Иди сквозь огонь

На другой день Катя намеренно поссорилась с ним. И больше никому не давала поводов для сближения. «Снежная королева» – прозвище появилось уже в выпускной группе. «Умничка. Но задавака. И глаза-холоднючие, как ледышки» – так её охарактеризовала нянечка, Илона Павловна. Старых кровей, бабуля не лезла за словом в карман и не стеснялась выдавать хлёсткие эпитеты детям, не взирая на статус их родителей. Если бы она знала, в каком ужасе пребывала Катя, считающая, что поцелуй чуть не стал причиной смерти Василя – то смягчилась бы. Наверняка. Но – она не знала. И не знал никто. Все семь лет в школе Катя оставалась точно такой же ледышкой, отбивая неуклюжие попытки одноклассников и мальчишек из других классов сблизиться.

А ею увлекались многие. Худощавая, с идеальной развитой фигурой классических пропорций, длинноногая и с пышной шевелюрой огненных волос – Катя словно сошла с обложки буклета дорогих импортных кукол. Вот только глаза. Синие – но не небесной синью, нет. Глаза синели, как уходящие в лёд дыры. Взгляда этих замораживателей хватало, чтобы у воздыхателя не приключалось второго приступа обожания. Порой добавлялась и пара-тройка слов. Не обидных, нет – а идеально описывающих глубинную суть недостатков наглеца, посягнувшего на дружбу с ней. С самой Снежной Королевой. Она находила, что сказать каждому – ведь это совсем не сложно для того, кто видит людей насквозь. Скрепя своё сердце, она защищала чужие. И плакала по ночам, закрывшись от мира шторами одиночества.

Снова мигнула падающая звезда, и Катя улыбнулась. Вторая – это уже много. Она успела загадать желание, пусть оно исполнится, даже и не скоро. Желание не новое, очень простое: «Пусть появится кто-то, как я. Избавьте меня от одиночества, пожалуйста, звёзды – я прошу Вас…»

Она не особо верила в чудеса, хотя, если задуматься – сама являлась таковым. В глазах окружающих людей, раскрыв лишь частичку своего потенциала, она стала бы кем угодно, появись вдруг такое желание. Вот только, желания не возникало. Катя была иной, не такой, как они. И вознося детские просьбы ночному небу, твёрдо уповала на теорию вероятности, рассчитывая – раз появилась она, то есть и ещё кто-то. Не бывает ничего абсолютно случайного в этом мире, всё повторяется, так или иначе. И где-то в ночи есть подобный ей. А может, и не один. И – даже не одна. Так считал холодный разум, проснувшийся вместе с первым криком, который издала когда-то новорожденная.

Катя прислушалась к ночи, и улыбка угасла. Похоже, отец снова решил провести задушевную беседу, и теперь тяжело поднимался на крышу.

Замок на чердачную дверь он ставил не единожды. Раз за разом, запоры чудесным образом оказывались вскрытыми без особого шума, и он смирился. Заваривать двери наглухо отец не осмелился, это грозило неприятностями с Жэком и ментами.

Вот и он. Кате было жалко отца, отдававшего все силы на воспитание дочери и на здоровье матери. Но принятое однажды решение отдалить от себя всех – распространилось и на них. Катя боялась раскрываться, помня, как дрогнуло, останавливаясь, сердце Василька. Улыбка, тёплое: «Я люблю вас, мам, пап…», и не более. Она боялась. За них.

Катя вздохнула, уже зная, что сейчас услышит.

– Кать, ну разве так можно? – задыхающийся от подъёма на крышу отец даже не стал приводить себя в порядок. – Ну, сколько можно на крышу шастать? Мама там беспокоится. Ей что-то приснилось, пошла к тебе – а тебя снова нет. Ну, хоть дверь на чердак оставила открытой, и то ладно.

Но зачем, опять-то? Кать??

– Пап, посмотри какая ночь… – внутри всё рвалось, но голос не дрожал. – Уже две звёзды упали… Помнишь, как ты учил?

Отец растерянно умолк. Да, он помнил, конечно же. Катя увидела отцовские мысли, и себя в них. Снова стало горько.

