Не убежишь...

Бабах! Это у стола и второй лавки непостижимым образом подломились ножки. Тут же с треском лопнула удерживающая Литу верёвка, запахло горелым — наверное, её страх подпалил что‑то из вещей. Но самого главаря её 'сглаз' почему‑то не коснулся. Он же ни разу не обернулся на шум и продолжал рассматривать пленницу очень странным взглядом. Будто глазам не верил… Потом протянул к ней огромную ручищу и легонько провёл по гладким зелёным бусинам. Медленно огладил единственную синюю… Где‑то в доме тотчас истерически взвыл целый разбойничий хор.

— Откуда они у тебя?

Девушка чуть приоткрыла малодушно зажмуренные глаза.

— От мамы… остались…

'Медведь' изменился в лице. Схватил за плечо, поднял, усаживая на лавке и не замечая, что её крупно колотит от страха.

— Литушка?!

Глаза распахнулись сами.

— Откуда вы знаете?..

Из горла мужчины вырвался странный булькающий звук.

— Как не знать, коль сам тебе имя давал? Доченька…

Вот тут она и лишилась чувств.

Когда очнулась, долго не могла понять, где находится. Незнакомая полутёмная комната с низким потолком, в маленькой печке мирно потрескивают дрова, бросая на стены тёплые блики. И ей самой тепло, на пахнущем сеном тюфяке под овечьим одеялом.

— Очнулась, Литушка?

Вздрогнула и резко села на постели, подтянув одеяло до самого подбородка. Главарь встал с лавки и медленно приблизился, сел у топчана прямо на пол.

— Не пужайся, теперь всё позади, не тронут тебя больше. Я этим червям потом сам руки — ноги повыдергаю, особливо Вышу. Давно пора его приструнить, гада ползучего… — Вздохнул, глянул виновато. — Уж не чаял с тобой и свидеться, да ещё так. А Заряна, стало быть…

Лиита кивнула, и мужчина сник, опустив могучие плечи.

— Давно?

— Нет, месяца два всего… А как же так вышло, что… Мама говорила, что отца моего по злому умыслу на каторгу забрали, когда я совсем маленькая была. Что бежал он оттуда вскоре… да не убежал далеко, охранники догнали и насмерть зарубили.

Гиор с силой дёрнул себя за волосы. Рано поседели они от такой жизни…

— Зарубили, да не насмерть. Я ведь живучий. Заполз в кусты, отлежался, потом до лесникова дома дополз. А лесник не забоялся, выходил. С тех пор куда меня только не заносило. Думал, выжду чуток да и заберу вас с мамкой в другое место, подальше от змейского гнезда… А когда пришёл — вас уж и след простыл. Где только не искал — всё впустую…

— Мы тоже скитались, — грустно улыбнулась Лита. — Мама потом говорила, что не могла больше в этой деревне оставаться. А почему — не знаю…

— Я зато знаю, — скрипнул зубами Гиор. — Из‑за старосты нашего, чтоб ему на том свете одни нужники чистить… Он меня на каторгу и сплавил, обвинил в покраже большой, а сам же всё и подстроил. Слишком поздно я это понял… Но своё он сполна получил, не ждал ведь уже, что я вернусь. А я вернулся. Боялся, что Заряну мою он насильно за себя взял, а тебя, 'ведьму', в лес завёл и бросил там зверям на съедение… Он сулился так и сделать.

Девушка стёрла невольную слезу.

— Она мне никогда о том не говорила. Помню только, что ночь была, когда мы из дома уходили. Вещей взяли всего‑то ничего… Тяжело приходилось поначалу, мама за любую работу хваталась. А потом…

— Другого встретила? — глухо спросил мужчина. Лита кивнула.

— Хороший он был. Вдовец. Как родную меня любил, и маму тоже. Мы с ним ладно жили, ни в чём не нуждались. Да только помер он по весне, простудился сильно. Мама за ним ходила, а потом сама…

Всхлипнула, и он не выдержал — обнял бережно; огромная ручища неловко погладила растрёпанные волосы.

— Она ещё сызмальства говорила — не теряй эти бусы, они для меня самые дорогие, отец твой на свадьбу дарил… Я их берегла…

— А уж как я вас искал! Пока всякую надежду не потерял, и вот…

— Не знали мы, что ты живой! Вся жизнь бы тогда по — другому пошла…

— Доченька, любушка…

Едва слышный скрип двери — и в комнату на цыпочках вошёл один из разбойников. Быстро поставил на стол накрытый крышкой горячий горшок, на всякий случай отвесил поклон спине предводителя и стрелой вылетел вон.

