Страница 3 из 73
— О да, конечно, — сказал я.
— Что?
— Глотать таблетки.
Я сел и поискал глазами свои ботинки. Она молча смотрела на меня. У нее было очень интересное, крупно вырезанное лицо с неправильными чертами. Эта неправильность делала ее очень пикантной. У Иоланты были крупные белые зубы, большой рот, не очень прямой узкий нос и широкие темные брови, которые сильно контрастировали с огненно-рыжими волосами, высоко зачесанными по моде. К особенностям этого лица относилась способность поднимать брови на головокружительную высоту независимо одну от другой и раздувать крылья носа, когда она нервничала.
— Ты уходишь? — спросила она равнодушно.
— Да, — сказал я, завязывая шнурки.
— Ага, — она спустила ноги с кровати, поискала маленькие домашние шлепанцы на высоких каблуках, которые стояли недалеко под столом, и поднялась. Она казалась достаточно высокой. Голая, как была, она прошла мимо меня из комнаты. Когда я причесывался перед зеркалом, я слышал, как она в кухне открыла и закрыла дверь холодильника, а затем пошла обратно. Она несла стакан и бутылку пива. Она серьезно и вдумчиво открыла запотевшую бутылку, налила полный стакан и выпила крупными жадными глотками. Она пила стоя, сильно запрокинув голову. Ее плоский живот двигался в такт глоткам. Я отвернулся. Я не мог на нее смотреть: запах свежего холодного пива, который я почувствовал, мог вызвать у меня новый приступ тошноты. Эта способность рано утром, сразу же после пробуждения, пить пиво, все равно в каком окружении и в какой жизненной ситуации, всегда вызывала во мне одни и те же чувства — удивления и отвращения. Иоланта была единственной женщиной моего круга, которая была на это способна, и я немного страдал от этого. Между тем она опустошила второй стакан, опять села на кровать и сунула в рот сигарету.
Я дал ей прикурить. Она выпустила облачко дыма и спросила:
— Куда? — Это тоже было одно из ее многочисленных качеств: делать в разговоре многочисленные разрывы и уходить от темы, потом внезапно поднимать разорванную нить разговора, и опять, так же внезапно, ее разрывать. Сначала подобная тактика приводила меня в замешательство, но вскоре я к ней привык.
— Мне надо кое-что сделать.
— Но ты вернешься?
— Нет.
— Нет? — Правая бровь поднялась. — Мы же хотели пойти в театр.
— Мне жаль, но я не смогу. Сходи с подругой.
Я положил руку ей на плечо и рассеянно попытался ее погладить. Она оттолкнула руку:
— Оставь!
— Что с тобой?
Она молча посмотрела на меня. Ее губы, обычно полные и пухлые, стали узкими. Крылья носа раздувались. Прядь волос опять упала ей на лицо, но она этого не заметила. Она молчала. Я слышал только дождь и ее дыхание.
— Я задал тебе вопрос!
Голова болела все сильнее. Машинально я потянулся за сигаретой.
— Тебе надо к твоей жене, так?
— И это тоже, — сказал я.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше?
— Ты же знала это!
— Нет, не знала!
В висках стучало, я чувствовал, как в них пульсирует кровь.
— Иоланта, что с тобой? Ты ревнуешь?
— К Маргарет? — Она с презрением стряхнула пепел с сигареты. Пепел упал на ковер. Пепел всегда падал на ковер.
— Вот видишь.
— Я не ревную. Просто мне надоело!
— Что тебе надоело? — Я был очень раздражен. Я повторил ее слова, растягивая их и скривив лицо.
— Не делай такое измученное лицо! — Она нервно курила. — У тебя нет для этого причины. Если она у кого-то есть, то это у меня!
— Ну-ну.
— Конечно. Дела у тебя не так уж плохи.
— Ей-богу?
— Ты не доволен мной?
— Доволен.
— Тогда, вероятно, нам надо положить этому конец.
— Вероятно.
Я взял себя в руки и дружелюбно улыбнулся.
— Послушай, — сказал я, — что с нами происходит? Когда это все началось? Ведь совсем недавно мы были мирно настроены — или нет? — Она не ответила. — Ну давай будем терпимы друг к другу и дальше. Мне жаль, если я что-то сделал не так. — Я точно знал, что вообще ничего не сделал, из-за чего мне могло быть жаль, но тем не менее я это сказал. Сказал, чтобы иметь покой. — Все опять хорошо? — Я поцеловал ее в плечо. — Да?
