Все горят в аду

Голос у Вика был как после трахеотомии и соответствовал габаритам, внешности и привычке к сигарам. Он зарычал на Нену:

– Нена! Заказ! Быстро!

– Я, это, минутки через две подойду, – сказала она. И отступила, не сводя глаз с обозревающего пустоту Париса.

Дэймонд разговаривал по телефону. Дэймонд сердился. Сердился больше, чем ему полагалось как рассерженному молодому негру.

– Я тебя, бля, не на экскурсию посылал! – кричал он. – Я тебя на дело, бля, посылал! Не говори мне, что не можешь найти этого пидораса. Даже слышать не хочу, что ты его не можешь найти.

Брайс говорила по мобильному. То, что Дэймонд сердился, ее особенно не волновало.

– Тебе надо что-то с языком делать. – Брайс ехала на своем "линкольн-навигаторе". Как почти все из тех, кто покупает такие машины, она не нуждалась ни в приводе на четыре колеса, ни в высокой подвеске. Она балдела от того, что автомобиль развивал бешеную скорость и давал возможность свысока взирать на остальной транспорт. Брайс вообще безумно нравилось взирать на все свысока.

На перекрестке Санта-Моники и Хайленд зажегся красный.

Брайс затормозила, остановилась и продолжила беседу с Дэймондом:

– Ты всегда так говоришь – "бля", "пидорас", или сквернословие это... ну, не знаю, городской стиль, манерный такой?

– Городской... – Дэймонд даже не попытался выговорить все остальное. – Твою мать! Нравится? Твою мать! Почему делом не занимаешься?

Брайс помрачнела. Помехи на линии не убавляли холодности в ее голосе.

– Не говори мне о моем деле. Я все как надо делаю, можешь не сомневаться.

Дэймонд разнервничался. Его нервировал ледяной голос Брайс.

На диване напротив Дэймонда дежурила одна из его несметных девок и смотрела на него с улыбочкой. Таких корчей она прежде не видела – разве что в постели – и тащилась от этого.

Дэймонд – в трубку:

– Бля, черт, ну все, все, расслабься.

– Одного я уже убила, – огрызнулась Брайс. – Чего ты хочешь, день только начинается.

– Я хочу, чтобы сдохли наконец все гондоны, которые уперли у меня товар. – Дэймонд грозно выпрямился, пытаясь стереть улыбку с лица девицы, не вставая с места и не применяя силы. – Доперло до тебя? Мне трупаки нужны!

Брайс откинулась на кожаную спинку сиденья:

– Черт, ты возбуждаешь меня, когда так говоришь.

– Чт?..

Позади гудели машины, давно уже зажегся зеленый свет. Брайс это не волновало. Брайс поставила машину на тормоз и запустила руку в промежность. Дэймонду:

– Повтори. Повтори: ты хочешь, чтоб я кого-нибудь грохнула. – Она расстегивала ширинку. – Скажи мне, что хочешь, чтоб я кого-нибудь замочила.

Рядом с Брайс, на автобусной остановке сидел парень: чуть за двадцать, смазливый, фигуристый.

Парень, который, подобно многим другим таким же смазливым и с хорошей фигурой, наверняка приехал в Лос-Анджелес с кучей идей по поводу того, как стать актером или моделью, но, как многие другие с идеями в Голливуде, сидел в итоге на автобусной остановке. Брайс состроила ему глазки и улыбнулась. После того как все прочие жизненные планы разбились, оставив его в одиночестве, парню было несложно заметить сногсшибательную блондинку в "линкольн-навигаторе", вызвавшую у него эрекцию.

Парень вскочил со скамейки и вразвалку направился к "навигатору".

В мобильном телефоне, под самым ухом Брайс, бесновался Дэймонд:

– Я не шучу, родная. У тебя проблемы, ты в курсе? Ты совсем сдурела.

Брайс, открывая дверь Парню с Автобусной Остановки, перед тем как отключить связь:

– Ах, Дэймонд. Если бы ты знал, как я устала все это выслушивать.

– Сука сдуревшая, – харкнул Дэймонд в трубку.

Парень с Автобусной Остановки залез в "навигатор". Выпятив грудь, он с плохой дикцией, объяснявшей неуспех на актерском поприще, спросил:

– Ну что, крошка? Развлечемся немного?

Брайс завращала глазами:

– Закрой дверь и трахни меня.

