Страница 94 из 100
Санчо подсказал что-нибудь крестьянское, неторопливое, вечно спешащему идальго.
Но только тот Санчо истинный друг, когда в нем живет несгибаемый дух Дон-Кихота. В
брожении гражданственности вырабатывается ее зрелость, хотя процесс этот
непростой, небыстрый. Несмотря на отдельные «рывковые» или «завихрительные»
моменты, есть необратимая диалектика — диалектика солидарности. Эта диалектика
заложена не то что в сознании — даже и в инстинкте трудового человека: защищая
права других, он защищает и свои права. Поэтому к конференции солидарности с
народом Чили были прикованы взгляды всех трудящихся Испании, независимо от их
партийности или беспартийности.
Испания конквистадоров рвалась когда-то в Латинскую Америку за золотом. Но
вместе с оковами и мушкетными пулями, как бы частично искупая кровавые
жестокости, сестрой милосердия плыла туда испанская культура. Именно она и один из
самых прекрасных на свете языков — испанский — стали теми двумя волшебными
нитями, которые связывают испанский народ и народы Латинской Америки. Поэтому
даже многие весьма далекие от политики испанцы (насколько это возможно для
испанца) не равнодушны к трагедии Чили. Мне говорили, что некоторые фалангисты
открещиваются: «Мы себе такого не позволяли, как Пиночет...»
Однако не все так однозначно. Вбиваемый в умы столько лет страх перед «красной
угрозой» порой сильней отвращения к чилийскому фашистскому режиму. Правящая
партия, вначале давшая согласие на участие в конференции, за день до открытия
неожиданно отказалась от официального участия: в газетах туманно говорилось о
каком-то «влиянии Москвы на конферен
411
цию». Неужели их так испугало влияние научного и врачебного опыта президента
Академии медицинских наук СССР Николая Николаевича Блохина, руководителя
нашей делегации? Или влияние моих ассонансных рифм?
Я думаю, что повлияла не Москва, и выражаю надежду, что многие члены этой
партии и даже некоторые ее руководители мысленно, безусловно, были на стороне
участников конференции, а не на стороне Пиночета: уж слишком он не похож на Дон-
Кихота, столь любимого испанцами.
Неожиданным для многих явилось выступление на конференции мадридского
епископа Альберто Иньеста. В своей речи он допустил некоторые, мягко говоря,
бестактные высказывания по адресу социалистических стран. По сему поводу можно
было бы крепко, по-мужски, поспорить с досточтимым епископом. Но оставим на его
совести эти особенно неуместные на данной конференции высказывания, предполагая
заблуждение, исходящее от недостаточного знания предмета. Главным в выступлении
мадридского епископа, однако, была не эта, я бы сказал, анахроническая частность.
Главным было то, что епископ католической церкви самым искренним образом осудил
фашистскую хунту Пиночета. Епископ говорил о том, что, лицемерно называя себя
христианами, убийцы и попиратели свободы на самом деле христианами не являются,
и выразил моральную поддержку тем священникам в Чили, которые помогают
чилийскому народу вести борьбу за свободу и расплачиваются иногда за это своей
свободой, своей жизнью.
Тот факт, что именно испанский епископ в конце концов зачитал заключительное
мадридское воззвание «За свободу Чили», выражающее мнение всех делегаций,
представленных на конференции, был тоже глубоко символичен: диалектика
солидарности такова, что, когда перед лицом народов предстает звериное лицо
фашизма, она втягивает все более широкие общественно-политические слои
независимо от их взаимоотношений друг с другом. 400 с лишним делегатов, собрав-
шихся в отеле «Конвенсион», были, конечно, совсем разными людьми и по
политическим убеждениям, и по профессиям. Но они все сходились в том, что нет
политики выше человека, что никакая профессия никого не
412
делает свободными от ответственности за человека и что одно из самых мерзких
проявлений античеловечности — это то, что происходит в Чили. Если бы всегда люди
начинали разговор с того, что их объединяет, а не с того, что их разъединяет, то тогда
бы человечество мощно двинулось вперед, сметая со своего пути античеловечность.
Как мне говорили, Пиночет прислал в Испанию специально зафрахтованный
самолет якобы с «экономической делегацией», и его агенты так или иначе могли
проникнуть на конференцию. Не случайно молодые чилийцы живой стеной окружали
маленькую фигурку лучащегося «товарища Лучо», защищая Корвалана от возможного
выстрела, а на этажах, где жили делегаты, дежурили испанские рабочие и студенты —
на всякий случай.
Мужественный американец Сол Ландау, приведший с трибуны конференции
неопровержимые доказательства злодейского убийства по тайному приказу Пиночета
бывшего чилийского министра Орландо Летельера, рассказал мне, что в мадридском
аэропорту увидел мелькнувшее в толпе лицо одного из убийц. Когда я вошел с
фотоаппаратом на заседание профсоюзной комиссии, у меня чуть не отняли
фотоаппарат: выступал человек, нелегально приехавший на конференцию из Чили, его
нельзя было снимать. И все-таки атмосфера конференции была такова, что
пиночетовские агенты, даже если и просочились туда, не рискнули шевельнуть
пальцем, а тем более не рискнули вылезти на трибуну.
Частным, но неприятным диссонансом прозвучали нервические реплики одного из
«ультралевых», пытавшегося оборвать кубинского делегата, критиковавшего Китай за
его поведение в чилийском вопросе. Действительно, такому поведению нет
оправдания. Я уверен, что китайским трудящимся должны быть близки страдания
чилийского народа, потому что сами они столько настрадались за свою историю. Как
может страна, называющая себя социалистической, не только стоять в стороне от
трагедии другого народа, но и помогать смертельным врагам социализма? Такой вопрос
возникал, и хотелось бы, чтобы он был услышан и хоть когда-нибудь, но понят.
Социализм и равнодушие к какому-либо народу несовместимы. Как далеки друг от
218
друга Вьетнам и Чили! Но когда делегат Вьетнама зачитал стихи вьетнамского
поэта, посвященные Пабло Неруде, два народа как бы прижались друг к другу, поверяя
боль своих страданий сердцем сердцу.
Чаще всего на конференции звучали три имени: Альенде, Неруда, Хара. Эти имена
стали символом борьбы, трагедии и снова борьбы. Такой борьбы, ради которой стоит
жить. Весь зал стоя приветствовал Ортен-сию Бусси Альенде и вдову Виктора Хары.
Вдова Мартина Лютера Кинга прислала приветствие конференции. В зале были еще
две вдовы — Пабло Пикассо и Сикейроса. Будь живы эти великие художники, они
непременно приехали бы на эту конференцию. Но самое главное, что над трибунами
витали тени замученных в пиночетовских застенках, тени убитых агентами где-то в
эмиграции, тени бесследно исчезнувших неизвестно где. Они как бы были
дополнительными делегатами с правом решающего голоса. И сам собой возникал
гневный протест, запечатленный в мадридском акте:
«Перед лицом всего этого возникает вопрос, который мы должны поставить: что
сделала военная хунта с тремя миллиардами долларов, которые были получены в
течение этих пяти лет от правительств, международных корпораций и частных банков?
Ответ прост: деньги были использованы на оружие и изощренные способы репрессий,
достались двум или трем местным финансовым группам и большим коммерческим
компаниям. Мы решительно осуждаем правительства и организации, которые
поддерживают пиночетовский режим, превращая его в угрозу миру на континенте и
делая борьбу чилийских демократов более затруднительной...»
Похожий на седого от океанской соли орла испанский поэт Рафаэль Альберти,