Страница 78 из 91
— А мне жаль, что вы отказываетесь поддержать меня. Подумаешь! Буря в стакане воды!
— Нет, нет! Только без этого! — энергично затряс Хьювит головой. — Сейчас я много чего добиваюсь, и огласка подобного нам особенно нежелательна.
— Решать, конечно, только вам.
— Правильно. Но могли бы поверить на слово, не вынуждая излишне распространяться.
— Извините. — Я поднялся.
— Ладно, хорошо… так соберите у ребят книги и принесите сюда. Проверьте, все ли сдали, и упрячьте в коробку какую‑нибудь, что ли. Да покрепче заприте. Мне не хочется, чтобы миссис Дьюхерст и ее помощницы натыкались в школе на подобные произведения.
Хьювит снова вернулся к окну. Я вышел, Хьювит обманулся во мне, а он не из забывчивых. В этом я твердо убежден.
В перемену я позвонил домой, но трубку не взяли. Вряд ли Эйлина все еще спит. Но и уходить ей куда? Без машины? Разве что в магазин по соседству. Может, специально не подходит, думает, что звонят Бонни. И наверняка удивляется, куда это тот исчез. Зря я записку не оставил.
К обеду я опоздал. Билл Пайн, преподаватель труда, сидевший напротив, уткнулся в «Глоб», пристроив газету рядом с тарелкой.
— Читали, а? — тираж из‑за конфликта между администрацией и профсоюзами урезали, и газету по дороге в школу я уже не застал. На развороте фотография Бонни и кричащий заголовок: «Звезда футбола и таинственное убийство!»
— О господи! — воскликнул я. — Газеты эти! Уж так подперчат!
— Знаменитость — так терпи. Это оборотная сторона славы.
— Очень свежая мысль. — Пайна я терпеть не мог. Он обожал изрекать заплесневевшие истины, точно свежерожденные перлы собственной мудрости. Чуть что, Пайн резал «правду — матку», зато мнения других воспринимал не иначе как личное оскорбление. Газетное сообщение было коротенькое, главным образом изложение фактов, а в заключение несколько слов о недавней распре Бонни с клубом.
— Во парень! Прямо‑таки невмочь ему жить спокойно, — рассуждал Пайн. Он жадно уплетал картофельную запеканку с мясом, морковью и брюссельской капустой.
— А при чем тут брат, если у соседей случилась трагедия?
— Характерно, что он там оказался, — наставительно изрек Пайн. — В центре событий.
— А для надутых недоносков вроде тебя характерно слюни пускать от наслаждения, когда человека принимаются поносить.
— Что ты сказал? — Пайн ушам не поверил.
— Что слышал. Отцепись. — Я швырнул ему газету через стол. Целить я специально не целил, но подспудно не прочь был угодить в тарелку. Чтоб свалилась ему на колени. Газета шмякнулась в гарнир. Пайн резко отъехал на стуле, порываясь вскочить.
— Эй, послушай! На что ты набиваешься?
Я заставил себя спокойно сидеть. Пайн, не получив ответа, — я даже не глядел на него — перегнулся ко мне, опершись ладонями о стол.
— Я спросил тебя — на что ты набиваешься?
— Отстань, Пайн, — бросил я. — Ступай, стачивай свои стамески где в другом месте.
Я ждал, решится он кинуться или нет. Прикидывал, может, все‑таки стоит встать, но тут сбоку навис Пайкок.
— Что происходит?
— Вон спросите. — Пайн зло махнул на меня.
— Гордон? — оборотился ко мне Пайкок.
— Меня, Джон, уже тошнит от типов, подпускающих шпильки в адрес брата. Вот я и поставил Пайна в известность, что он недоносок надутый, и предложил прогуляться куда подальше.
— Слыхали, да? — возопил Пайн. Он так и мыкался у стола, вид с каждой минутой становился все более жалким. Отовсюду тянули шеи обедающие, стараясь разглядеть из‑за спин соседей, что происходит.
— Ну, хватит вам. Утихомирьтесь. Не место здесь ссоры разводить, — Пайкок успокаивающе опустил руку на плечо Пайна, тот тут же раздраженно скинул ее.
— Чтоб их! Считают себя хозяевами земли! — сказал он.
Я опешил. Обвинение поставило меня в тупик. Что, интересно, такое в моем повседневном поведении посеяло в Пайне затаенную злобу? Так и не додумавшись, я выступил с ответным ударом.
— Что тут удивительного! Стоит взглянуть на соседа напротив.