— Нет, — сказала она.
Я с трудом перевел дыхание. Похоже, она решила закатить мне сцену.
— Почему нет?
О господи, как все это было знакомо — реплики, взгляды, жесты. Как все это было невыносимо, каким смешным все это казалось!
— Потому что меня это не устраивает!
— Что тебя не устраивает? — Старый диалог, старый метод: повторять фразы, выслушивать, улыбаться. И головные боли, самое главное — головные боли.
— Мне все не устраивает! — Она вскочила, натянула пеньюар и начала ходить взад-вперед. Было видно, какое удовольствие доставляла ей эта маленькая ссора, как она ею наслаждалась. Длинный пеньюар из зеленого шелка летал вокруг ее бедер. Она споткнулась на каблуках и сбросила шлепанцы. — Все! За кого ты меня, собственно, принимаешь! Как долго ты еще собираешься это продолжать?
— Что?
— Эту игру! Любовь по расписанию! В понедельник с четырех до восьми, в среду вечером в офисе, но только если тебе есть что со мной обсудить, в четверг до обеда, и затем на выходных, если твоя жена уедет…
Я смотрел на нее. Я увидел, что она постарела за эти три месяца нашего знакомства. Она больше не была такой симпатичной. Я заметил кое-какие недостатки ее тела. Со всеми женщинами у меня было так же. Но с большинством отношения продолжались дольше. Возможно, и хорошо было бы положить этому конец.
— Ты же знаешь, что это расписание — следствие той ситуации, в которой я нахожусь. В конце концов, я женат.
— И в конце концов, ты спал со мной!
— После твоего любезного приглашения!
— Ты подлец!
— Я делал это с большим удовольствием, — сказал я, встал и подошел к ней. Я ее обнял, она начала отбиваться, но я крепко, прижал ее к себе. На одно короткое мгновение я ощутил что-то, похожее на желание. Но, почувствовав запах пива, я отпустил ее. — Мы же с самого начала ясно представляли характер наших отношений, — сказал я. — А может, ты влюбилась в меня?
— Конечно нет, — сказала она. Она сказала это очень тихо, и ее зеленые глаза сердито заблестели.
— Ну вот! К чему тогда это волнение?
Она внезапно подошла ко мне и посмотрела в глаза.
— Это я и хочу тебе сказать, дорогой Джимми! — нервно заговорила она. — Потому что я поняла, что у меня есть некоторое чувство собственного достоинства. Женского достоинства!
— Ну-ну!
— Успокойся! — Она стояла совсем рядом, касаясь меня, и теперь я чувствовал запах не только пива, но и ее волос, запах духов, которыми она пользовалась. — Я еще не совсем опустилась и считаю, что за удовольствие, которое тебе доставляю, имею некоторые права! Права в обществе! Такие же права, как у твоей жены! Даже больше!
— Ну-ну!
— Или нет? Что она делает? Доставляет тебе удовольствие? Помогает тебе?
— Нет, — сказал я.
— А я — я это делала!
— Да, Иоланта.
— Возможно, мы не любили друг друга, но мы понимали друг друга с первого слова! Ты мог приходить ко мне когда хотел. Я всегда ждала тебя! Я была тебе верна, хотя и не любила тебя! А твоя жена? Была она верна тебе?
— Давай оставим мою жену в покое.
— Я хочу знать — была она верна тебе?
— Нет.
— Но ты должен ее забрать, не так ли?!
— Да.
Она вдруг оказалась далеко от меня, как будто я видел ее в перевернутый бинокль. Ее голос доходил до меня словно через вату. Только громко шумел дождь. И кровь стучала в висках. Там-там-там, там-там-там.
— Ты должен сохранять лицо!
— Это так.
— Никто не должен ничего замечать.
— Да.
— Потому что у тебя есть определенные обязательства перед обществом.
— Точно.
— Хотя ты ее не любишь.
— Правильно.
— Хотя ты ее давно не любишь. Хотя ты уже давно не любишь ее!
— Да, Иоланта.
— Но почему?!
— Потому что она моя жена, — сказал я. Я отошел от нее. Я почувствовал, что этот разговор все больше и больше изнуряет меня. Это был давний разговор. И он возникал часто, не только с Иолантой, и не только в Мюнхене. Этот разговор мне надоел. Надоел так же, как многие другие вещи.