Комендант брянских лесов

— Спокойно, ребята, отходите! Бить одиночными! — командовал Белоногов.

Вслед за первыми рядами во весь рост поднялась вся колонна карателей и двинулась к лесу.

— По фашистам-подлецам — огонь! — скомандовал себе Ефим, торопливо наводя прицел.

Рявкнул выстрел. Пустая гильза со звоном упала к ногам Кости Гравина. Тот моментально зарядил снова. Первый снаряд разорвался недалеко от фашистов, сделав небольшой перелет. За ним последовало еще несколько разрывов. Тут-то и показал старый наводчик свое удивительное мастерство, С одного фланга на другой он с такой точностью прошелся по вражеской цепи, что на некоторое время фашистов не было видно за столбами разрывов. Огонь снарядов дополняли меткие выстрелы партизан. Фашисты залегли и опять начали отползать назад. Ефим продолжал вести огонь.

Между тем с левого фланга в лес просочилось около сотни гитлеровцев. Прижав к животам автоматы, они бешено отстреливались, сбивая ветви и царапая стволы деревьев. Партизаны рассеялись, но фашисты, увлеченные успехом, продолжали стрелять, медленно продвигаясь в глубь леса. Вдруг сзади них раздался глухой, четкий рокот пулемета. Эго Петр Макулин в своей излюбленной позе, стоя, прижавшись к дубу, начал поливать фашистов с тыла из своего «РПД». Поняв, что они попали в мешок, гитлеровцы в панике бросились назад, прямо на пулемет Макулина, метнулись в сторону, но пули партизан, маскировавшихся за каждым деревом, настигали их.

Когда из лесу каким-то чудом выскочило три или четыре обезумевших от страха фашистов, стало ясно, что просочившаяся группа вражеских автоматчиков истреблена. Основная часть неприятельского отряда отхлынула назад.

В ходе боя Остап Гуров вместе с автоматчиками был в центре обороны. Он послал на помощь дрогнувшему левому флангу несколько бойцов и Петра Макулина, зная, что опытный пулеметчик найдет удобное время и место, чтобы с наибольшей пользой применить свое оружие. За несколько минут до этого к командиру подбежал один из партизан и скороговоркой, не скрывая испуга, сообщил, что в тыл отряду прорвались каратели и что партизаны окружены.

— Что за глупости болтаете вы тут! — оборвал его рассвирепевший Гуров, приходивший в ярость от одного слова «окружение». — Как это можно окружить партизана, если он и без того все время в окружении? Марш на свое место!

В это время в лесу и раздались артиллерийские выстрелы. Увидав, как ложатся снаряды, командир мгновенно забыл о неприятной минуте и восторженно проговорил:

— Золотой глаз у старика!

Теперь Гуров не сомневался в исходе боя. Ефим перенес огонь в глубь вражеских рядов, где ранее приметил минометы. Послав туда несколько снарядов, Ефим Акимыч со спокойствием истинного артиллериста промолвил:

— Хватит для начала, — и важно крутнул ус.

Оставляя трупы убитых, и раненых, фашисты начали поспешно откатываться к оврагу, но в этот момент вслед им бросились автоматчики во главе с Гуровым, а потом из лесу по команде комиссара рванулся весь отряд.

Михаил Сергеевич бежал впереди, наклонив голову и придерживая левой рукой фуражку, из-под которой выбилась седая прядь. В правой руке он держал пистолет, высоко подняв его кверху. В отличие от Гурова, не расстававшегося с автоматом, Куликов всегда был вооружен одним пистолетом.

— Вперед, товарищи! — кричал запыхавшийся комиссар, которого скоро начали обгонять бойцы.

«Что за умница командир! Нашел самую удобную минуту для преследования!» — мысленно восхищался Куликов, видя, как автоматчики во главе с Гуровым гонят перед собой карателей, поливая их смертоносным огнем.

Будучи человеком сугубо штатским, Куликов высоко ценил военные способности командира и во время боя всецело полагался на его опыт. Не раз ему приходилось быть свидетелем того, как капитан Гуров, руководя боем, искусно умеет увести отряд от опасности, отступить, если надо, или броситься с ним вперед в тот самый момент, когда без особых потерь можно нанести врагу чувствительный урон или поражение.

С криками «ура» партизаны преследовали карателей, не давая им опомниться.

— Коней! — крикнул Ефим, вместе с Гравиным поспешно выкатывая из укрытия пушку.