Вот сейчас, не сомневался я, Пайн мне врежет, но Пайкок перехватил его руку.
— Билл, кончил ленч?
— Пудинга еще не ел, — ответил Пайн.
— Так забирай и пошли за мой стол.
— Я первый сюда пришел.
Я оттолкнул тарелку, хотя к еде лишь едва прикоснулся.
— Пусть сидит. Я ухожу, — встал и двинулся в обход стола. Теперь уже для всех стало очевидно, что в разгаре скандал. Меня провожали взгляды. Пайкок поспешил за мной в коридор.
— Фух. Боялся, что все‑таки подеретесь.
— Ну, Джон, до драки вряд ли дошло бы.
— С чего вспыхнула ссора?
— Я ж сказал.
— Будет вам, Гордон! Не такой уж вы заводной!
— Послушайте, Джон, окажите мне услугу. Передайте Люси, пусть попросит кого‑нибудь провести за меня уроки. Зря я сегодня пришел.
— Нездоровится?
— Эйлина болеет, а я никак ей не дозвонюсь.
— Ну тогда…
— Спасибо, Джон. А Пайн все равно дерьмо. Я уж давно ему собирался это высказать.
— Оба вы люди взрослые, — попенял Пайкок, — уравновешенные. В состоянии взвесить все за и против.
— Ну вы, Джон, не иначе как шутите. Половина здешних мудрецов нашпигованы предрассудками и самодовольством, аж из ушей лезет.
— Подобное поведение для школы неприемлемо.
— Почему? Наоборот, ребята поймут на доступном для них уровне, что ничто человеческое нам не чуждо.
— Нет, Гордон, вы ведете себя неумно.
— Я и не выдаю себя за великого умника. Вы бы возвращались, не то Пайн скажет, что я у вас в любимчиках.
— Я не нуждаюсь, Гордон, в поучениях. Я знаю, как мне исполнять свои обязанности.
— Верно. Извините, Джон. Пошел‑ка я домой.
— Ну так идите, — Пайкок прошел со мной еще немного. — Надеюсь, дома у вас все в порядке. Звоните, коли понадобится моя помощь.
Машина Бонни, оставленная у гаража, виднелась уже от угла. Я вырулил малолитражку на подъездную дорожку и затормозил. В гостиной Бонни развалился в кресле напротив Эйлины, та в свитерке и джинсах примостилась, подобрав под себя ноги, на диване. Они потягивали кофе из маленьких чашечек.
— Хэлло.
— Что это ты в такую рань?
— Телефон не отвечал, вот и решил приехать взглянуть, в порядке ли ты.
— Я два раза снимала трубку, но спрашивали Бонни, и я перестала подходить. — Выглядит неплохо, лицо порозовевшее.
— А ты откуда возник? — повернулся я к Бонни. — Хотя нетрудно догадаться.
— Да забыл у вас шмотки кой — какие, — небрежно обронил Бонни.
— Почему ты мне не сказал, что Бонни от нас уехал, — спросила Эйлина, — и уехать его попросил ты?
— Надоело взывать к каменной стене. С возвращением тебя в мир живых. Кое с кем ты явно еще в состоянии общаться. — Опять, подумал я, не с той ноты взял. Опять Бонни мешает.
— Ну, подыскал теплую постельку? — спросил я его.
— А ты как думал! — Он слегка ухмыльнулся.
— Ты опять герой дня.
— Читал, — Бонни кивнул на «Глоб» на кофейном столике.
— Обедал? — спросила Эйлина.
— Проглотил кое‑что.
— Хочешь еще пожевать?
— Нет, не хочется. А вы ели чего?
— Омлет.
— О вездесущие обрыдлые омлеты! Хвала вам! Без вас хоть пропадай. — Я взглянул на часы. — Ну ладно, стало быть, тут все в порядке, надо возвращаться да работать. — Я сбросил пальто и уселся поудобнее. Домой я ехал, предвкушая, что Эйлина уже не спит, мечтая, что присяду рядом, возьму ее за руки и скажу: «Послушай, родная, я же вижу, ты сама не своя. Что у тебя за горе? Давай подумаем вместе, как выбраться из беды». Но и тут Бонни обскакал меня, перебежал дорогу. Они явно вели задушевные беседы — атмосфера, когда я вошел, была совсем не та, что возникает при легкой болтовне. И краска на щеках Эйлины. Будто досада ее разбирает, что я застал их вдвоем.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
— Что‑то непохоже.
— Было нормально, пока не явился ты и не принялся подкусывать.