Этот бессмертный (сборник)

«Похоже, я сел не на то сиденье», — подумал Рендер. Он закурил. Автомобиль уже несся в подземном проходе. Выйдя на противоположной стороне, он на мгновение остановился, а затем влился в движущий поток. Собака направила машину на высокоскоростную полосу.

— Ох, — сказала собака. — Ох.

Рендеру хотелось погладить ее голову, но, взглянув на нее, он увидел оскаленные зубы и отказался от своего намерения.

— Когда она начала вести себя необычно? — спросил он.

— Пришла домой с работы. Не ела. Не отвечала, когда я говорил. Просто сидела.

— Раньше такое бывало?

— Нет.

Что могло стрястись? Может, просто был тяжелый день. В конце концов, Зигмунд всего лишь собака, как ему определить? Нет. Он бы знал. Но что же тогда?

— А как было вчера и сегодня утром, когда она уходила из дома?

— Как всегда.

Рендер попытался еще раз позвонить ей, но ответа по-прежнему не было.

— Ты сделал это, — сказал пес.

— Что ты хочешь сказать?

— Глаза. Зрение. Ты. Машина. Плохо.

— Нет, — сказал Рендер.

— Да. — Пес снова повернулся к нему. — Ты хочешь делать ей хорошо?

— Конечно.

Зигмунд снова уставился вдаль.

Рендер чувствовал себя физически приятно возбужденным, а умственно — инертно. У него были такие ощущения с самого первого сеанса. В Эйлин Шалотт было что-то нарушающее порядок: комбинация высокого интеллекта и беспомощности, решительности и уязвимости, чувствительности и горечи.

— Не находил ли я это особо привлекательным? Нет. Просто это контрпередача, черт ее возьми!

— Ты пахнешь страхом, — сказала собака.

— Значит, меня пугает цвет, — сказал Рендер. — Сверни на другую полосу.

Серией поворотов они замедлили ход, снова перешли на быстрый, опять на медленный. Наконец автомобиль поехал по узкой части дороги, свернул на боковую улицу, проехал еще с полмили, негромко щелкнул чем-то под приборной доской и повернул на стоянку позади высокого кирпичного жилого дома. Щелчок, видимо, был сделан специально следящей системой, которая включалась, когда монитор отпускал машину. Потому что автомобиль прошел через стоянку, занял свое прозрачное стойло и остановился. Рендер выключил зажигание.

Зигмунд уже открыл дверцу. Рендер прошел за ним в здание и поднялся на лифте на пятидесятый этаж. Затем собака прошла по коридору и нажала носом пластинку на двери. Дверь приоткрылась внутрь на несколько дюймов. Собака распахнула ее плечом и вошла. Рендер вошел следом и закрыл за собой дверь.

Комната была большая, стены голые. Один угол занимал громадный комбинированный радиоприемник. Перед окном большой кривоногий стол, вдоль правой стены низкая софа; рядом с ней закрытая дверь, ведущая, по-видимому, в другие комнаты. Эйлин сидела в мягком кресле в дальнем углу у окна. Зигмунд встал около нее.

Рендер пересек комнату и достал из портсигара сигарету. Щелкнув зажигалкой, он держал пламя, пока Эйлин не повернулась к нему.

— Сигарету? — спросил он.

— Чарльз?

— Да.

— Спасибо. Да. Закурю.

Она протянула руку, приняла сигарету и поднесла к губам.

— Спасибо. Каким образом вы оказались здесь?

— Общественный вызов. Так случилось, что я был по соседству…

— Я не слышала ни звонка, ни стука.

— Может, вы задремали. Мне открыл Зигмунд.

— Да, возможно, я задремала. Который час?

— Почти 4.30.

— Значит, я дома больше двух часов… Видимо, очень устала…

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Чашку кофе?

— Не откажусь.

— Бифштекс с ним пойдет?

— Нет, спасибо.

— Каплю ликера?

— Неплохо бы.

— Тогда извините, я на одну минутку.

Она вышла в дверь рядом с софой, и Рендер мельком увидел там большую сверкающую автоматическую кухню.

— Ну? — шепнул он собаке.

Зигмунд покачал головой.

— Не то.

Рендер кивнул. Он положил пальто на софу, аккуратно сложив его на чемоданчике, сел рядом и задумался.

