Страница 39 из 49
За музыкантами на слоне везли громадное государственное знамя из зеленого шелка, затканного золотом. За знаменем шел роскошно украшенный слон набоба. Суджи Даула сидел на троне, убранном великолепным коврами. По обеим сторонам на стременах стояли служители с громадными опахалами из павлиньих перьев. Сзади набоба на маленьком сиденье сидел служитель и держал над головой повелителя большой красный шелковый зонтик, затканный золотом. Телохранители на лошадях в роскошных попонах и блестящей сбруе окружали слона набоба.
Среди этой пышности резко выделялось своей простотой английское войско, следовавшее на небольшом расстоянии. Полковник Чампион занял место в арьергарде, главным образом потому, что он мог отстраниться от нападения. Он отказался от слона, присланного ему набобом, и ехал верхом, окруженный офицерами. Командующий войсками Суджи Даулы Клод Мартин составил себе штаб из нескольких англичан и самых способных военачальников набоба и тоже отказался от присланного богато украшенного слона. Он ехал на своей сильной лошади, то присматривая за авангардом, то подгоняя отставших, и каждый раз, когда проезжал мимо слона набоба, Суджи Даула говорил ему несколько лестных слов.
Войско двигалось довольно медленно. В полуденный зной сделали привал, а при наступившей темноте расположились бивуаком; для набоба и его свиты раскинули шатры, чтобы после отдыха, на заре, двинуться дальше.
В Рохилканде попадались деревни с красивыми постройками, садами, фруктовыми деревьями и хорошо обработанными полями, но все деревни были заброшены, в них не было ни людей, ни скота. Все бежали дальше, на склоны Гималаев. По азиатскому обычаю, войска, вступив на враждебную территорию, немедленно все подвергали разрушению: дома были сожжены, деревья срублены, поля затоптаны.
Эту опустошительную работу производила легкая конница авангарда, так что собственно войско шло уже по пустыне.
Клоду Мартину с трудом удавалось удерживать войска хотя бы для того, чтобы собирать плоды на случай нехватки съестных припасов, следовавших длинным обозом за армией.
Полковник Чампион мрачно смотрел на пустыню, через которую ему приходилось идти, и среди английского войска раздавались громкие порицания жестокого и бесцельного варварства воинов Аудэ.
Наконец разведочный отряд легкой кавалерии сообщил, что на широкой равнине у гималайских гор сосредоточены все военные силы рохиллов. Клод Мартин тотчас же велел остановиться и растянул всю армию цепью. Англичане остались в тылу, пехота образовала каре: по бокам конница, в середине артиллерия. Так как уже надвигались сумерки, войско расположилось лагерем в поле. Набоб собрал военачальников в своей палатке, и во время сытной трапезы следовавшие за войском в многочисленных повозках танцовщицы увеселяли зрителей.
Полковник Чампион отклонил приглашение набоба и сидел со своими офицерами у костра.
Полная тишина английского лагеря нарушалась только громкими криками и шумом, доносившимися из войска Аудэ, а у сэра Вильяма сердце сильнее билось при мысли о первом сражении, в котором он будет завтра участвовать.
Рохиллы по возвращении послов, потерпевших в Калькутте неудачу, стали немедленно готовиться к войне. Ханы отдельных племен созвали всех способных носить оружие, снабдили их ружьями и зарядами, собрали всех лошадей.
Таким образом составилось сильное, хорошо вооруженное войско из пехоты с ружьями и стрелами и легкой кавалерии, хорошо умеющей владеть пиками и саблями.
Ахмед-хан был единогласно избран главным военачальником.
Он приказал очистить местность, граничащую с владениями Аудэ, а женщин и детей, равно как скот и провиант, отвезти на север, к склонам Гималаев, откуда в случае неблагоприятного исхода войны их можно было спрятать в неприступных горах. Потом он стянул все войско на равнине, где с одной стороны оно защищалось крутыми отрогами гор, а с другой — рекой и было доступно нападению только с юга. Тут был разбит лагерь, укрепленный окопами. С тыла подвозились припасы, с утра до вечера спешно составленное войско проводило учения.
Ахмед-хан был умелым военачальником, в молодости он сражался в рядах войска Великого Могола, и вскоре его армия была доведена до такого совершенства, какое редко встречается в Индии.
