Страница 85 из 91
Ползя со скоростью пять миль в час, я завернул на стоянку.
— А как жена? — открывая дверцу, спросила Люси.
— Переутомление. Врач прописал ей слабый транквилизатор.
Она подождала меня: я захватил с заднего сиденья папку, плащ и запер дверцу.
— Слыхала, у тебя раздоры с Великим Белым Вождем, — заметила Люси, когда мы двинулись к школе.
— О?
— По проблеме чтения — пригодного и непригодного для юных впечатлительных умов.
— Черт подери! Любопытно, каким это образом слухи просочились сквозь закрытую дверь его кабинета.
— Ты же отобрал ту книгу. Ребята не дураки, соображают, что к чему.
— Но они же не у тебя в классе!
— У меня учатся их братишки, сестренки, дружки. Уж не воображаешь ли ты, что книга побывала в руках только тех, кому предназначалась? Книжечка‑то препикантная. Некоторые мои ребятишки приобрели себе и собственный экземпляр!
— Ну и что! Пришли в книжный магазин с законными платежными средствами и извлекли с полки.
— И притащили домой. А когда родители возмутились, то им в ответ: дескать, это в школе велели прочесть.
— О, господи, Люси! Хоть ты‑то не начинай!
— Я всего только выстраиваю беспощадную логику жизни.
— На это замахивался и я, давая им книгу.
— Методы методам рознь…
— И мой — ошибочный? — Я подождал. — Так?
— По — моему, при всем моем уважении все‑таки в данном конкретном случае ты со своим энтузиазмом дал маху.
— Люси, у наших ребят совершеннолетие на носу. Они вот — вот смогут жениться и не спрашивая на то разрешения. Их уже можно будет забирать на войну.
— Одного из моих, например, в особый восторг привела пакостная сцена изнасилования, — продолжала Люси. — Он притворился, будто возмущен ужасно, но глазки у него маслились и, несмотря на все его старания, в голосе проскальзывал восторг.
— Значит, это просто извращенец. Из него, видать, получится ревностный служака тайной полиции.
— Но, Гордон, оберегать нам следует в первую очередь самых нестойких.
— Зная, что таковые есть, мы, столкнувшись с ними, сумеем искуснее их перевоспитать.
— Про жизнь многое узнается не из книг.
— Я, уже нацелившись толкнуть парадную дверь, приостановился и обернулся к ней.
— Ну, Люси, ты меня изумляешь! А еще учитель английского!
— Я только хотела сказать, многие все познают из самой реальности. Ты успел просмотреть сочинения?
— Угу.
— Может, обменяемся впечатлениями?
Соображал я вяло — мы стояли точно островок в потоке спешащих, обтекающей нас толпы. Я лгал. Я не читал работ. Может, исхитрюсь, просмотрю на большой перемене.
— У меня сегодня весь день забит.
— У меня тоже.
— Тогда знаешь, — предложил я, — ты без машины, давай, подвезу тебя домой после уроков? И по дороге обсудим?
Ответила дежурная телефонистка.
— Какой номер вы набираете?
Я назвал ей номер.
— Он в порядке, — сказал я. — Я мистер Тейлор. Звоню к себе домой.
— Перезвоните, пожалуйста, я открою линию.
Я набрал снова. Длинные гудки.
— Ну! Куда ж ты пропала, девочка? — бормотал я. И наконец положил трубку.
— Не отвечает? — Люси вошла с подносом, на котором стоял чайник, укрытый плотной салфеткой, и белые фарфоровые чашечки, расписанные голубыми цветочками. — Может, выскочила куда?
Никуда она теперь не выскакивает, хотелось мне сказать. К телефону не подходит, потому что я же не предупредил ее, что договорился с телефонной станцией.
— Наверное.
Ароматно пахло чаем.
— «Эрл Грей»?
— «Лапсань». Нравится?
— Вкусный.
— Иногда хочется чего‑то особенного, не повседневного.
Я откинулся в кресле, поставив чашку и блюдце на подлокотник.
— У тебя, Люси, пресимпатичная комнатушка. Я б и сам не прочь пожить в такой.
