Страница 7 из 19
При утрате воли и ясности исторического видения групповой (классовый) инстинкт самосохранения, становясь самодовлеющим, превращается в свою противоположность, подталкивая систему/группу/организацию к самоубийству. Как заметил тот же О. Маркеев, люди (и организации, добавлю я), порабощенные инстинктом самосохранения, ничего не могут решать.
Ясно, что деградирующая, теряющая волю и интеллект система не могла услышать в 1914 г. предупреждения Дурново, как ещё раньше не услышала другого провидца — министра внутренних дел В.К. Плеве. В октябре 1902 г. в споре с С.Ю. Витте, который, по-видимому, сыграл роль в смерти министра, Плеве сказал следующее: «Революция у нас будет искусственной, необдуманно сделанной так называемыми образованными классами, общественными элементами. У них цель одна: свергнуть правительство, чтобы самим сесть на его место, хотя бы только в виде конституционного правительства. У царского правительства, что ни говори, есть опытность, традиции, привычка управлять. Заметьте, что все наши самые полезные, самые либеральные реформы сделаны исключительно правительственной властью, по её почину, обычно даже при несочувствии общества... из лиц, из общественных элементов, которые заменят нынешнее правительство, — что будет? — одно лишь желание власти, хотя бы даже одушевлённое, с их точки зрения, любовью к родине. Они никогда не смогут овладеть движением. Им не усидеть на местах уже по одному тому, что они выдали так много векселей, что им придётся платить по ним и сразу идти на уступки. Они, встав во главе, очутятся силою вещей в хвосте движения. При этих условиях они свалятся со всеми своими теориями и утопиями при первой же осаде власти. И вот тогда выйдут из подполья все вредные преступные элементы, жаждущие погибели и разложения России, с евреями во главе»[5].
Историк А.В. Пыжиков, который привёл эту цитату в своём исследовании, совершенно верно отмечает, что сила предвидения Плеве не может не поражать. Отмечу, что именно война, участие в ней на стороне Великобритании, создали ту ситуацию, которую предсказал Плеве. И которая, возникнув в феврале 1917 г., так обрадовала не только противников, но и формальных союзников России британцев — насколько последние вообще могут быть чьими-то, особенно нашими союзниками. Узнав о свержении Николая II и монархии в России, премьер-министр Ллойд-Джордж заявил в парламенте, что одна из главных целей войны достигнута. Да, тысячу раз был прав наш геополитик А.Е. Едрихин-Вандам, отметивший, что хуже вражды с англосаксом может быть только одно — дружба с ним. Но вернёмся к военным расчётам и просчётам.
Русская сухопутная мощь была одним из двух факторов, которые, как считали англо-французы, позволят разгромить Германию. Второй они видели в финансовой слабости немцев. В Лондоне и Париже полагали: ввиду финансовой неподготовленности к войне и зажатости в кольцо двух фронтов Германия быстро обанкротится. Вышло иначе. «Ни один специалист по финансовым вопросам не предвидел, какую силу обнаружит Германия в финансовом отношении..., — писал М. Павлович. — Никто не подозревал, что Германия, замкнутая железным кольцом враждебных армий... будет в состоянии выдержать четыре года войны, технически в поразительном изобилии и с большей роскошью, чем все её враги, вооружить не только свои многомиллионные армии, но и армии её союзников, сначала Австрии, затем Турции, наконец, Болгарии, что она будет в состоянии поставить в момент страшнейшей и невиданной во всемирной истории по напряжению и кровавым жертвам войны всё народное хозяйство на рельсы и спасти страну от экономических и финансовых потрясений, которые могли бы парализовать работу её образцового военного аппарата в первый же год кампании. Можно сказать без преувеличения, что эта неожиданно проявившаяся наружу германская мощь захватила врасплох господствующие классы почти всех европейских стран и явилась для них большей неожиданностью, чем пресловутые немецкие победы в войнах 1866 и 1872 гг.».
