Ложный след

Он вдруг понял, что ему сложно мысленно представить себе, как выглядел Рюдберг. «Он умирает даже во мне самом, — подумал Валландер. — Скоро и само воспоминание о нем истлеет».

Валландеру стало нехорошо, и он встал. Перед глазами непрерывно бежала горящая девушка. Он направился прямиком в полицейское управление, вошел в свой кабинет и закрыл дверь. В половине восьмого он заставил себя разобраться с обзором по делу об угоне автомобилей, которое надо было передать Сведбергу. Он положил папки на пол, чтобы стол был совершенно пустым.

Валландер приподнял подстилку на столе и посмотрел, нет ли под ней каких-нибудь забытых бумаг. Вместо них он нашел лотерейный билет с поцарапанным защитным слоем, купленный много месяцев назад. Он потер серебристое покрытие линейкой и увидел, что выиграл 25 крон. Из коридора послышались голоса Мартинсона и Анн-Бритт Хёглунд. Валландер откинулся на стуле, положил ноги на стол и закрыл глаза. Он проспал самое большее минут десять. Проснулся он от того, что ногу свела судорога. В ту же минуту зазвонил телефон. Валландер схватил трубку, звонил Пер Окесон из прокуратуры. Они поздоровались и обменялись парой слов о погоде. За долгие годы совместной работы между ними постепенно установилось нечто вроде дружбы, но ни один из них не говорил об этом вслух. Часто случалось, что они спорили о том, мотивировано ли нападение и есть ли основания для повторного ареста. Но было между ними и доверие, становившееся глубже, несмотря на то, что они почти никогда не общались вне работы.

— Я прочитал в утренней газете о девушке, которая сгорела на пашне у Марсвинсхольма, — сказал Пер Окесон. — Для меня тут ничего нет?

— Это было самоубийство, — ответил Валландер. — Не считая старого фермера Саломонсона, я был единственным свидетелем происшедшего.

— Господи, да что ты там делал?

— Позвонил Саломонсон. При нормальном раскладе на место выезжает полицейский патруль. Но они в это время были на задании.

— Наверно, зрелище не из приятных.

— Хуже не бывает. Для нас сейчас главное попытаться установить личность погибшей. Думаю, на коммутатор уже поступают звонки. Звонят взволнованные люди, ищущие своих пропавших родственников.

— Но у тебя нет никаких подозрений на криминал?

Сам не зная почему, Валландер внезапно замешкался с ответом.

— Нет, — сказал он помедлив. — Вряд ли можно лишить себя жизни более однозначным способом.

— Но до конца ты в этом не уверен?

— Я плохо спал ночью. Все было, как ты сказал — страшное потрясение.

Они замолчали. Валландер почувствовал, что Пер Окесон хочет сказать что-то еще.

— Я звоню не только поэтому, — сказал он. — Только пусть это останется между нами.

— Я не из тех, кто болтает о чужих делах.

— Помнишь, несколько лет назад я говорил о том, что хочу заняться чем-нибудь другим? Пока не стало слишком поздно, пока я еще не совсем старик.

Валландер помнил этот разговор.

— Помню, ты говорил про беженцев и про ООН. Про Судан, кажется?

— Про Уганду. И я уже, можно сказать, получил предложение. Я решил согласиться. С сентября я на год ухожу в отпуск.

— А что твоя жена?

— Я как раз поэтому тебе и звоню. Мне нужна моральная поддержка. Я с ней об этом еще не разговаривал.

— Собираешься взять ее с собой?

— Нет.

— Ну тогда я подозреваю, что она будет весьма удивлена.

— Не посоветуешь, как бы мне преподнести ей эту новость?

— К сожалению, нет. Но, думаю, ты поступаешь правильно. Жизнь — это нечто большее, она не может заключаться только в том, чтобы сажать людей в тюрьму.

— Я тебе потом расскажу, как пройдет объяснение.

Разговор уже было подошел к концу, когда у Валландера вдруг возник вопрос:

— Значит, Анетте Брулин вернется и будет тебя замещать?

— Она больше не по этой части, работает теперь адвокатом в Стокгольме, — ответил Пер Окесон. — А что, разве ты от нее не в восторге?

— Да нет, — сказал Валландер. — Я просто поинтересовался.