— Только смотри, не повтори моей ошибки, — ответила Люси. — Когда Эдди умер, я решила, что для нас с Доналдом дом слишком велик. Сейчас‑то он уже в университете и, может, вообще не станет жить дома постоянно. Ну так вот, когда я услышала от одного приятеля, что эта квартира сдается, я продала дом и переехала сюда. Это было еще до того, как инфляция разразилась. И в результате теперь лишилась последнего своего верного капиталовложения: деньги по акциям вовсе не выдают. Тресты едва себя окупают, не говоря уж о прибылях, да каждый месяц плачу квартплату. Спрашивается, за что? Хоромы! Такая квартира, во всяком случае, не для семьи.
— Особо многочисленного семейства у нас не предвидится.
— О? Твое решение?
— Нет, — я‑то считал, что Люси знает, — Эйлина не может иметь ребенка.
— Расстраивается?
— Очень.
— А ты?
— Я не особенно. Пока что, по крайней мере.
— А у меня один Доналд. Так уж сложилось. После одни болезни.
— Ну хоть сын есть.
— Да. И жаловаться не на что. Он хороший мальчик. Между прочим, — Люси поднялась, — я много какого барахла повыбрасывала, когда перебралась сюда, но… — Она подошла к шкафу и вытащила фотографии из плотного белого конверта, отобрала несколько и присела рядом на подлокотник. — Узнаешь?
Фотография школьного класса, с десяток молодых девушек при полосатых галстучках. Я указал:
— Вот это, конечно, ты. — Улыбающаяся, пухленькая, некрасивая, уже в очках. — Толстенькая была.
— Это точно. Boule de suif. Щенячий жирок. Потом сбросила. Почти, — добавила она сухо.
— Слава богу, не весь, а то было бы досадно.
Люси ткнула пальцем в другое лицо: худое, темное, в рамке густых черных волос.
— А эту узнаешь?
— Нет.
— Кэтрин Хэтерингтон. Ну что, может она быть миссис Нортон? Похожа?
— Трудно сказать. Чем‑то похожа.
— Интересно, разрешат мне свидание с ней?
— А ты собираешься? Вы что, дружили?
— Нет, но… может, она осталась совсем одна на свете.
— Очень вероятно, что она даже не вспомнит тебя и не пожелает с тобой говорить.
— Все‑таки попробую, — вздохнула Люси,
— Не знаю, где ее держат, — сказал я, — но есть Хеплвайт — следователь. Мня кажется, начинать надо с него.
— Люси перетасовала фотографии.
— Вроде была тут еще одна ее фотография. Да ладно. Давай обсудим сочинения.
— Люси, я должен кое в чем сознаться.
— В чем же?
— Я их не читал.
— А чего же ты сразу не сказал?
— Плохо соображал с утра, а ты меня вконец сбила с толку.
— Разговорами про книгу?
— Угу. Решил, успею просмотреть в обед. Но подошел шестиклассник со своими проблемами. И пошло…
— А что же после занятий мне об этом не сказал?
— Я ж предложил подвезти тебя.
Люси подровняла фотографии на колене.
— У тебя… было на уме что‑то другое?
— Ей богу! Провалиться мне, нет.
— Но интим сделал свое дело?
— Какое, Люси?
— Я дала волю воображению?
— Наверное, мое воображение зашло еще дальше.
— Чего ты хочешь?
Я осмелился обнять Люси, она чуть склонилась, и я прижался щекой к ее теплой упругой груди.
— Вот этого. На минуту.
Она положила руку мне на плечо, пальцами взъерошила волосы.
— Это что, твое хобби? Или тебя не понимает жена?
— Похоже, что я совсем разучился понимать ее в последнее время, — ответил я.
Она легонько потрепала меня по волосам и встала. Я смотрел, как она неторопливо подошла к шкафу, положила на место фотографии и села на тахту. Допив чай, поставила чашку. Я тоже поставил свою на поднос. Теперь, облокотившись о колени, опершись подбородком о ладони, она рассматривала меня прямым оценивающим взглядом, которого я старался избегать.
— Нет, это нелепо, — выговорила она наконец.
— Неожиданно — может, но нелепо? Совсем нет.
— Ты не удивишься, наверное, если узнаешь, сколько так называемых счастливо женатых мужчин вызывались утешить меня в моем одиночестве.
— Удивительного тут ничего нет.
— Но должна сказать, впервые меня вызывается утешать мужчина, который годится мне в сыновья.