Страница 12 из 119
— Да. — «Все бессмысленно, — подумал Сорель. — Этот человек не лжет».
— Тогда я завтра утром пошлю вам сообщение по факсу, в нем будет сказано все, что я вам сообщил, все о случившемся. И в случае ревизии предъявлю этот факс моему непосредственному начальнику… Это в любом случае будет моей объяснительной запиской, когда меня начнут расспрашивать. Моего положения она не исправит, но вашу жизнь разрушит… а это как-никак…
После долгого молчания Филипп Сорель сказал:
— Вы от меня ни гроша не получите, Фернер. Можете поцеловать меня в одно место. — Он положил трубку, оглянулся и увидел стоявшую у двери в ванную комнату Ирену. На ней было матово-розовое платье, красные туфли, жемчужное ожерелье на шее, она была тонко подкрашена и припудрена. И, как всегда, ее окружало легкое облачно духов «Флёр де Рокай».
— Я не слышал твоих шагов. Давно ты здесь?
— Минут пять, наверное.
— Тогда ты слышала, о чем шла речь.
— Еще бы, — сказала Ирена. — Но пойдем же, в конце концов. Не то ужин остынет. Генриетта уже готова подавать на стол.
7
На другой день, это было во вторник, 1 июля 1997 года, в пять минут девятого утра Филипп Сорель позвонил в филиал банка в маленьком баварском городке. Номер телефона он получил в справочном бюро. Ирена еще спала. Она всегда вставала очень поздно.
Девушке, которая сняла трубку в банке, Сорель сказал, что ему необходимо поговорить с Якобом Фернером.
— Одну секунду, пожалуйста, соединяю вас с господином директором филиала.
«По крайней мере, в этом есть ясность», — подумал Сорель, услышав знакомый голос:
— Фернер!
— С вами говорит человек, которому вы вчера звонили. Немедленно позвоните мне!
— Через несколько минут.
— Хорошо, я подожду.
Через минуту-другую в спальне Сореля зазвонил телефон.
— Я опять на вокзале. Это совсем близко от нас. Мою объяснительную записку я ночью написал. Можете получить копию по факсу.
— Уничтожьте эту записку! Я заплачу.
Фернер, похоже, не удивился.
— Причем сейчас же.
Сорель заметил, что на лбу у него выступил пот. Прошедшую ночь он спал какой-нибудь час, не больше. Голова болела, глаза горели, левое веко дергалось.
— Так что?..
— Вы поручите вашему банку перевести всю сумму на два счета в местный филиал… Я дам вам счет банка и номер счета вашего сына. — Сорель записывал цифры. — На этот счет будет возвращена сумма кредита с процентами… это составит ровно триста восемнадцать тысяч двести двадцать две марки и тридцать пфеннигов… Записали?
— Да.
— А на второй счет вы переведете тридцать тысяч, оговоренную сумму комиссионных. Запишите номер счета! Вот он…
И этот номер Сорель записал. А потом спросил:
— Это номер вашего личного счета?
— Да, естественно.
— И вы хотите получить комиссионные на счет в вашем же банке?
— Я обязан держать свои деньги в нашем банке, господин Сорель! Не у конкурентов же мне их держать! На что это было бы похоже? Да вы об этом особенно не беспокойтесь… Переводы должны быть на счетах сегодня же не позднее шестнадцати часов.
— Они придут вовремя.
— В противном случае…
Филипп Сорель повесил трубку.
Пот заливал ему глаза. Он утирал его тыльной стороной руки. Потом позвонил в свой банк и дал соответствующие указания.
8
«Если он принюхивается к розе, значит, от нее воняет», — подумал Сорель, готовый вот-вот взорваться от ярости.
Доктор Дональд Ратоф нажал на кнопку в левом подлокотнике своего замечательного стула. Спинка откинулась назад. И Ратоф вместе с ней.
— Это чрезмерный риск для фирмы, — говорил он. — И ты давно уже был на грани увольнения. И даже за гранью. Ужасная для тебя история, это я тебе совершенно честно говорю.
