Спор о Сионе

Талмудисты донесли на Маймонида инквизиции. В их обвинении говорилось: «Среди нас есть еретики и неверные, совращённые Моше бен Маймоном… Вы очищаете ваши общины от еретиков, очистите нашу тоже». По этому требованию его книги были сожжёт в Париже и Монпелье, чем был выполнен указ талмудистского закона о книгосожжении. На его могильном камне были высечены слова: «Здесь лежит отлучённый еврей».

Инквизиция и нееврейские монархи прежних веков часто выполняли желания закоренелой секты, как это до сих пор делают политики наших дней. Однако, с помощью фальсификации истории, неевреям было внушено убеждение, будто главной целью инквизиции всегда было «преследование евреев».

Типичным в этой области представляется метод многократно цитированного нами Кастейна, который вначале пишет, что инквизиция преследовала «еретиков и людей чуждых верований», добавляя, «то есть преимущественно евреев», а после этого рисует картину, так, будто одни только евреи подвергались преследованию. (Подобно этому, и в наше время гитлеровские преследования прошли через четыре стадии пропагандного извращения: сначала речь шла о преследовании «политических противников», затем «политических противников и евреев», далее «евреев и политических противников» и, наконец, одних «евреев»).

Случалось, что инквизиция подвергала Талмуд сожжению, хотя разумнее, по нашему мнению, было бы сделать переводы и опубликовать наиболее показательные места в нём, что несомненно было бы полезно сделать и сейчас. Однако ею сжигались и книги, критиковавшие учение Талмуда, и делалось это по требованию правящей иудейской секты. Если в 1240 г. донесение на Талмуд принявшего христианство еврея, доминиканца Николая Донина, в Париже было оставлено инквизицией без последствий, то в 1232 году, по жалобе талмудистов, ею были публично сожжены анти-талмудистские труды Маймонида.

Другим, опасным критиком Талмуда был родившийся в Амстердаме в 1632 г. философ Барух Спиноза. Амстердамский раввинат отлучил его, произнеся над ним формулу проклятия, взятую непосредственно из Второзакония:

«По приговору ангелов, по приказанию святых мы предаём анафеме, отвергаем и проклинаем Баруха Спинозу перед лицом этих священных книг со всеми внесёнными в них 613 предписаний, анафемой, которой Иисус Навин предал Иерихон; проклинаем его, как Елисей проклял детей; и всеми проклятиями вписанными в Тору: будь он проклят днём и ночью, проклят, когда он выходит и когда он возвращается; да не простит ему Господь вовек и да возгорится на этом человеке гнев и ярость Господня; и да постигнут его все проклятия, вписанные в Тору. Да вычеркнет Господь имя его из числа поднебесных. Да выделит его Господь для гибели из числа всех племён Израилевых, со всеми проклятиями свода небесного, вписанными в Тору. Пусть никто не говорит с ним, никто не напишет ему, никто не окажет ему милости, никто не пребудет с ним под одной кровлей, никто не подойдёт к нему близко».

Спиноза был изгнан из Амстердама и, по словам энциклопедии, «подвергся преследованиям, грозившим ему смертью». Эти преследования действительно стоили ему жизни, по методу, описанному М. Л. Родкинсоном (см. выше). В глубокой нужде, оставленный всеми, он умер в возрасте 44 лет, живя в христианском городе, вдали от талмудистского центра, но недостаточно далеко, чтобы избежать уготовленной ему гибели.