Напряженным мощным рывком, потребовавшим, впрочем, целого часа непрерывной подготовки, Парису кое-как удалось протолкнуть в себя полтарелки еды, которую ему подали. Теперь изъерзавшийся, несмотря на оцепенение, Парис не способен был даже вспомнить, что заказывал и заказывал ли что-либо вообще. Девушка-официантка могла подать ему что угодно.

Подошла Нена, девушка-официантка. Подходила ли она ранее на протяжении этого часа, Парис, окутанный стальным туманом, не помнил.

Она спросила:

– Как дела? Как дела?

Люди, которых знал Парис, умерли. Люди, которых Парис не знал, хотели, чтобы умер он. Люди, которых Парис никогда не видел, может быть, нетерпеливо ждали за дверью, чтобы раздробить ему пулей череп и разворотить мозг.

Как дела?

– Нормально, – сказал Парис.

– Это еда так себе. – Нена кивнула на его тарелку. – Но с едой в здешних местах вообще туго, и она от этого намного лучше делается. По крайней мере, так кажется.

Парис издал странный звук.

– Хотите еще жаркого или чего-нибудь?

– Мне нормально.

– Прошу прощения, мисс... – окликнула Нену дама за соседним столиком, которой не терпелось получить счет и продолжить путь в Лас-Вегас.

– Может быть, яблочный пирог? – Нена, не обращая внимания на даму, общалась с Парисом. – Нельзя же вам уйти, не съев ни кусочка. Может, хотя бы мороженого?

Нене было известно, что она совсем не красавица и не секс-бомба. В каком-нибудь Нью-Йорке она не выделялась бы из толпы обычных курочек, разгуливающих по авеню, оттесняемых на второй план теми, кто поэффектнее: женщинами, которых кормит их красота. Но здесь, в Барстоу, Нена решила, что она, в смысле внешности, очень даже ничего. И вполне сумеет удостоиться шлепка по заднице от любого шофера-дальнобойщика, полагающего, что его шалости включены в стоимость заказа.

Так что, при всем при том, она бы не прочь была постараться, чтобы этот рассеянный, но чертовски симпатичный негр, которого она обслуживала, хотя бы раз взглянул на нее нормально.

– Я на самом деле... – начал Парис.

– Мисс!.. – оборвала его нетерпеливая дама. Вик, стоявший за грилем, понял, в чем дело:

– Нена, ты что, не видишь, что у тебя клиенты? Пойди займись.

– Да иду! – прокричала она в ответ. – Я вас и с первого раза очень хорошо услышала. – Нена выписала счет, вырвала листок из блокнота и придвинула Парису. – Вы, это... берегите себя, ладно?

Парис не возражал.

Направляясь к Нетерпеливой Даме, Нена увидела, что Парис взял счет и двинулся к стойке. Она смотрела, как он удаляется, и это означало, что ее шанс упущен, как случалось уже много-много раз.

Вик обогнул стойку и подошел к кассе. Вик был тут вроде бы за главного и составлял вместе с Неной весь персонал кафе "Кухня Кэти". Кафе могло бы взять кого-нибудь в помощь – лишнюю официантку, которая выбивала бы чеки, пока Вик готовит. Но у Вика на роже было написано, что он жмется нанимать кого-то еще и что он лучше положит бабки себе в карман, чем пустит их на ветер.

Вик взял у Париса счет, пробил чек.

Парис посмотрел на свое бедро. В районе бедра на его "ливайсах" – с тех пор как он побаюкал бывшего соседа по комнате – помещалось крупное, жирное, прежде красное, а теперь бурое кровяно-мозговое пятно. Это единственное, что осталось от Бадди – хорошо заметная клякса, которую никто не замечал, потому что она была похожа на след от пищи, на засохшую краску или на новый чумовой дизайн одежды. Бадди и в смерти остался тем, кем был в жизни, – анонимом.

– Восемь семьдесят пять, – сказал Вик, так злобно сказал, как будто за время, которое Парис без толку проторчал в кабинке, он обязан был сожрать еще чего-нибудь на пару долларов. – С бензином – двадцать четыре пятнадцать.

Парис запустил руку в карман и достал бумажник. Туман, в котором он пребывал, мигом рассеялся, и в образовавшуюся брешь хлынула реальность. Бумажник был пуст. У Париса не было денег. Быстро ощупав себя руками, Парис лишний раз убедился в том, что и так уже знал: он банкрот.