Страница 8 из 79
— Этому ты как раз мог бы не учиться. Ну, слушай, внук, если я на тебя не кричу, это не значит, что ты прав. Ты бы мог вести себя лучше! Одним словом, придётся тебя забрать из хедера. Что ты прыгаешь? Ты думаешь, я тебе позволю бегать по
улицам? Конечно, раз ты дома, бабушке должно стать легче. Но книг ты выпускать из рук не должен! Маленьких детей нет, никто тебе не мешает — сиди читай хоть целый день. Понял?
Сёма не верит своим ушам. Свобода! Значит, не надо идти в хедер, не надо смотреть в рот Иоселе, не надо крутить голову с фараонами. Как жаль, что этот Моисей пропадает где-то и приходит только поспать. Теперь у Сёмы есть время и он мог бы затеять что-нибудь с сыном Лазаря.
— Дедушка,—говорит торжественно Сёма,— будь спокоен! Я всем покажу, что такое Старый Нос. Я даже деньги зарабатывать буду!
— Деньги...— вздыхает дедушка, думая о чём-то другом.— Деньги — хорошая вещь...
Сёма выбегает во двор. Может быть, он будет строить голубятню. Может быть, нарежет камышей на реке и продаст. Может быть, откроет торговлю сельтерской. Он же свободный человек. Боже мой, хочет — что хочет!
МОНЕТА
Бабушка вытирает пыль. Что бы у человека ни было на душе, комната тут ни при чём. В комнате должно быть чисто.
Старик ходит где-то там по базару, еле ноги тащит. Выходит он что-нибудь — никто не знает. Так пусть хоть ему будет приятно войти в дом: всё на своём месте, зеркало блестит, самовар блестит," кровать блестит. А посмотрели бы, какой кухонный столик у бабушки! Другая неряха напихала бы тряпок, развела тараканов, а здесь и кухонный столик — просто что-нибудь особенное. За этот столик можно губернатора посадить.
Да что там столик, возьмите половую тряпку. Возьмите её в руки и посмотрите внимательно. У кого держится тряпка столько, сколько у бабушки? А всё-таки три комнаты, и полы моют часто.
И на всё это — только одни её руки. Бабушка вытирает пыль и напевает. Она напевает с такой горечью, что кажется — вот-вот бабушка расплачется:
Уже глаза мои не блестят, Уже голова моя стала белой, Уже скоро я пойду с ярмарки назад, Уже уши мои плохо слышат, Но...
Tут бабушка останавливается и, вздохнув полной грудью, с повой силой продолжает:
Но, может быть, всё-таки они услышат: Где мои золотые годы?
Где они... Уже глаза мои
Плохо видят, Но, может быть, всё-таки
Они увидят: Где мои золотые годы? Где они...
Бабушка прячет тряпку в шкафчик, садится штопать носки и опять затягивает свою песню с гневом, горем и злобой.
Сёма лежит на полу и думает. Вот он уже слышит эту песню пять лет. И бабушка никак не может выяснить раз и навсегда, где её золотые годы. Всё время она на кого-то сердита, на кого-то кричит. Может быть, бабушка думает, что в один прекрасный день к ней придёт сам бог и скажет:
«Слушай, Сарра, знаешь ты что— вот твои золотые годы, на тебе их, и не морочь мне голову».
— Сёма! Сёма! — вдруг кричит бабушка.
Сёма нехотя поднимается.
— А ну посмотри, что там торчит в щёлке?.. Куда ты смотришь? Вот здесь, на полу, около кровати.
Сёма шарит рукой и нащупывает что-то металлическое:
— Что я вижу, бабушка, это же самый настоящий рубль!
— Не может быть, покажи!
Бабушка берёт монету, внимательно рассматривает её сквозь очки:
— Действительно, рубль! А ну посмотри, Сёма, может быть, там ещё закатилось.
Сёма смеётся:
— Там же не склад.
— Ну хорошо, тогда слушай. Мы сделаем дедушке сюрприз. На тебе ещё девять копеек. Иди в лавку. За девять копеек купишь шкалик. А на рубль возьмёшь: крупы два фунта, муки четыре фунта, два золотника чаю, пять полешек дров, только сухих, и гильз коробочку. Ты запомнишь? Ты не перепутаешь, Старый Нос?
Нет, нет, Сёма не перепутает. Вот он уже выскочил из комнаты, мелькнул за окном, понёсся но улице. Тише, ведь так можно, не дай бог, разбиться.
Бабушка опять затягивает песенку:
Ой, где мои золотые годы?
Где они...
Но голос её звучит спокойно и весело.
