Воздушная тревога

— Не знаю. — Я вспомнил о вмятине на затылке каски. — Выяснить, где эта ферма Коулд-Харбор. А если день рождения Элейн должен был быть в один из ближайших дней, значит, надо думать, все это как-то взаимосвязано.

— Это-то ясно. Но что вы можете сделать?

— Там видно будет, — воскликнул я.

Марион вдруг взяла меня за руку.

— Только без глупостей, Барри. Этим делом должно заниматься начальство.

— Совершенно верно, но я не могу сказать им ничего определенного. Глупо надеяться, что они начнут действовать лишь на основе сомнительных догадок и совпадений!

Мы подходили к остову офицерской столовой, когда я заметил знакомую фигуру, приближавшуюся к нам со стороны ангаров.

— Слава богу, Джон Найтингейл в порядке! — воскликнул я. — Его считали пропавшим.

— Я рада, — сказала Марион. — Мы не знакомы, но в эскадрилье он слывет славным парнем.

Он узнал меня, когда я отдал честь.

— Рад, что ты остался живым в этой мясорубке.

— Поздравляю с тем же, — ответил я. — На капонире сказали, что ты пропал, больше ничего дознаться не удалось. Что у тебя случилось?

— Да так, ерунда, если не считать, что сюда меня с позором доставили на машине.

— Я не видел тебя с тех пор, как ты спикировал на один из бомбардировщиков. Ведь это был ты, да? Крутое пике чуть ли не до самой земли?

— Да, было дело, — признал он. — Я сбил пару штук, но второй разрезал меня очередью чуть ли не пополам. Бензобак и шасси разбило, да и в кабине мало что уцелело. Даже и не знаю, как мне удалось посадить свою старуху на пузо в Митчете, — он с улыбкой покачал головой. — Славно попорхали. Немцы шли на бреющем от самого Танбридж-Уэлса. Когда заходили над холмом на Торби, задевали верхушки деревьев.

— У них, наверное, большие потери? — спросила Марион.

— Думаю, далеко за сотню, — ответил Найтингейл. — Только моя эскадрилья сбила больше тридцати штук, потеряв при этом четыре самолета. Промазать было просто невозможно. Мы встретили их почти над самым побережьем и набросились прямо на бомбардировщики. Солнце было у нас за спиной, а немцы летели такой плотной стаей, что заполонили собой все небо. Я успел подстрелить двоих, прежде чем истребители из первого яруса сели нам на хвосты. А потом уж все смешалось в кучу.

Он говорил нарочито просто, но я, тем не менее, видел эту картину будто воочию — огромное воздушное соединение, настырно летящее вперед, монолитное, оставшееся единым целым даже после того, как наши атаковали его. Безобразные черные кресты на серебристых крыльях, а чуть выше — цепи истребителей, готовых отразить любое нападение. А ведь наших было не больше двух-трех эскадрилий…

— А как же ты оказался на хвосте того самолета над аэродромом? — спросил я.

— Мы получили радиограмму. Я смог выделить только один самолет. Враг превосходил нас в несколько раз. Кстати, — продолжал Найтингейл, — вчера я был в городе и поговорил с твоим приятелем. Он сказал, что уже получил от тебя весточку.

Я рассказал, как ее изловчилась передать Марион, потом спросил:

— А что другие аэродромы? На них были сегодня налеты?

— Были, — ответил Джон и назвал два крупных аэродрома неподалеку от побережья.

— Что именно бомбили немцы, — поинтересовался я. — Ангары, взлетные полосы или казармы и зенитные точки?

— Насколько я слышал, там было практически то же, что и здесь. Больше всего досталось казармам. Это ведь едва ли не самый верный способ вывести из строя аэродром. В Митчете — та же история, у них там страшные трудности с кормежкой и расквартированием личного состава. Случись такое зимой, аэродромы бы практически вышли из строя.

— Слушай, ты можешь сделать для меня одну вещь? — спросил я. — Мне нужны карты юго-восточной Англии. И как можно быстрее. — Спросил я это без всякого перехода, я просто не мог придумать, как бы это получше обставить.

— У меня есть карты ВВС. А зачем они тебе понадобились?

Марион тронула меня за руку.

— Мне пора, — сказала она. — Попытаюсь разузнать все, что вам нужно, а утром забегу.

Она ушла прежде, чем я успел ее задержать, и быстрой деловитой поступью направилась к плацу.

