Этот бессмертный (сборник)

— Хм… Вы знакомы с буддийским текстом «Катехизис Шавкары?»

— Боюсь, что нет.

— Тогда я расскажу вам о нем. Он основан — отнюдь не для терапевтических целей — на истинном «Я» и на мнимом «Я». Истинное «Я» — бессмертная часть человека и должна отправиться в Нирвану — душа, так сказать. Прекрасно. Мнимое же «Я» — обычный мозг, опутанный иллюзиями, — такой, как у вас, у меня, у всех, кого мы когда-нибудь знали профессионально. Ясно? Ясно. Дальше: ткань этого мнимого «Я» составлена на скандхах, как они их называют. В это понятие включаются ощущения, восприятия, способности, самосознание и даже физическая форма. Крайне ненаучно. Да. Но это все не то же самое, что неврозы, мнимые жизни мистера Ибсена или галлюцинации — нет.

Каждая из пяти скандх есть часть той неповторимой индивидуальности, которую мы называем личностью, а, кроме того, в ее составе возникают неврозы и все прочие неприятности, следующие за ними и дающие нам работу. О’кей? О’кей. Я прочел вам эту лекцию, потому что нуждаюсь в предуведомлении, что сейчас скажу нечто драматическое.

Посмотрим на скандхи, словно они Лежат на дне водоема: неврозы ребят на поверхности реки; истинное «Я», если оно есть, закопано глубоко в песке на дне. Так. Рябь заполняет пространство между субъектом и объектом. Скандхи — часть субъекта, основная, единственная часть и ткань его существа. Итак, вы согласны со мной?

— Со многими оговорками.

— Хорошо. Теперь, когда я построил свою схему, я буду ею пользоваться. Вы играете со скандхами, а не с простыми неврозами. Вы пытаетесь выправить у этой женщины всеобъемлющую концепцию ее самой и мира. Для этого вы пользуетесь Яйцом. Это то же самое, что играть с психотиками или с обезьяной. Все вроде бы идет хорошо, но… в какой-то момент вы можете сделать что-то, показать ей какое-то зрелище или какой-то способ видеть — что переломится в ее личности, сломает скандху и — пфф! — словно пробито дно водоема. В результате — водоворот, который унесет все… Куда? Я не хочу заполучить вас в качестве пациента, сынок, молодой мастер, поэтому я советую вам бросить это дело. Яйцо не следует использовать подобным образом.

Рендер швырнул сигарету в огонь и начал загибать пальцы:

— Во-первых, вы воздвигаете мистическую гору из маленьких камешков. Я всего лишь направляю ее знание на прием дополнительной области восприятия. Во многом это простая передача работы других чувств.

Во-вторых, ее эмоции были крайне интенсивны вначале, потому что это была действительно травма, но мы уже прошли эту стадию. Теперь это для нее просто новинка. Скоро все станет привычным.

В-третьих, Эйлин сама психиатр, она опытна во всех этих делах и прекрасно знает деликатную природу того, что мы делаем.

В-четвертых, ее чувство личности и ее желания, или ее скандхи, или, как вы их там называете, тверды, как Гибралтарская скала. Вы же понимаете, какая напряженность требовалась от слепой, чтобы получить высшее образование? Нужна была стальная воля, эмоциональный контроль и аскетизм тоже…

— … А если что-то из этих сил сломается в момент тревоги? — Бартельметр грустно улыбнулся. — Пусть тени Зигмунда Фрейда и Карла Юнга будут рядом с вами в долине мрака… И, в-пятых, — неожиданно добавил он, глядя в глаза Рендеру, — она привлекательна?

Рендер отвернулся к камину.

— Весьма разумно, — вздохнул Бартельметр. — Я не могу сказать, то ли вы покраснели, то ли на вашем лице отблеск пламени. Боюсь, однако, что вы покраснели, и это означает, что вы сознаете, что сами можете стать источником возбуждающего стимулирования. Вечером я зажгу свечу перед портретом Адлера и буду молиться, чтобы он дал вам силы успешно соревноваться в вашей дуэли с пациенткой.

Рендер посмотрел на Джилл, которая все еще спала, протянул руку и поправил ей локоны.

— Во всяком случае, — сказал Бартельметр, — если вы будете продолжать, и все пойдет хорошо, я с великим интересом прочитаю о вашей работе. Я говорил вам когда-нибудь, что я лечил несколько буддистов, но так и не обнаружил истинного «Я»?

Оба мужчины рассмеялись.