Он был только один раз женат, хотя рохиллам, как и всем афганцам, разрешается многоженство, и у него была только одна дочь, которой он посвятил всю свою любовь. Шестнадцатилетняя Фатме была в полном блеске красоты и молодости. Ее смуглое лицо вполне правильное, черные глаза горели огнем, волосы густыми волнами падали с плеч, стройная фигура напоминала грациозные движения газели и гибкость леопарда. На ней были белые шелковые шаровары, спускающиеся на шитые золотом башмаки, темно-синий шелковый жакет, застегнутый до ворота и украшенный драгоценными камнями, а сверху — нечто вроде кафтана из такого же шелка с широкими рукавами до локтя, открывающими ее красивые руки, унизанные дорогими браслетами. На голове — круглая высокая шапочка, густое покрывало из тончайшей шерстяной ткани, обыкновенно закрывающее лицо, лежало рядом, когда она сидела у отца. Она играла ему на вине, подавала трубку и шербет, слушала его рассказы о подвигах народных героев или древние изречения и стихи.
Хотя все прочие женщины были удалены из лагеря, Фатме со старой служанкой, жила там в маленькой палатке рядом с шатром отца и была окружена нежным вниманием всех воинов.
Через разведчиков узнали о военных приготовлениях в Лукнове и стали проводить учения с еще большим энтузиазмом, чтобы достойно отразить надвигающуюся опасность.
Рохиллы мужественно и радостно ждали войны. Ахмед-хан был серьезен и озабочен, хотя всеми силами подавлял тревожные опасения, смущавшие его душу. Он один понимал истинное значение союза Суджи Даулы с английским губернатором, он знал цену европейским войскам и поэтому старался обучить своих воинов спокойствию. Он был занят с утра до вечера и давал отдых себе и людям только в самые знойные часы.
Однажды разведчики принесли известие, что Суджи Даула выступил с сильной армией из Лукнова и перешел границу.
Ахмед-хан тотчас же прекратил учения, приказал готовить сытные обеды, и муллы, сопровождающие войско, должны были три раза в день возносить торжественные молитвы. Он хотел, чтобы его воины вступили в бой свежими и бодрыми и религиозное воодушевление и вера в благословение неба наполняли их души, подкрепляя телесные силы.
Наконец на горизонте показалось облако пыли. Решительная минута приближалась. Муллы при свете заходящего солнца совершали торжественное богослужение. Рохиллы горячо молились, а когда солнце скрылось, легли спать, чтобы с первым проблеском зари встать бодрыми и готовыми к бою. Ахмед-хан, расставив конные караулы вокруг лагеря, удалился в свой шатер.
Он курил трубку, медленно выпуская кольцами голубоватый дым и изредка прихлебывая шербет. Перед ним на ковре сидела Фатме, на коленях у нее лежала вина, и нежные пальцы смуглых рук перебирали струны. Сегодня она не играла заунывных или любовных песен, мягкие звуки инструмента преобразились: она играла воинственный гимн, в котором слышались то боевые фанфары, то победная песнь. Ее темные глаза гордо сверкали, и она пытливо смотрела на отца, точно желая видеть впечатление, производимое на него ее игрой, но Ахмед-хан был серьезен: он мрачно, а иногда с тоской взглядывал на дочь из-под сдвинутых бровей.
Наконец он махнул рукой, музыка прекратилась, и Фатме подошла, нежно склоняясь перед ним.
— Дочь моя, — сказал он, — завтра решится будущее нашего народа, а также мое и твое. В минуту, когда над нами перст Божий, не лишне сказать слово ободрения, а может быть, и прощания на время земной нашей жизни.
— Отец! — вскричала Фатме, и большие глаза ее наполнились слезами. — Не прощания… Бог сохранит тебя, он пошлет победу тебе и нашему оружию!
Ахмед-хан задумчиво покачал головой.
— Кого Бог призовет на небо из этого тяжелого испытания, тому он окажет великую милость, а еще большую — тому, кому дозволит умереть на поле сражения в священной борьбе. Если небо даст победу нашему оружию, то оно все-таки может послать мне конец. Поэтому я должен сказать тебе, которую любил больше всего на свете, последнее слово и объявить свою последнюю волю.