Стреляющий угольками костёрок на берегу вялотекущей реки, тёмное пятно палатки в ночи. Они тогда пошли в поход, на два дня с ночёвкой у реки. Отец умудрился наловить рыбы, соорудив удочку из срубленной талины и куска лески с катушки, извлечённой из кармана старой энцефалитки. И сварил уху, со смехом отбросив в сторону выданные матерью в дорогу банки тушёнки и сгущённого молока. А потом он и Катя облазили все кусты на опушке леска, и нарвали там листьев смородины и травы, которую отец назвал белоголовиком. Чай получился бесподобным.

Затем они сидели и смотрели на небо, считая упавшие звёзды. Про каждую небожительницу, что прочерчивала небо, отец рассказывал увлекательную историю. И, конечно же, рассказал про обычай загадывания желания на упавшую звезду. Она тогда загадала найти себе подобных, в первый раз. И погрузилась в мягкие потоки счастья, хотя и не подавала вида. Но отец почувствовал. Наверное, часть её эмоций всё-таки просочилась наружу – и он тоже окунулся в счастье. Если бы с ними оказалась и мама, Катя не удержалась бы – и тогда лёд одиночества раскололся бы, не вынеся волшебства звёздной ночи. Но мамы с ними не было.

Седеющий мужчина и семилетняя девчушка сидели у костра и весело болтали, смеясь и подкидывая в костёр маленькие щепки. И ворох искр, поднимающийся от костра, вторил радостному смеху, возносясь к Млечному Пути.

«Да, вот так всё и было, пап. Ты же помнишь, я слышу…» – подумала Катя. А отец закашлялся и присел рядом.

– Да, Катюш. Я помню. Как не помнить… Не думал, что ты… – голос прервался.

– Пап… ну, пап… не надо. Не мучайтесь вы, и не бойтесь. Сколько уже говорить-то. Мне хорошо здесь, ты же должен понимать. Звёзды – они не люди, с ними легко разговаривать.

– А мы, с нами тяжело?

– Пап. Не начинай снова… – Катин голос похолодел. – Я прошу, не начинай. И маме скажи. Хотя, я и сама могу.

– Да нет уж… я сам. Домой пойдёшь?

– Посижу еще, до третьей звёзды, пап… до третьей звёзды.

Отец вздрогнул и сгорбился, а Катя чертыхнулась про себя. Дважды за вечер давить на одну и ту же точку – недостойно. И, глядя в спину отца, потерянно бредущего к выходу на чердак, кляла себя на все лады. Конечно же – не забыв закрыться от мира.

Послушав мысли отца и убедившись, что он благополучно добрался до квартиры, Катя поднялась с выступа переборки и подошла к ограждению на краю крыши. Набегающий снизу ветер взъерошил волосы, и она зажмурилась, как кошка. А потом открыла глаза и устремила взор вдаль. Ночной город сиял, а улицы струились между пятнистыми тушами кварталов огненными змеями. Но её не интересовали огни города – она надеялась, что сможет уловить настоящий огонь, подобный своему. Хотя и боялась, что другие закрываются точно так же, как и она.

Горизонт снова прочертила падающая звезда. Третья. Пора и домой, сказанного не воротишь… а она всегда поступала соответственно своим словам и обещаниям.

Сноровисто спустившись по лесенке с чердака, она отправилась домой. Стараясь не шуметь, отперла дверь и проскользнула в свою комнату. Мать не выглянула, значит, обиделась крепко, хотя не покажет и вида, как всегда. В чём-то они были похожи. Возможно, свою твёрдость Катя почерпнула именно у матери, очень возможно. Катя прогнала пустую мысль, чтобы та не вертелась в голове всю ночь.

Быстро переоделась, накинула пижаму и скользнула в постель. Звёзд в окне не было видно – посаженные когда-то давно под окнами мелкие чахлые прутья превратились в мощные высокие берёзы, и теперь застилали небо и съедали весь свет. Маленький кусочек звёздной глубины был доступен только с одной точки, там Катя и сидела обычно, готовя школьные задания. Но стоило появиться небольшому облачку – и всё… небо и звёзды за окном пропадали. И ей становилось одиноко.

Глаза закрылись сами собой. И пришёл сон.

«Иди в огонь» – шёпот прозвучал, как гром. В мире сна всегда раздавался только один звук – ярость бьющегося пламени и шорох осыпающегося пепла. И неожиданный шёпот расколол сон, как орех.

Катя не могла понять, откуда взялся голос. Сон ушёл, вместе с огнём. И – Голосом. Это было… необычно. И – неприятно. И даже – страшно. Она вдруг почувствовала неуверенность, как любая девушка на Земле, которую во сне посещают Голоса.