Повесть о детстве

— Своими ушами,— твёрдо ответил Сёма.

— Странно,— удивился Фрайман и зевнул, начиная нервничать.— Тут есть ещё Фруйман, так нас всегда путают.

— Пойдёмте,— хмуро повторил Сёма и взял Фраймана эа локоть.

— Можешь эа мной не ухаживать,— закричал Фрайман,— а то ты, кажется, получишь баню!

Они подошли к дому Магазаника, и Сёма, пропустив вперёд уполномоченного Осчеквалапа, взбежал по лестнице.

— Комиссар у себя? — спросил он вестового.

— У себя.

— Пейся,— сказал Сёма, усиленно подмигивая,— ты посиди с ним здесь, а я скажу комиссару.

Через десять минут Фраймапа попросили в компату к Трофиму. Он вошёл, вежливо поклонился и сел, положив на колени шляпу. Трофим с лукавым любопытством смотрел на гостя.

— Так вы и есть Фрайман? — улыбаясь, спросил он.

— Я.

— Ваш мандат!

— Пожалуйста, сделайте одолжение! — быстро заговорил Фрайман и протянул комиссару бумагу с четырьмя печатями.

Трофим внимательно прочёл мандат и, разгладив, положил бумагу перед собой:

— Так. Плохая липа! Кто вам её сделал?

— Я не понимаю,— растерялся Фрайман.

— Вы не понимаете? — удивился Трофим.— Вы, такой находчивый делец, и вдруг не понимаете?.. В уезде вам её дали?

— В уезде.

— Кто именно?

— Я его не знаю,— оглядываясь по сторонам, сказал Фрайман,— лично незнаком. Такой бледный молодой человек.

— Хорошо,— улыбнулся Трофим,— мы потом продолжим разговор. Вас сейчас отведут, и вы будете иметь время вспомнить фамилию молодого человека.

— Меня отведут? — закричал Фрайман и вскочил со своего места.— Здесь грязные руки! Здесь донос! Я уже три года работаю на революцию. Может быть, я и ещё десять таких Фрайманов устроили поражение войны. Я освобождал людей от службы. Пусть скажут.

— Успокойтесь,— тихо сказал Трофим, подавая знак красноармейцам,— вапш заслуги известны!

Фраймана увели... Сёма посмотрел на комиссара и, вздохнув с облегчением, вытер с лица пот.

— Так...— задумчиво произнёс Трофим.— Теперь нужен хороший обыск.— Оп сделал какую-то пометку на листе и, подняв голову, спросил: — А ты, Пейся, помогал ему?

— Нет, он сам,— краснея, ответил Пейся.

— Так...— ещё раз повторил Трофим.— А что ж, по-вашему, такое Осчеквалап?

— Не знаю,— пожал плечами Сёма.— Наверное, что-нибудь страшное!

— Плохо! Как же это курьер военного комиссара и не знает таких вещей? Может быть, ты, Пейся?.. Тоже не знаешь? Гм! Осчеквалап — Особая чрезвычайная комиссия по выделке валенок и лаптей.

— Боже мой! — с досадой воскликнул Сёма.

— Вот тебе и боже мой! — засмеялся Трофим.— Конечно, хорошо, когда юные большевики ловят паразитов. За это спасибо. Но кто вам разрешил арестовывать людей? А?

— Мы его только пригласили,— смущённо проговорил Сёма.

— «Пригласили»...— насмешливо повторил Трофим.— За такое приглашение вам обоим причитается сутки гауптвахты... У тебя, Сёма, память хорошая, ты мпо как-нибудь напомни, что я вам должен сутки гауптвахты. Слышишь?

— Хорошо,— согласился Сёма.— А сколько вы должны Фрайману?

— Лет пять па соляных приисках,— улыбнулся комиссар.— Не мало?

— Нет,— серьезно ответил Сёма.— Я думаю, будет вполне достаточно!

С ПАКЕТОМ

Паёк курьера комиссара был невелик, но Сёма всегда приносил его домой с чувством особой радости. Он внимательно следил за выражением лица бабушки, когда она осторожными руками развёртывала маленькие бумажные кульки.

— Фунт ржи? — удивлялась бабушка.— Это очень хорошо, Сёма.' А здесь что? Сахарный песок?

Она высыпала шуршащий песок в стакан, и по утрам дедушка пил сладкую, чуть-чуть закрашенную воду. Никто не умел так экономить и так хитрить с продуктами, как бабушка. Достав где-то несколько картошек, она смешивала их с отрубями и пекла оладьи, заменявшие хлеб. Правда, очень часто Сёма находил в этом хлебе куски соломы, по ои молчал, не желая расстраивать бабушку. А она стояла около пего, с любопытством заглядывала в рот и спрашивала:

— Ну как, Сёма, вкусно?