Что же касается «кольца», то немцы прекрасно понимали, что оно непрочно и его можно прорвать. Так оно и вышло — с помощью гешефтмахеров вроде Парвуса и революционмахеров вроде Ленина. Всё тот же русский фактор, но только революционный.
И ещё одно. Чтобы воевать, нужны не только противоречия, причины, поводы и субъект — поджигатель и организатор войны. Нужна людская масса, которую можно выложить на геостратегический прилавок в виде мяса — пушечного. И когда этой массы становится много, сам этот факт превращается в необходимую (хотя и недостаточную) причину войны, особенно если социально-политические структуры и институты не способны с этой массой справиться, превратив опасные массы в дисциплинированные классы. Так оно и произошло в Центральной и Восточной Европе на рубеже XIX―XX вв.
Как заметил У. Макнил, Первая мировая война стала жестоким средством решения проблемы сельской перенаселённости Европы (а Вторая, добавлю я, — средством решения проблем уже не только сельской, но и городской перенаселённости): «военные конвульсии XX в. можно рассматривать... как ответы на коллизии между ростом населения и теми ограничениями, которые налагали на него традиционные формы сельской жизни, особенно в восточной и центральной Европе». В конце XIX в. европейское население оказалось разбалансировано. Две мировые войны решили эту проблему в Европе в первой половине XX в. (так же, как французская революция и наполеоновские войны на рубеже XVIII―XIX вв.). После 1945 г. рост местного населения перестал быть проблемой для этой части света. (Добавлю, что в России помимо Первой мировой войны функцию снятия аграрной перенаселённости выполнили отчасти гражданская война, отчасти — коллективизация; как выполнили — это другой вопрос.)
Если Великобритания и Россия могли частично снимать социо-демографическое напряжение посредством миграции (мировой — заморской и евразийской — сибирской), то зажатая между Францией и Россией Германия была лишена этой возможности. У неё не было ни лишнего пространства, ни обширных колоний, а среднегодовое превышение рождаемости над смертностью в 1900―1910 гг. составило 866 тыс. чел. Тут поневоле можно не то что зациклиться, а свихнуться на Lebensraum 'e.
Итак, в «водораздельную эпоху» в тугой узел, а точнее, в несколько взаимосвязанных причинно-следственных узлов сплелись разнообразные и многоуровневые проблемы, адекватная оценка которых по объективным и субъективным (системно-историческим) причинам и их последствий оказалась не под силу большинству политиков (это существенно отличает возникновение Первой мировой войны от возникновения Второй, когда несколько гроссмейстеров мировых шахмат более или менее адекватно оценивали ситуацию, просчитывали последствия, хотя не до конца и не без ошибок). Что же касается кануна 1914 г., то с определённого момента каскадный характер и развитие событий приобрело собственную динамику, мало завися уже от действий большинства лиц и правительств. 30 июля 1914 г. Бетман-Гольвег мог лишь констатировать: «Руководство событиями уже утеряно, и камень покатился». Через день наступило 1 августа, и армии пошли друг на друга.
VII
Выше много сказано о социально-экономических, демографических, внутри- и внешнеполитических условиях и предпосылках войны, которые подвели Европу к рубежу войны. Однако сами по себе предпосылки и условия не являются причинами; как минимум, не являются причинами главными, первого ряда. Они не суть силы, а ведь только сила могла заставить Европу пересечь военный рубеж, причём сила организованная и настолько мощная, чтобы навязать свою волю, используя при этом и средства государства, не подчиняя себя последнему. Иными словами, речь идёт об особом социально-историческом субъекте, использовавшем системные факторы и предпосылки и ставшим — вместе с ними — движущей силой исторического процесса, реализующего определённые интересы.
5
Цит. по: Пыжиков А. Питер - Москва: схватка за Россию. М.: Олимп, 2014. С. 125-126.