Он повесил трубку. С силой нахлынула неожиданная зависть. Он сам бы с удовольствием уехал в Уганду и занимался бы чем-нибудь совершенно другим. Нет ничего противнее, чем смотреть, как юное существо умирает, превращая себя в пропитанный бензином факел. Он завидовал Перу Окесону, который позволил себе перейти от слов к делу.

Радость, переполнявшая его на пути к Саломонсону, улетучилась. Валландер стоял у окна и смотрел на улицу. Возле водонапорной башни ярко зеленела трава. Валландер вспомнил прошедший год, когда долгое время был на больничном после того, как убил человека. Теперь он задумался о том, удалось ли ему, собственно говоря, полностью освободиться от охватившей его депрессии. Мне надо поступить, как Пер Окесон. Найдется своя Уганда и для меня. Для Байбы и для меня.

Он долго стоял у окна. Потом вернулся к письменному столу и попытался дозвониться своей сестре Кристине. Валландер набирал номер несколько раз, но все время было занято. Он достал из ящика в столе школьную тетрадь. Ближайшие полчаса он посвятил написанию отчета о случившемся прошлым вечером. Затем он позвонил в Клинику судебно-медицинской экспертизы Мальмё, но поговорить с врачом, который мог бы сказать что-либо об изувеченном огнем трупе, не удалось. В пять минут девятого он сделал себе кофе и направился в одну из комнат, где проходили совещания. Анн-Бритт Хёглунд говорила по телефону, а Мартинсон листал каталог садовых инструментов. Сведберг сидел на своем обычном месте, почесывая затылок карандашом. Одно из окон было открыто. Валландер остановился в дверях с чувством, что когда-то уже все это видел. Он словно оказался в ситуации, которая уже была когда-то раньше. Мартинсон оторвался от своего каталога и кивнул, Сведберг буркнул что-то неразборчивое, а Анн-Бритт Хёглунд, кажется, была занята тем, что терпеливо пыталась объяснить что-то по телефону одному из своих детей. Вошел Хансон. В одной руке он держал чашку кофе, в другой — пакет с украшением, которое эксперты нашли в поле.

— Ты когда-нибудь ложишься спать? — спросил Хансон.

Валландер почувствовал раздражение.

— Почему ты спрашиваешь?

— Посмотри на себя в зеркало.

— Вчера засиделся допоздна. Я сплю столько, сколько нужно.

— Это все футбольные матчи, — сказал Хансон. — Все из-за того, что их транслируют посреди ночи.

— Я матчи не смотрю, — сказал Валландер.

Хансон удивленно уставился на него.

— Тебе что, не интересно? Я думал, все смотрят.

— Не до такой степени, — признался Валландер. — Но я понимаю, что это немного необычно. Хотя, насколько мне известно, начальник государственной полиции не рассылал никаких директив о том, что отказ от просмотра матчей приравнивается к пренебрежению служебными обязанностями.

— Возможно, для нас это в последний раз, — мрачно заметил Хансон.

— Что в последний раз?

— Что Швеция участвует в чемпионате мира. Надеюсь только, что это не полный разгром. Больше всего меня тревожит защита.

— Да-а, — вежливо отозвался Валландер. Анн-Бритт Хёглунд по-прежнему разговаривала по телефону.

— Равелли, — продолжал Хансон.

Валландер ждал продолжения, которое так и не последовало. Но он знал, что Хансон имел в виду шведского вратаря.

— Что с ним такое?

— Он меня беспокоит.

— Почему? Он что, болен?

— По-моему, какой-то он неповоротливый. Он плохо играл в матче против Камеруна. Свободный удар у него какой-то чудной, странно ведет себя во вратарской площадке.

— Мы тоже такие, — сказал Валландер. — Даже полицейские могут быть неповоротливыми.

— Едва ли такие вещи можно сравнивать, — ответил Хансон. — Нам, во всяком случае, не приходится в считанные секунды решать, надо ли мчаться вперед или оставаться за линией ворот.

— Черт его знает, — сказал Валландер. — Может, и есть какое-то сходство между полицейским, спешащим на задание, и бегущим вратарем.

Хансон недоуменно посмотрел на него. Но Валландер ничего не прибавил.