Страница 51 из 78
– Ничего особенного, – пробормотал я.
Впрочем, я лгал. То был набросок не простой обезьяны. А моей вешалки для полотенец. Никакой ошибки. Разве что на картинке – минус голубые стеклянные глаза и на месте мужские гениталии. Та же человекообразная поза – результат необычного наклона тазобедренного пояса. Те же хрупкие уши, то же распределение волос, те же…
Под рисунком доктор Айвенго Скрэби написал: «Мартышка-джентльмен, последний представитель своего вида, пойманный в Модагоре в 1843 году и переправленный из Jardins Zaologique de Modagor[111] в Великобританию на зоологическом исследовательском судне «Ковчег» в 1845 году».
Вот тебе на, черт меня побери.
– Сам, куда положить наволочки? – окликнула меня Эбби. Но я не ответил. Я уже отвлекся – и зачарованно читал. И снова и снова открывал страницу с рисунком обезьяны. Я смутно отметил, что Эбби ушла, а близняшкам пришлось орать, чтобы добыть свое какао.
Пока они весь день валялись в кровати – спали или работали над таблицей, – я сидел внизу на канапе, изучая документ доктора Айвенго Скрэби. Во многих местах чернила выцвели и читались с трудом, но к вечеру я все же осилил все семьдесят страниц. Книгу явно писал сумасшедший. Ее главный тезис – до абсурда детское и ненаучное предположение, опиравшееся на обезьяну, найденную на чердаке Ядров, – судя по всему, был навеян завистью к Чарлзу Дарвину. Скорее всего, автор, доктор Айвенго Скрэби, и впрямь являлся неким таксидермистом, как он утверждал. Его широкие познания в таксономии не вызывали сомнений, а если чучела на чердаке – его работа, то он, без сомнения, мастер. Но, как и большинство таксидермистов, зоолог из него вышел никудышный, и он явно жаждал произвести фурор в зоологических кругах.
По-своему занимательная книжка. Разумеется, полный бред. Сам тезис можно выкинуть сразу. Зато набросок обезьянки включил мозги. У меня проснулся аппетит. Я хотел узнать побольше об этом виде. Срочно. Потому что, если они вымерли, как утверждал Скрэби, чучело стоит кучу денег.
Кучу денег.
Я не мог выкинуть мысль из головы весь день, и она продолжала там трещать, даже когда я вечером отправился в бар.
Я вошел, и меня поприветствовал Норман Ядр.
– Привет герою-завоевателю, приятель! Что думаешь о новости? Небось не на шутку взволнован – у тебя-то их две на руках? – И он подмигнул.
– Какой новости?
– Ты не слышал? – рассмеялся Рон Биттс.
– Ее крутят во всех выпусках с пяти часов, – добавил Тони Малви.
– Что там? Гоните.
– Женщина в Глазго утверждает, что беременна, – торжествующе объявил Норман, вручая мне пиво. – Выпьем, приятель!
Какое-то время я это переваривал.
– Что, естественно? Не из Банка Яйцеклеток до взрыва?
– Нет. Совсем недавно. – Глаза его горели от возбуждения. – Смотри сам, приятель. – И он включил новости.
Телевизионный выпуск подтвердил все, что ребята говорили о женщине из Глазго. Но тем дело не кончилось. Количество беременных возросло с одной до…
– Семи тысяч? Что, всего за пару часов? – закричал Рон Харкурт. Мы все уставились на экран.
– НИЧЕГО СЕБЕ! – воскликнул Норман. – Ни черта себе поворот, а? Я всегда говорил: британцы выживут! – Он извлек бумажную салфетку из кармана кардигана и, не стыдясь, промокнул слезу. – Чудо жизни, Сам! Только представь! Мы снова услышим шлеп-шлеп маленьких ножек!
В программе новостей показали карту Великобритании. Концентрические круги расходились от Глазго, где был отмечен первый случай беременности; кажется, дальше заявления сыпались последовательно из областей к северу, югу, востоку и западу от города.
– Смотрите! – закричал Рон Харкурт, тыча в анимированный график. – Волна прошла за Ханчберг!
Разнообразные ученые, духовные лидеры и политики оживленно обсуждали известия. Это возрождение, соглашались они. Триумф. Мы снова можем планировать будущее.
– Мы всегда утверждали, что это временный спад, – самоуверенно заявил некий политик.