Артиллеристы галопом помчались по лугу, стороной обгоняя партизан. Остановившись на бугре, Ефим взглянул в овраг, по дну которого удирали фашисты, и тотчас же развернул пушку. Беглым огнем посылал он один за другим снаряды, выбирая наибольшее скопление вражеских солдат.

— Давай, давай жару! — задорно кричал старый артиллерист, возбужденный боем и словно помолодевший...

VII

Во второй половине дня ветер затих. Над лесом повисла туча, темная, неподвижная. От нее в лесу стало мрачно и душно. Присмирели птицы, должно быть, забились в гнезда в предчувствии грозы. Потянул слабый сырой ветер, едва качая деревья. А через несколько минут туча разрешилась таким обильным теплым дождем, какие бывают только в летнее время после долгой жаркой погоды.

Ефим любил дождик в лесу. Ему нравилось смотреть, как от ударов капель шевелятся листья деревьев, никнут присмиревшие травы, обласканные ровным потоком воды. Ефим сидел на траве, с удовольствием подставив обнаженную голову под дождь, и улыбался без видимой причины. Волосы у него прилипли ко лбу, за воротник рубахи текла струя, холодным жгутом ложась между лопатками. Труженик-хлебороб, он любил летний дождь и знал ему цену.

А в лесу уже светлело, затихал шум. Дождь был непродолжителен. Сначала робко из-за туч проглянуло солнце. Но вот набежавший ветерок разогнал их, и лес наполнился потоками яркого света. Сразу повеселели деревья — заблестели омытые широкие листья клена, липы, бликами заиграло зеленое ажурное одеяние березок. С пригорка потянуло запахом перезрелой земляники, зашевелились, начали выпрямляться травы, распространяя медовый запах своих цветов. И опять на, все голоса запели тысячи птиц. Только вороны, мокрые, неуклюжие, черными взъерошенными комками сохли на деревьях, оглашая воздух хриплым карканьем.

Отряд расположился километрах в трех от опушки, где произошел бой с карателями. На взгорье, почти около каждого дерева, быстро начали вырастать шалаши. Около них задымили костры.

Как всегда после удачно проведенного боя, шумно в партизанском стане. Люди вспоминают подробности боя, рассматривают трофеи, шутят. А некоторые, примостившись поудобнее где-нибудь на пеньке, пишут письма, спеша поделиться с близкими только что пережитым. В письмах они обозначают населенные пункты начальными буквами, как требует военная цензура, а вместо подписи ставят свои инициалы.

Но вдруг весь лагерь словно по команде затих. Через поляну, мимо шалашей, не глядя на собравшихся у костров людей, шел врач Дмитрий Алексеевич Жарков. Лицо его было сосредоточенным и усталым. На него были устремлены сотни глаз. Рядом с врачом шагал пулеметчик Макулин с забинтованной левой рукой, простреленной выше локтя.

— Подойти-ка на минутку, Петя! — крикнул кто-то пулеметчику.

— Ну что, как там?..

— Трое наповал. Шесть человек ранено, — грустно сказал Макулин, сразу поняв, о чем спрашивают товарищи.

У костра все смолкли, партизаны потупили глаза.

— Миша Гамов погиб, — тихо проговорил пулеметчик.

И опять молчание... Вскоре снова появился врач вместе с командиром и комиссаром. Они быстро шли мимо притихших шалашей. Гуров что-то вполголоса говорил комиссару, тот кивал головой в знак согласия.

— Командир третьей роты Виноградов умирает. К нему, они пошли, — сообщил Макулин.

Вместе со своими помощниками Ефим вычистил пушку, поставил ее в укромное место, после чего повел обоих коней к ручью, что протекал недалеко в низине, петляя среди густых зарослей ивняка. Напоив коней, Ефим вывел их на луг и стреножил. Конечно, ухаживать за лошадьми — дело ездового, но Ефим не доверял Пескову, а вернее всего, ему просто было приятно повозиться с кроткими умными животными, к которым он так привык с раннего детства.

Пока Ефим занимался своим делом, Егор решил смастерить шалаш. Он связал вершины ближайших ореховых кустов, ловко обрешетил прутьями все стороны шалаша и покрыл толстым слоем травы, воспользовавшись косой, которая была у артиллеристов. Из тонких веток разведчик сделал щиток вместо двери, чтобы ночью укрываться от комаров, особенно после дождя. Пол жилья Егор устлал еловыми ветками и накрыл плащ-палаткой. Теперь он с нетерпением поджидал Ефима, чтобы показать ему новый шалаш. Егор не сомневался, что приятель опять поселится вместе с ним, хотя Ефиму следовало бы жить с Костей Гравиным и Песковым.