* * *
С канавы на канаву, с бугра на бугор, с камешка на камешек — бежит, летит Старый Нос. Два серых мешочка у него в руке и серебряный рубль в кармане. Кто, кто во всём местечке сейчас равен Сёме? И какое это удовольствие — покупать за наличные деньги? Первым делом Сёма заходит в казёнку1, покупает для дедушки шкалик водки — на это у него отложено отдельно девять копеек. Небрежно расплатившись, он идёт в лавку к Фрейде.
Хозяйка стоит за стойкой. У неё большой горбатый нос, широкие смуглые жилистые руки. Если приклеить усы, получился бы настоящий мужчина... В лавке запах ванили и керосина. Горит лампа на конторке.
— Здравствуйте, тётя Фрейда!
— Здравствуй, а что?
Ей уже нужно знать «а что». Но Сёма не торопится, он подходит к высокому мешку и берёт на ладонь горсть муки.
— Мука неважная,— говорит он понимающим тоном взрослого.
Это только и нужно было тёте Фрейде. Она вскакивает из-за прилавка и подбегает к Сёме:
— Это называется мука неважная? А где вы видели муку лучше? Где, я вас спрашиваю? Разве во всём местечке найдётся что-нибудь подобное? Это не мука, а солнце! Конечно, когда не было денег, знали дорогу только ко мне, а теперь с этим квартирантом вы совсем загордились.
Сёма небрежно машет рукой:
— Ну хорошо, тётя Фрейда, взвесьте четыре фунта.
Хозяйка облегчённо вздыхает и берёт совок. Сёма смотрит,
как сыплется белая мука, и видит уже пухлый, румяный калач с горбушкой.
— Пшено есть? — высокомерно спрашивает Сёма.
1 Казёнка — винная лавка.
— А как же, обязательно.
— Два фунта! — сухо бросает Сёма.— Два.
Хозяйка суетится: какая у мальчика лёгкая рука!
— Кроме — ничего? — угодливо спрашивает Фрейда.— Может быть, вы возьмёте цукерки?1 Знаменитые цукерки, даю вам честное слово.
— Два золотника чаю и... ну, и четверть фунта цукерок. Сколько там получается? Девяносто восемь копеек? А гильзы вы положили?
— Положили, положили! — заискивающе говорит хозяйка.— Какой ты уже молодец стал, Сёма! Совсем мужчина!
Сёма гордо выпячивает грудь и лезет в карман. Сейчас, одну минуточку. Что такое, где же рубль? Сейчас, одну минуточку... Сёма выкладывает на стойку свисток, две пустые спичечные коробки, кусочек засохшего рогаля. Может быть, в другом кармане? Может быть, монета упала здесь где-нибудь? Сердце Сёмы лихорадочно бьётся, руки его дрожат. Боже мой, где же рубль?!
— Шарлатан,— визжит тётя Фрейда,— голодранец! Пошёл вон, чтоб я глаза твои не видела!
Мука высыпается, пшено высыпается, цукерки падают на стойку, пустые серые мешочки летят в растерянное лицо Сёмы.
«ЗДЕСЬ ДОМАШНИЕ ОБЕДЫ»
После истории с злополучной находкой прошёл месяц. В доме всё было по-прежнему. Только Сёма стал молчаливей и тише. Раньше он знал, что нужно идти в хедер, слушать молитвы, учить псалмы. Теперь всё это ушло от него. Он был одинок и грустен. Свисток валялся где-то на кухне, айданы, тяжёлые айда яы, со свинцом, уже не радовали Сёму.
Хотелось чего-нибудь вкусного. Сколько в мире прекрасных вещей: суп с клёцками, жаркое из мяса, маринованная рыба, бульон с лапшой!.. А разве маковки — плохая вещь? Или хлеб с мёдом? Или хворост? Или просто горячий чай с сахаром!
Ну, что стоит Магазанику позвать Сёму и подарить ему сто рублей. Разве Магазаник от этого похудеет? Но важный купец и не знает Сёмы, он даже не подозревает, что живёт на свете Старый Нос...
С Пейсей дружба не получалась. Встречаясь с Сёмой, Пейся твердил:
1 Цукерки — сладости.
— Чёрт тебя дёрнул лезть! Что ты, не мог плюнуть? Слюны у тебя не хватило? Теперь из-за тебя страдать!
Дурак, вылитый дурак!
Магазаник не звал Сёму. В жаркие дни лежал Старый Нос на полу в тёмной пустынной комнате. Считал до ста, до двухсот, до тысячи — и засыпал. Однажды ему приснился пирог с черносливом, но на самом интересном месте, когда он подносил ко рту кусок пирога, его разбудила бабушка.