Оно похоже и не похоже на меня, это существо на поводке, маленькое, серое, невидящее, пахнущее страхом. Рыкни — и оно задохнется в своем ошейнике. Голова его пуста, как отверстие, из которого появляется обед, когда Она нажмет кнопку. Говори с ним — оно ничего не понимает, хотя и похоже на меня. В один прекрасный день я убью его. Зачем?.. Тут поворот.

Три ступеньки. Вверх. Стеклянные двери. Лучше справа.

Вперед. Лифт. Внизу сады. Там приятно пахнет. Трава, сырая земля, чистый воздух. Я вижу. Птицы — правда, запись. Я вижу его. Я.

Лифт. Четыре ступеньки.

Вниз. Да, хочется сделать громкий шум в горле — глубокое чувство. Чисто, спокойно, много деревьев. Богиня сидит на скамье, жует листья, пахнущие зеленью. Не может видеть их, как я.

Следи за ступеньками.

Вперед. Направо, налево, направо. Налево деревья и трава. Зигмунд видит. Гуляет… Доктор с машиной дает ей свои глаза. Рыкни — он не задохнется. Запаха страха нет.

Выкопать в земле глубокую яму, похоронить глаза. Богиня слева. Чтобы видеть, есть Зигмунд. Теперь ее глаза наполнены, а он боится зубов. Заставит ее видеть и возьмет ее высоко в небо, глядеть оттуда. Оставит меня здесь, оставит Зигмунда одного, невидящего… Я выкопаю в земле глубокую яму…

Джилл проснулась утром после десяти. Она не повернула головы, чтоб узнать, встал ли Рендер. Он всегда встает рано. Она протерла глаза, потянулась, повернулась набок и приподнялась на локте. Посмотрела на часы на ночном столике и потянулась за сигаретами и зажигалкой.

Закурив, она увидела, что пепельницы нет. Без сомнения, Рендер унес ее, потому что не одобрял курения в постели. Вздохнув, она вылезла из кровати и потянулась за халатом.

Она терпеть не могла процесса вставания, но, уже встав, позволяла дню начаться и продолжать без пропусков регулярный прогресс событий.

— Черт бы его взял, — улыбнулась она. Ей хотелось бы позавтракать в постели, но было уже слишком поздно.

Размышляя, что бы ей надеть, она заметила в углу пару лыж. На одну из них был насажен листок бумаги.

«Присоединишься ко мне?» — спрашивали каракули.

Она отрицательно покачала головой и почувствовала печаль. Она дважды в жизни вставала на лыжи и боялась их. Она сознавала, что следовало бы попробовать снова, что это разумный хороший спорт, но ей тяжело было даже вспоминать об отвратительном рывке вниз, рывке, который в обоих случаях быстро переносил ее в сугроб, и не хотелось вновь ощутить головокружение, охватывавшее ее при тех двух попытках.

Так что она приняла душ, оделась и пошла завтракать.

Все девять каминов уже ревели, когда она, проходя мимо большого холла, заглянула туда. Несколько краснолицых лыжников уже подносили руки к пламени центрального камина. Народу было немного. На подставках стояло несколько пар мокрых ботинок, на вешалке висели яркие шапочки, возле двери стояли на стойке влажные лыжи. Несколько человек сидели в креслах в центре холла, читали газеты, курили, болтали. Она не увидела никого из знакомых и прошла дальше, в столовую.

Когда она шла мимо регистрационного стола, ее окликнул старик, работавший там. Она улыбнулась и подошла.

— Письмо, — сказал он и протянул ей конверт. — Выглядит важным.

Это был объемистый коричневый конверт, пересылавшийся три раза, как она заметила, и обратный адрес был адресом ее поверенного.

— Спасибо.

Она села у большого окна и посмотрела на заснеженный сад и на вьющуюся вдали тропу, усеянную фигурами с лыжами на плечах. Затем она разорвала конверт.

Да, это был финал. Письмо адвоката сопровождалось копией решения суда о разводе. Она только недавно решила положить конец законной связи с мистером Фотлоком, чье имя она перестала носить пять лет назад, когда они расстались. Теперь она имела нечто, что не знала, как употребить. Ее дорогой Ренди, наверное, чертовски удивится. Надо будет придумать какой-нибудь невинный повод донести до него эту информацию. Ну, для этого еще будет время. Хотя надолго откладывать не стоит… Ее тридцатый день рождения висел, как грозная туча над апрелем, а апрель через четыре месяца. Ладно… Она тронула губы помадой, сильно напудрила родинку и закрыла косметичку.