И только один тип – бледный заикающийся профессор – усомнился:
– Но где д-д-д-д-доказательства? – повторял он. – Хотя бы один случай подтвержден медицинской экспертизой? – Я уже слышал его по радио. Какой-то психолог.
– Семь тысяч тестов на беременность не могут лгать! – возразила ему женщина.
– Н-н-н-н-неужели? – парировал тощий человечек. – А мы уверены, что все они купили эти т-т-т-т-тесты? Не д-д-д-д-думаю. Мы же говорим о семи тысячах ж-ж-ж-ж-женщин. Я сомневаюсь, что в с-с-с-с-стране есть с-с-с-с-столько т-т-т-т-тестов на б-б-б-б-беременность!
– И ему не стыдно! – заорал Норман, побагровев от возмущения.
Публика в студии и «Упитом Вороне» дружно согласилась. Раздались крики негодования и вопли в духе «Уберите его из шоу!», «Да как он смеет!».
– Не хватало нам только фатализма, – кивнул какой-то священник. – Лучше давайте опустимся на колени и возблагодарим за все Господа, друзья!
Но тощий психолог жалостно не унимался:
– Я не пытаюсь р-р-р-р-развеять эйфорию, которая охватила н-н-н-н-н-нацию. Поверьте мне. Я хочу, чтобы у моей жены родился р-р-р-р-р-ребенок не меньше, чем любой м-м-м-м-мужчина. Но нам стоит помнить, что все эти т-т-т-т-тесты легко подделать. Вдобавок, премия слишком в-в-в-в-велика.
– В шею его! – закричал Тони Вотакен.
– Возможно, это все лишь с-с-с-с-самообман, – предположил психолог, но его заикающийся голос потонул в хоре негодования.
– Вот ведь с-с-с-с-собака на сене! – возмущенно заорал Билли Оводдс. – Он хочет сказать, что все эти б-б-б-б-б-беременности выдумали ради денег!
Все рассмеялись.
– Но, признайте, это и впрямь довольно странно, – заметил я. – Все вдруг взяли и з-з-з-з-забеременели.
– Не все, – отозвался Норман. – П-п-п-п-посмотрите на карту! Глазго! Это началось в Глазго и распространяется повсюду. Да и по-любому не страннее, чем то, что зачатия резко прекратились в М-М-М-М-Миллениум.
Мне пришлось признать, что он прав.
– Правь, Британия! – закричал Норман. И запел. Вскоре мы все присоединились. Такое способствует взлету патриотизма. Все парни вместе.
– Правь, Британия, Британия правит морями! – затянули мы, пьяно пошатываясь и обнявшись за плечи. – Б-б-б-б-б-британцы никогда, никогда не будут рабами![112]
И в ту же ночь, когда я дополз домой из «Ворона», близняшки огорошили меня новостью. Они сидели на кровати в куче праздничных воздушных шаров и пили какао с солодом через ультрамодные трубочки.
– Сам, мы беременны.
– Поздравляю, девочки, – не растерялся я. Ясное дело, шутят. Услышали новости и решили попробовать. Но почему-то у меня закружилась голова. – И я – счастливый отец? – Я пытался говорить ровно, но во мне бурлило пиво и националистические страсти; голос дрогнул.
Близняшки пососали соломинки и торжественно посмотрели на меня.
– Да, – хором ответили они. – Ты.
– Мы разбогатеем! – добавила Бланш.
– Мне нужно минутку посидеть, – промолвил я. И провалился в черноту.
Глава 23
Склянка
Не отрицаю: воспитывая из меня, мальчика, мужчину, Пастор Фелпс делал все, чтобы я пошел по его стопам. Если бы они с миссис Фелпс не растили меня как сына, одним Небесам известно, какую бы дорогу я избрал. Перестал бы когда-нибудь ползать на четвереньках? Научился бы говорить?
И все же выражение «сделал себя сам» приходило мне на ум все чаще и чаще по мере того, как мое пребывание в Ханчберге подходило к концу. Ибо разве не стал я за последние три года юношей, который в силу обстоятельств создавал из себя, что мог? Словно вельбот, на котором мы с Томми Болоттсом как-то обрезали швартовы, я плыл в свободном плавании. Я оставил капитана на берегу. И наконец (если вы простите меня за эту долгую морскую метафору), встал на ровный киль. Так я думал.
Но как быстро и внезапно может разразиться шторм, а судьба – измениться? В моем случае это произошло за несколько секунд.