Двести лет спустя, в эпоху эмансипации, немецкий еврей Моисей Мендельсон впал в ересь, заявив, что евреи должны, сохраняя свою веру, слиться с остальным человечеством, разделяя его судьбы. Это означало бы освобождение от оков Талмуда и возврат к древней религиозной идее, свет которой чувствовали уже древние израильские пророки. Главная его мысль была: «Братья мои, отныне следуйте примерам любви, как до сих пор Вы следовали примерам ненависти». Мендельсон вырос, изучая Талмуд; для своих детей он перевёл Библию на немецкий язык, а позднее опубликовал этот перевод для употребления среди евреев. Талмудистский раввинат объявил, что «перевод Мендельсона может научить еврейскую молодёжь немецкому языку, но не пониманию Торы», произнеся анафему: «Всем правоверным иудеям, под угрозой отлучения, запрещается пользоваться этим переводом»; после чего перевод был публично сожжён в Берлине. Попытки реформировать иудаизм всегда волновали еврейство, но никогда не достигали успеха: всегда превозмогала правящая секта. Этому было две причины; с одной стороны, нееврейские власти неизменно поддерживали секту с её догмой, а другой, еврейские массы были приучены к слепому повиновению. В этом отношении еврейская масса, или попросту толпа, чернь, ничем не отличается от любой иной, во все периоды истории. Толпа пассивно подчинялась революционерам во Франции, коммунистам в России, национал-социалистам в Германии, её привычная инерция всегда была сильнее воли и сопротивлению или страха перед надвигающейся опасностью. Так было всегда и с евреями и талмудистским террором.

В нашу эпоху еврейские реформаторы порой ошибались, думая, что этот террор утратил силу. Так например, в 1933 г. Бернард Браун (Bernard J. Brown) писал: «Угроза отлучения потеряла своё жало… раввины и священство потеряли свою власть над человеческими умами, и люди теперь могут беспрепятственно и свободно верить, во что хотят». В 1946 г. раввин Эльмер Бергер также полагал, что «рядовому еврею больше не грозит наказание отлучением». Оба эти заявления были весьма преждевременны. В последующие годы стало ясно, что верховная секта по-прежнему способна подчинять евреев своей воле в любой части земного шара.

В течение веков всё же происходили кое-какие изменения, а строгость талмудистского режима в гетто порождала плач, стоны и звон цепей. Это. естественно, тревожило талмудистов, побуждая их к кажущимся послаблениям. Около 900 года по Р.Х., как пишет Кастейн, «обсуждение Талмуда и религиозных догм стали допускаться». Внешне это выглядело, как нечто противоположное самой догме, которая, как известно, не разрешала изменять в писаниях раввинов ни одной запятой, а равно и не допускала ни малейших сомнений в её божественном источнике на горе Синай.

Открытая дискуссия очистила бы гетто как свежий ветер, но если бы подобное намерение действительно существовало, то ни Маймонид, ни Спиноза не подверглись бы преследованию. Всё ограничилось тем, что в синагогах и школах был разрешён особый вид диалектических прений, имевших целью ещё больше укрепить здание Закона. Участникам диспута разрешалось доказывать, что в пределах Талмуда всё было законно и разрешено. Один из спорщиков выдвигал один тезис, другой отстаивал прямо противоположный, оба доказывая правильность Закона в обоих случаях.

Такая система получила название пильпулизма. Она объясняет ту непонятную для нееврейских умов ловкость, с которой сионисты умеют, оправдывать у себя то, что они порицают у других. Спорщик, натасканный в пильпулизме. легко докажет справедливость иудейского закона, требующего превращения нееврейских слуг в рабов, в то время, как римские законы, запрещавшие порабощение христиан их еврейскими хозяевами, будут представлены, как «преследование» евреев. Таким же методом иудейское запрещение смешанных браков будет охарактеризовано, как «добровольное разобщение», а аналогичные запреты со стороны христиан превратятся в «дискриминацию, основанную на предубеждении» (по терминологии Кастейна): избиение арабов с точки зрения иудейского закона, разумеется, допустимо, а избиение евреев — преступление по любому закону.

Чистый пример пильпулизма представляет собой, например, сама характеристика этого понятия со стороны Кастейна: «образец умственной гимнастики, к которому нередко прибегают, когда давление внешнего мира грозит задушить человеческий интеллект, не давая ему творческого выхода в реальном мире». Слова, набранные курсивом, чисто пильпулистский подлог: на еврейский «интеллект» давил не внешний мир, а условия внутри собственной общины, абсолютно исключённой «законом» от всякого общения с внешним миром.