«Не слишком ли много видений бросил я ей сразу? Может, она страдает от депрессивных побочных эффектов — скажем, угнетения памяти, нервной усталости? Может, я каким-то образом вывел из равновесия ее сенсорно-адаптационный синдром? Незачем было спешить. Неужели я так чертовски жаждал описать это? Или я делал все по ее желанию? Могла ли она повлиять на меня, сознательно или бессознательно? Или я оказался настолько уязвимым?»

Она окликнула его из кухни, чтобы он нес поднос. Рендер поставил его на стол и сел напротив Эйлин.

— Хороший кофе, — сказал он, обжигая губы.

— Удачная машина, — ответила она, поворачивая лицо на голос.

Зигмунд растянулся на ковре неподалеку, положил голову между передними лапами и закрыл глаза.

— Я подумал, — сказал Рендер, — не было ли каких-нибудь постэффектов в последний сеанс — вроде увеличения синэстатических опытов, включающих формы, галлюцинации или…

— Да, — ответила она ровно. — Сны.

— Какого рода?

— Последний сеанс. Я видела его снова и снова во сне.

— С начала до конца?

— Нет, особого порядка событий не было. Мы ехали по городу или через мост, или сидели за столиком, или шли к машине — вот такие всплески, очень живые.

— Какие ощущения сопровождали эти… всплески?

— Не скажу. Они все перепутались.

— А каковы ваши ощущения теперь, когда вы вспоминаете их?

— Такие же перемешанные.

— Вы, не были испуганы?

— Н-нет. Не думаю.

— Вы не хотели бы отдохнуть от сеансов? Вам не кажется, что мы действуем слишком быстро?

— Нет. Отнюдь. Это… ну, вроде, как учиться плавать. Когда вы наконец научились, вы плаваете до изнеможения. Затем вы ложитесь на берегу, хватаете ртом воздух и вспоминаете, как все было, а ваши друзья болтаются рядом и ругают вас за перенапряжение — и это хорошее ощущение, хоть вам и холодно и во всех ваших мускулах иголки. Я так чувствовала себя после первого сеанса и после последнего. Первый раз — он всегда особенный… Иголки исчезают, и я снова обретаю дыхание. Господи, я совершенно не могу сейчас остановиться! Я чувствую себя отлично.

— Вы всегда спите днем?

Десять красных ногтей двинулись через стол, когда она потянулась.

— … Устала. — Она улыбнулась, скрывая зевок. — Половина штата в отпуске или более, и я всю неделю не уходила с работы. Но сейчас все в порядке, я отдохнула. — Она взяла чашку обеими руками и сделала большой глоток.

— Угу, — сказал Рендер, — хорошо. Я немного за вас беспокоился и рад видеть, что причин для этого нет.

— Беспокоились? Вы не читали записи д-ра Вискомба о моем анализе и об испытании в Яйце, как вы можете думать, что обо мне можно беспокоиться? Да! У меня оперативно-полезный невроз, касающийся моей деятельности как человеческого существа. Он фокусирует мою энергию, координирует мои усилия. Это повышает чувство самооценки…

— У вас дьявольская память, — заметил Рендер. — Почти стенографический отчет.

— Конечно.

— Зигмунд сегодня тоже беспокоился о вас.

— Зиг? Как это?

Собака смущенно шевельнулась, открыла один глаз.

— Да, — проворчала она, глядя на Рендера. — Он нужен. Приехать домой.

— Значит, ты снова водил машину?

— Да.

— Зачем?

— Я испугался. Ты не отвечала, когда я говорил.

— И в самом деле я устала. А если ты еще раз возьмешь машину, то я буду закрывать дверь так, чтобы ты не мог входить и выходить по своему желанию.

— Прости…

— Со мной все в порядке.

— Я вижу.

— Никогда больше не делай этого.

— Прости.

Глаз собаки не покидал Рендера. Он был как зажигательное стекло. Рендер отвел взгляд.

— Не будьте жестоки к бедному парню, — сказал он. — В конце концов, он подумал, что вы больны, и поехал за мной. А если бы он оказался прав? Вы должны поблагодарить его, а не ругать.

Успокоенный Зигмунд закрыл глаз.

— Ему надо выговаривать, когда он поступает неправильно, — закончила Эйлин.

— Я полагаю, — сказал Рендер, отпив кофе, — что никакой беды не случилось. Раз уж я здесь, поговорим о деле. Я кое-что пишу и хотел бы узнать ваше мнение.