лицу скорби и какой‑то беспомощной детскости. Ещё немного – и Глория бы вернулась, сделала эти три небольших шага, отделяющих её от сына, а там… Их никто не разлучит. Но дверь с пронзительным разъедающим душу скрежетом покатилась вперёд, отгородила их друг от друга.

Глория ещё какое‑то время стояла, неподвижными глазами глядя на окошечко, в котором ничего, кроме черноты, не было видно.

Он остался там… Он один остался там!!!

Глория отвернулась и натолкнулась на глаза Барклифа. Её охватила неожиданная волна ярости или, скорее, отчаяния. Ведь кто‑то же должен был быть во всём этом виноват! Почему же все они такие чёрствые?!..

– Если с ним что‑нибудь случится, виноваты будете вы, лейтенант Барклиф, – голос Глории звенел, как стекло. – Я вас всех здесь!.. И особенно вас, лейтенант, в первую очередь!

И отвернулась, пошла по коридору, прямая и гордая, как и её мальчишка. Уловив это родство, Барклиф невольно усмехнулся, а потом кинулся догонять гостью.

* * *

За эти две недели Джейк соскучился по людям, он даже и не знал, что так тяжело переносит одиночество. Казарма встретила его тишиной и пустотой, только дневальный стоял в коридоре на своём месте. Не узнав Джейка, он вытянулся по стойке «смирно», а потом, рассмеявшись, расслабился.

– Вольно! – улыбнулся Джейк, проходя мимо.

Знакомый коридор, крашенные стены, пол со скрипящими половицами, плакаты слева и справа с цветными ярким картинками. А вот и дверь в спальню. Джейк опустился на свою койку, он и двух дней не прожил здесь, а соскучился по своему месту, как по родному дому. Странно… Это, конечно, хорошо, ведь служить всё‑таки придётся, как ни крути, с этим придётся смириться, принять, как неизбежность. Пока мама приедет, пока разберутся, сделают запрос официальный… Долго! Придётся привыкать жить здесь.

Джейк вздохнул, потёр колючую щеку ладонью. Ведь и вправду зарос, как бродяга, а ещё гвардеец… В принципе, какая теперь, к чёрту, Гвардия?!! Вот только от привычек не скоро избавишься, да и стоит ли от них избавляться?

Он наклонился вперёд, открыл дверцу тумбочки: всё было сложено на полочке аккуратно, так же, как до обыска. Джейк потянул на себя полотенце и тут вдруг заметил: чего‑то не хватает. Он мысленно перебрал всё, сравнил с тем, что было до ареста, и сейчас. Не было сигарет! Две запечатанные пачки в шелестящей упаковке обычно лежали в дальнем правом углу так себе, без надобности. Сам Джейк никогда не курил, даже тяги к этой дурной привычке не испытывал, потому сигареты эти и лежали у него без дела. Не выкидывать же? Позарился кто‑то! Да и чёрт с ними! Неприятно, конечно, что есть в бригаде такие «несуны». Попросили бы – сам отдал! Воровство в армии – штука неприятная и опасная, скорее, для самого вора. Но урок хороший, запомни на будущее: всё ценное носи с собой! У них в Гвардии такого не было никогда за годы его службы, наоборот, если нуждаешься, поделятся последним. Тех, у кого была склонность брать чужое, отучали быстро, сами, не доводя до сведения начальства.

Сравнения эти ещё долго будут приходить на ум, а потом сменятся грустью по той жизни, по друзьям. «Справлюсь!» – прикрикнул на себя Джейк, вставая, со сменой белья и с полотенцем направился в душ.

Громыхая сапогами и громко переговариваясь, солдаты вваливались в спальню. После ужина до вечерней поверки давалось специальное время, чтобы собраться, приготовиться, навести марафет. Солдаты проходили мимо кроватей на свои места, тянулись ещё долго группками, по двое, по трое.

Джейк радовался, слушая, как казарма наполняется шумом большой жилой комнаты: голоса, смех, топот сапог, скрип кроватных сеток. Опять потянуло сигаретным дымом, даже приятным с непривычки. Запахло кремом для сапог, терпким и тоже приятным.

Крис Нэру шёл один, хлопнул дверью, остановился на пороге, бросил привычный взгляд на кровать Джейка: «А вдруг отпустили?» И точно: Джейк сидел на койке и щёточкой начищал сапог. Нэру подошёл, сел на свободную кровать напротив. Джейк оторвался от работы, поднял голову, узнав Нэру, улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Здорово, старик! – Крис тоже улыбнулся в ответ. – Отпустили, да?

– Как видишь! – Джейк усмехнулся, чуть скривив губы, шевельнул загорелым плечом.

– А я, как узнал, что лейтенант наш на тебя взъелся, ну, всё, думаю, пропал ты, – Нэру, не скрывая радости, говорил, а сам смотрел на Джейка с невольным обожанием: «Это ж надо, как ловко управляется, будто сто лет в армии!»

– Да‑а! – протянул Джейк неопределённо. – Сам виноват…

Он взял с пола флакон с кремом, пшикнул несколько раз на носок сапога, поставил флакон на место, взялся за щёточку, принялся втирать крем в кожу. Всё последовательно, без спешки, со знанием дела.

– А я даже соскучился, – признался Крис со смущённой улыбкой. – Это хорошо, что тебя отпустили…

– Мне или тебе? – Джейк скосил на него глаза, негромко рассмеялся. Сапог и так уже блестел, а он стал натирать его ещё куском какой‑то шерстяной ветоши. Сначала сильно, с нажимом, потом – осторожно, словно поглаживая, от носка к голенищу. Оглядел работу со всех сторон, подправил каблук, чтоб ни пылиночки, и только потом поставил сапог у тумбочки. Снова оглядел придирчиво, склонив голову к левому плечу и прищурив один глаз. Взялся за второй.

– А здесь у нас такое было! – рассказывал между тем Крис. – Пока тебя не было, дама какая‑то приходила. Красивая, как богиня! – Джейк невольно напрягся, слушая каждое слово. – Она, говорят, сына своего среди нас искала… А нас построили на плацу – все пять бригад, представляешь?! И она почти два часа ходила и глядела на каждого, и спрашивала всё… Она сама из гриффитов, кажется… Уж больно красивая… А наш Барклиф вокруг неё, как уж, так и вьётся, так и вьётся…

– А она? – Джейк вдруг резко вскинул голову, сверкнул потемневшими глазами.

– А чё она? – Крис плечами пожал. – Вот ребята наши на него здорово обиделись. Такая красавица и ему одному… Обидно! И не скажи, что у неё сын уже взрослый, как мы. Они, гриффитки, вообще медленно стареют. А эта же… – Джейк промолчал, но рука со щёткой стала двигаться быстрее, словно его разозлило что‑то. – А ещё сержант сказал, скоро на стрельбы отправят, – продолжал Крис. – Оружие, значит, должны дать. Хоть постреляем, а то всё: «направо», «налево», «кругом». Надоело уже!.. Тоска!..