Еда почти остыла, когда про неё вспомнили. До этого Гиор попросил в подробностях рассказать о своей жизни без него и сам в ответ поведал о своей. Про мытарства свои неприкаянные, про работу разную и про встречу с разбойниками. 'Ограбить меня хотели. Ну, я их и поучил уму — разуму!' Разбойники впечатлились и тут же предложили ему стать у них за главного. Гиор подумал да и согласился. Но с условием: грабить только богатые купеческие обозы, и то не дочиста, людей без надобности не убивать, а крестьян — работяг и вовсе не трогать, свои как‑никак, такие же бедолаги. Слушались его в шайке беспрекословно, лишь один Вых воду мутил, сам, видать, в главари метил. Вот и пользовался его отлучками для своих грязных дел. А ведь народ Гиора даже Робягутом прозвал, что на древнем наречии означает 'защитник слабых'. Для того и ходит он по деревням, разведывает не только когда очередной обоз вдоль леса поедет, но и как простому люду живётся, не забижает ли кто. В одном селе про него даже хвалебно — застольную песенку сложили… Это ли не лучшая награда за труды?

После еды Гиор велел дочери лечь поспать, пока он свою шайку песочит. А уж вечером они ещё поговорят, решат вместе, что дальше делать. Девице среди разбойников не место, значит, и ему пора 'на покой'. Хоть в том же Соколином осесть, коль она туда направляется…

Заснула Лита сразу — слишком уж поволновалась, устала за это утро. Впервые за всё время ей приснилась мама. Такая красивая, улыбается, зелёные глаза блестят. 'Литушка, вот счастье, твой батюшка нашёлся! Теперь мы с ним навсегда вместе будем!'

Проснулась резко, от криков и грохота. Что случилось?? Завидев рядом с кроватью свои вещи, поспешно оделась. Даже шапку вернули разбойнички, только она её, не постирав, не оденет, брезгует после подлого Выха. Косу на всякий случай спрятала под рубаху, чтоб не ухватили за неё сгоряча… Да что ж происходит‑то опять?!

В это время в комнату вбежал Гиор. В одной руке верный меч, в другой — длинный кинжал.

— Встала? Хватай свой короб, да у меня в кармане мешок возьми, поглубже спрячь. Я тебя тайным ходом выведу. Ты в лесу схоронись и не высовывайся, пока не найду. Ясно?

— Что случилось‑то, батюшка?!

Он судорожно вздохнул. Сколько лет этого слова не слышал…

— Солдаты княжеские на нас напали. Давно они нас искали… И нашли — так не вовремя, эх! Мои уж перед домом бьются. Не знаю, чем дело кончится, но тебя здесь не оставлю! Знаю я, как они на расправу скоры, обвинят с нами в сговоре и порешат на месте… Пойдём скорее!

— А как же ты, батюшка?!

Он легко сдвинул литую чугунную плиту под печью и подтолкнул девушку к открывшемуся лазу.

— Тут даже с коробом проползёшь. Выход в овраге, неподалёку в ёлках нора выкопана, не найдут тебя там. Иди.

— А ты…

— А я этому сброду покамест командир, и бросить их не могу. Завтра б сам ушёл, да видно…

Лита стремительно повернулась, на миг прижалась к его груди, привстав, поцеловала, куда дотянулась, в бороду, и более не мешкая нырнула в лаз. Гиор тут же снова задвинул его плитой.

Она поползла наощупь, ничего не видя перед собой из‑за темноты и слёз. Почему так выходит?! Что за судьба у неё глумливая, даёт и тут же сулится отобрать?! 'Батюшка, родненький, ты же сам говорил — живучий, выживи, ты только выживи! Я хоть за Яра, хоть за самого чёрного духа пойду, только не умирай теперь!!'

Вскоре впереди забрезжил слабый свет. Лиита оказалась в густо заросшем лопухами овраге. Поднялась наверх, прислушалась — крики стали дальше, но не стихли. Схватка продолжается… В ёлки не полезла, села на ближайший поваленный ствол и спрятала голову в колени.

…Когда эхо донесло знакомый рёв — она уж знала, отцовский — вскочила на ноги. Не её ли зовёт? А потом рёв резко оборвался, и девушку окружила звенящая лесная тишина. Она рванулась обратно, забыв и про тяжёлый короб за спиной, и про жестоких к разбойникам княжьих солдат. Кто победил, они или батюшка?