— Так зачем они тебе понадобились? — повторил Джон.

И я рассказал ему все о Вейле и о плане вывести из строя базы наших истребителей. На этот раз я ничего не утаил: пожалуй, кому-нибудь кроме меня, стоило знать, что случилось.

Покончив с этим, я сказал:

— Ты, верно, сочтешь меня дураком, который все выдумывает? Любой разумный человек на твоем месте решил бы именно так, но я говорю совершенно серьезно. Знаю, что в этой версии куча проколов, да и вообще все мои подозрения трещат по швам, но я никак не могу убедить себя, что ошибаюсь. А эта попытка пристрелить меня? Казалось бы, безрассудство, да? И все же это на самом деле было. Пришлось рискнуть и выставиться перед тобой на посмешище, зато теперь ты смекнешь, что к чему, если со мной стрясется беда.

Я ожидал, что Джон начнет прощупывать прочность моих догадок вопросами, но он молчал.

— Карты ВВС по большей части физические, от них тебе проку не будет, — проговорил он наконец. — Придется доставать карты Топографического управления. Где-то на Ромнийской болотистой низине есть ферма Коулд-Харбор, и я слыхал еще об одной с таким названием. Их может оказаться несколько. Как ты узнаешь, которая тебе нужна? И что собираешься делать, когда вычислишь ее?

— Ферма-то должна находиться примерно на одинаковом расстоянии от всех наших юго-восточных аэродромов, — ответил я. — А вот что делать — это один бог знает.

— Если тебе удастся убедить командование прочесать эту местность, они могут не найти там ничего предосудительного просто потому, что приедут не тогда, когда нужно.

— Я прекрасно понимаю все сложности, — с легким раздражением сказал я. — Просто сейчас я беру барьеры по мере того, как натыкаюсь на них, вот и все.

— Хорошо, — согласился Джон, — карты я тебе достану завтра к вечеру, если ничего не случится. А пока — удачи!

Когда я вернулся на позицию, Огилви как раз собирался уезжать. Надо было ставить шатры и строить бараки, требовалась рабочая сила.

— …хорошо, тогда шестерых, сержант Лэнгдон, — услышал я голос Огилви. — Пусть в семь тридцать явятся к развалинам войскового штаба. А пока отдыхайте.

Я отступил в сторону, давая Огилви пройти. Едва за ним закрылась дверь, как Мики, притворявшийся спящим, сказал:

— Господи, дай мне крылья и унеси отсюда…

— Какого черта туда не гонят парней из ВВС? — вопросил Четвуд. — Черт побери, ведь они чуть ли не целый день били баклуши в убежищах!

— Ну, в такую жарищу я бы предпочел оставаться на поверхности, — сказал Лэнгдон. — Да и вообще, вопрос стоит иначе: каждый должен сделать все, что в его силах.

Но и после этих слов все продолжал ворчать, пока не вернулся Худ, ходивший на вторую позицию.

— Как у них дела? — спросил его Лэнгдон.

— Приписывают себе наши самолеты, — ответил Худ. — Естественно… А вообще-то им тоже несладко пришлось, окоп буквально в кольце из воронок. Раненых, правда, нет, один молодой Лейтон. Отправили в госпиталь, контузия от разрыва. Необстрелянный еще, вот и расклеился.

— Не один он такой, — заметил Четвуд.

— Оно, конечно, так, только остальных в госпиталь отправляют без всякой нужды, — произнес Худ, и в его голосе не слышалось ноток сочувствия. — Перетрусят и просятся туда от греха подальше.

— Ну, не знаю, — вставил Кэн. — «Так в трусов нас воображение превращает»[27], — процитировал он, совершенно неосознанно давая нам полюбоваться своим профилем в одобренной Гилгудом манере. — В этом-то и беда Мики. Он невежда, а несет проклятие воображения.

— Это кто невежда?! — Мики сел на койке. — И какого черта ты говоришь о парне за глаза, когда он спит? Только попробуй еще раз такое ляпнуть! Чем я хуже тебя, браток? Я работал мастером, командовал людьми, понял? Думаешь, если ты богатей, значит, можешь говорить, что хочешь?

27

Искаженная строка из монолога Гамлета «Быть или не быть»: «Так в трусов всех нас совесть превращает». В переводе Б. Пастернака эта строка звучит так: «Так трусами нас делает раздумье».