Сёма, не разжёвывая, глотал эти похожие на подошву оладьи и голосом, полным удивлённого восторга, отвечал:

— Замечательно! Какой-то особенный вкус!

Бабушка радостно кивала головой и присаживалась рядом с ним:

— А скажи, Сёма, ты заметил, что здесь нет и капельки соли?

Тут дедушка, потеряв терпение, тоже вмешивается в разговор:

— Знаешь что, Сарра, я бы на твоём месте так не допытывался. Если ты будешь так долго спрашивать, он рассердится и скажет всю правду.

Бабушка умолкает.

Дед, воспользовавшись наступившим молчанием, сам начинает осаждать Сёму:

— Скажи мне, пожалуйста, что будет с Фрайманом? Мне кажется, что в этом деле пахнет твоей рукой.

— Тебе кажется,— улыбается бабушка.— Его жене кажется — вот что плохо! Ты бы видел, как она смотрит на меня. Она бы утопила нас всех в ложечке чая.

— Да-а...— задумчиво произносит дедушка.— Такое время... А скажи мне, пожалуйста, куда они дели Магазаника?

— Не знаю. Отправили в уезд.

— И что же?

— Наверно, расстреляли,— равнодушным голосом отвечает Сёма.

— Расстреляли...— ужасается дедушка, но, подумав немного, успокаивается.— А почему бы его в самом деле даже ие повесить? Ты помнишь, Сёма, у него была подходящая шея!

— Ой! — шумно вздыхает бабушка.— Я не могу слушать ваши разговоры. Какие-то разбойники в доме!

В это время в окне показывается голова Пейси. Он щурит то

правый, то левый глаз, трясёт головой, подаёт загадочные знаки Сёме.

— Уже пришёл твой красавец! — бурчит бабушка.— Полчаса он не может прожить без тебя!

Пейся входит в комнату, кланяется дедушке и хватает за рукав Сёму:

— Идём. Комиссар зовёт!

— Фиру надо захватить?— деловито осведомляется Сёма.

— Не надо. Он ждёт тебя одного.

Сёма набрасывает на плечи шинель и идёт вслед за приятелем. Дедушка провожает их завистливым взглядом: всё-таки и у них есть дела! На улицо Сёма останавливается и испытующе смотрит па Пенею:

— Что Трофим хочет?

— Я знаю? — раздражается Пейся.— Я ночевал в его душе?

Волнуясь, они входят в компату комиссара. Трофим поднимает голову и, улыбаясь, спрашивает Сёму:

— Где твои весёлые глаза?

Сёма обижается.

Ему кажется, что комиссар говорит с ним как с мальчиком. И он отвечает отрывисто и зло:

— Закрылись!

— А может быть, откроем?

— Попробуйте!

Трофим расстегнул рубашку и палил в блюдце кипятку:

— Люблю чай. А ты?

— Смотря с кем пить.

— А пакет в Кашины свёз бы? — неожиданно спрашивает комиссар.

— Сегодня?

— Молодец! А пе стащат у тебя этот пакет?

Сёма хмурится и, пе гляди на Трофима, отвечась.

— У мёртвого!

— А ие потеряешь ты его?

— Вместе с собой.

Трофим с удивлением смотрит л а Сёму:

— Злой чёрт!.. Придётся тебе собираться в дорогу.

— Это правда? — Сёма вскакивает со стула и, забыв, что он взрослый, начинает прыгать по комнате.— Там же папа, Трофим!

— Уж я помшо об этом,— улыбается комиссар,— хотя он за всё время и строчки не написал... А коробку табаку ему свезёшь? Есть, Сёма?

— Есть! — отвечает Сёма, не веря и тревожась.

— Хорошо...— задумчиво говорит Трофим.— А как же быть с бабушкой?

— Не знаю,— растерянно отвечает Сёма.

— Вот видишь. Сам просишься, а сам не знаешь, как быть с бабушкой.

— О чём разговор? — вмешивается Пейся.— Бабушку я беру на себя. Что ты смотришь? Мы скажем ей, что Сёму вызывает отец. А если это пе поможет, я начпу ей рассказывать историю, а Сёма выйдет с чёрного хода. Три сгупеныш — и он на улице!

— Ну хорошо, Сёма,— говорит Трофим и кладёт руку на его плечо.— Теперь глаза открылись? Ты рад? И ты не побоишься ехать один? Ты понимаешь, Сёма,— один, а кругом все чужие...

— Не побоюсь,— волнуясь,"отвечает Сёма,— я ничего не боюсь.