«Спокойствие, — думал Сорель, — полное спокойствие. При таком сыне я и впрямь представляю собой чрезмерный риск для фирмы, причем давно. Они просто вынуждены вышвырнуть меня вон. Им давно пора это сделать. Поделом мне, поделом! Только, может быть, Целлерштейну стоило бы все-таки вызвать меня и сказать все это, проявить понимание того, что я в данном случае жертва, а не виновник событий. Не обязательно было натравливать на меня косоротого, чтобы уволить меня. Только не этого человека, который ненавидит меня. Перестань! — оборвал он себя. — Прекрати думать об этом сейчас же, слышишь! Конечно, они должны были натравить именно этого косоротого. Его и никого другого! Разве ты еще не догадался, что это входит в их систему?»
— Скажи мне, в конце концов, что там произошло у них, в этом филиале банка? Мой банк перевел по телеграфу две суммы — во-первых, кредит с процентами на счет Кима и эти комиссионные…
— …на счет Фернера, — хрюкнул Ратоф, повернулся на стуле и расхохотался. — А вышло, что по ошибке кредит с процентами перевели на его счет, а комиссионные — на счет Кима.
— Не может быть.
— Может! И все открылось.
— Но ведь я дал моему банку самые точные данные…
— Что из того… проколы всюду случаются, дело такое… — Ратоф опять засмеялся. — Конечно, Фернер поменял в компьютере платежи местами, и они попали на те счета, что положено. Но вышло у него все как-то неловко. Во время ревизии контролеры отметили какое-то движение в счетах, и оно показалось им нечистым. Ну, они и взяли Фернера в оборот. Как я тебе уже говорил, час спустя он вывалил перед ними всю эту блевотину. И не стал утаивать, что проделывал такие штуки не раз и не два.
— Какие такие штуки?
— Давал кредиты за комиссионные. Молодец какой!
— И что с ним будет, с Фернером?
— Может быть, они убедили его, что лучше всего ему подать заявление об уходе. А может быть, даже этого не будет. Руководство поставит ему на вид какое-нибудь упущение, и дело этим ограничится. Никакой банк не может позволить себе скандала — точно так же, как и мы. Да наплюй ты на этого идиота. Позаботься лучше о себе самом.
— А что будет со мной? Что мне светит? Что вы там на мой счет придумали?
— После всего, что ты сделал для «Дельфи», мы предлагаем тебе самое полюбовное решение из всех возможных. Ты будешь доволен, я уверен. Руководство в высшей степени благожелательно к тебе относится.
«В высшей степени благожелательно, — подумал Сорель. — Анекдот о еврее и об эсэсовце со стеклянным глазом».
— Я тебе сейчас все растолкую. Сначала ты позвонишь своей жене.
— Зачем?
— Потому что само собой разумеется — я хочу сказать, что теперь-то это действительно само собой разумеется! — нам как можно скорее нужно заполучить твой компьютер и все материалы, с которыми ты работал дома. Их нужно немедленно оттуда изъять.
— Изъять? С какой стати?
— Недалеко от вашей виллы на углу Бухенродштрассе стоит машина с двумя охранниками из нашей фирмы. Давай, звони!
— Ирена еще спит.
— Так разбуди ее! Или объясни все домоправительнице. Пусть впустит охранников в дом и проводит их в твой кабинет. Скажи, что тебе все это необходимо для работы здесь. Срочное, мол, поручение. Поэтому-то ты их и прислал. Позвони и скажи это!
— А если я не позвоню?
— Тогда через час у нас в руках будет судебный ордер на обыск и изъятие отдельных вещей. Тогда к вам на виллу заявятся наряды полиции… судебные исполнители… поднимется страшный шум, соседи все увидят… Если ты предпочитаешь такой ход событий…
Филипп Сорель сел за телефон, набрал домашний номер. Через некоторое время домоправительница сняла трубку:
— Да, слушаю!
— Это я, Генриетта.
— Милостивая госпожа еще спит, что-нибудь…
— Нет, все в порядке, — Сорель говорил, с трудом преодолевая волнение. — У нас здесь, в главном здании, срочная работа. Только и всего. Некоторое время мне придется работать только в своем рабочем кабинете. Сейчас приедут два человека из «Дельфи», они предъявят вам свои документы. — Ратоф пододвинул ему через стол бумажку, на которой были написаны фамилии охранников. — Их зовут Герберт Эндерс и Карл Герцог. Попроси их обоих предъявить свои документы… — Ратоф одобрительно кивнул. — Жену не будите! Эти двое все вынесут тихо. Они привезут мне все, что нужно. Вы поняли?