Тень Отца

Девушка подняла кувшин и поставила его себе на голову. Теперь она держала его двумя руками, легко поднимаясь по ступеням. Иосиф стоял с ведром в руке и смотрел ей вслед. Он заметил на ее ноге, чуть выше пятки, красный след. Должно быть, поранилась шипом какого‑то растения. «Ничего, — сказал он себе, — каждый может пораниться».

Иосиф снова опустил ведро в глубину колодца. «Сколько, все‑таки, непосредственности в этой девушке!» — думал он. Ведь он видел в Вифлееме многих девушек и говорил с ними. Они приходили в его мастерскую будто бы по делам, но он понимал, что их спроваживали туда родители в надежде, что красота и обаяние их дочерей пересилят чудачество старшего сына Иакова. Едва он начинал говорить с ними, они утрачивали всю свою непосредственность: хихикали, закрывали руками лица, и не переставали сквозь пальцы бросать взгляды; о чем‑то шептались между собой. Они хорошо знали, зачем пришли и чего хотят. Их ребячливые жесты были лишь игрой. А эта девушка действительно оставалась ребенком, но вместе с тем он помнил испытанное им потрясение, когда ему показалось, что в ее взгляде он увидел сияние, открывающее непостижимую зрелость.

Он услышал:

— Я напоила обоих ослов, потому что не знала, который из них твой. Хотя твой, наверняка, тот светленький, правда? Он был сильно измучен жаждой.

— Да, тот светлый — мой. Спасибо тебе!

— И тебе спасибо за воду. Ты пришел издалека?

— Из Иудеи.

— Знаю, это долгая дорога. Я сама по ней когда‑то шла. Благодаря тебе у меня не будут болеть ладони от веревки, — сказала девушка, снова помещая кувшин на голову.

— Если я останусь в Назарете, то сделаю ведро получше.

Они оба вышли из‑под каменного свода.

— Ты плотник? Хочешь здесь поселиться?

— Да, я плотник. Слушай, ты знаешь дом Клеопы, сына Герима?

Девушка, несмотря на тяжесть, которую несла, резко повернула к нему голову:

— Знаю.

— И ты можешь мне сказать, как к нему пройти?

— Дом Клеопы — вон там, высоко у скалы, — она указала рукой. — Если тебе нужно туда, иди со мной. Я иду в ту сторону.

От колодца по склону вели в гору тропинки, видимо, протоптанные женщинами, приходившими за водой. Девушка пошла по одной из них. Иосиф тем временем отвязал осла и взялся за поводья. Поворачивая его, он заметил, что прицепившиеся к бокам осла острые колючки репейника, которые он хотел убрать, исчезли.

Иосиф догнал девушку, все тем же легким шагом поднимавшуюся в гору.

— Это ты почистила осла? — спросил он.

— Не сердись. Он такой славный. Колючки ему мешали.

— Я вовсе не сержусь, а только хотел тебя поблагодарить. Ты помогла мне.

Девушка ничего не ответила. По–прежнему она легко ступала, поддерживая равновесие неуловимым движением всего тела. Они поднялись уже выше богатых домов, стоящих внизу. Отсюда, сверху, были видны лениво лежащие на затененных террасах люди. Тропинка становилась все более крутой, ее изгибы были все длиннее. В какой‑то момент девушка неловко ступила — кувшин покачнулся на ее голове, но она его удержала, не пролив ни единой капельки воды.

— Тяжелая дорога, — сказал Иосиф. — Позволь, я возьму у тебя кувшин.

Она засмеялась своим особенным серебристым смехом, в котором не было ни пустоты, ни язвительности, а только большая, едва сдерживаемая внутри радость.

— Спасибо тебе, — сказала она, — ты добрый. Однако ношение воды — не мужская работа. Наверняка, ты даже не знаешь, как ее нести!

Ее веселость передалась и ему.

— Ты права, я никогда ничего не носил подобным образом.

— Вот видишь. К тому же мы уже пришли.

Тропинка вывела их на каменную осыпь, где ноги вязли по щиколотку в гравии. Они находились теперь у самого обрыва. У скалистой стены торчали пристройки, дополнявшие собой пещеры. Двери в домах были занавешены покрывалами или циновками, сплетенными из тростника.

Девушка остановилась перед одним из домов. Пристройка, сделанная из глины, была так же убога, как и все вокруг. Возле закрывающей вход занавески спал на солнце, свернувшись в клубок, серый котенок. Он проснулся, поднял голову и при виде девушки дружелюбно мяукнул. Немного дальше в куче песка играли двое ребятишек.

— Здесь живет Клеопа, — сказала она, останавливаясь.

Иосиф почувствовал сожаление, что они расстаются. Он мог бы так идти с ней без конца.

— А ты недалеко отсюда живешь? — спросил Иосиф. — Смогу ли я тебя еще когда‑нибудь увидеть?

Она посмотрела на него с таким выражением лица, словно ее развеселил его вопрос. Снова ее рот, казалось, вздрагивал от сдерживаемого смеха. Она осторожно приподняла кувшин и поставила его на землю.

— Здесь я и живу, — сказала она.

7

Два человека сидели на скамье у стены, в тени вьющегося растения.

— Так ты отдашь мне ее в жены? — спрашивал Иосиф.

Клеопа был немного старше Иосифа. Его густые волосы выгорели на солнце и приобрели пепельный цвет. Лицо было смуглое, изрезанное тонкими морщинками. Весь его вид говорил о том, что этот человек привык работать в поле под открытым небом. Он сидел, опираясь на расставленные колени большими огрубевшими руками.

Ответил Клеопа не сразу. Видимо, раздумывал. Только спустя некоторое время медленно стал наклоняться всем телом вперед.

— Со вчерашнего дня я думаю о твоей просьбе. Размышляю о ней не переставая. Даже с женой советовался. Я вижу, что ты любишь ее — мы сразу это заметили. Но я хочу, чтобы ты знал, как обстоят дела. У нее нет родителей. Опекунами ее были священник Захария и его жена. Когда у нас родились Симон и Иаков, она к тому времени немного подросла, и мы попросили, чтобы она переехала в наш дом. Так и получилось. С той поры именно я стал ее опекуном.

— Елизавета говорила мне об этом.

— Жена Захарии была для нее как мать и не перестала быть ею. Елизавета заботится о ней, даже находясь вдали. Я обещал ей, что ничего без ее согласия не сделаю с Мириам. Но раз уж сама Елизавета тебя прислала… Однако я не хотел бы решать поспешно. Не обижайся Иосиф, но ведь я совсем не знаю тебя.

— Ты и не мог меня узнать.

— Ты мне нравишься: ты трудолюбив, благочестив, немногословен. Если бы речь шла о моей собственной дочери, то я бы уже решил.

— Я понимаю твое беспокойство…

— Я советовался с женой до поздней ночи. И мы готовы выполнить твою просьбу. Но… Я не знаю, как ты на это посмотришь. В Иудее, согласно старому обычаю, вопрос о женитьбе решают родители или опекуны детей, а молодым даже нельзя увидеться перед помолвкой. Здесь мы были вынуждены отойти от старого обычая. Наверное, это вызывает у тебя возмущение, но девушки у нас встречают человека, как Мириам встретила тебя, и сами говорят родителям, кого они хотят в мужья. Тебя это сильно возмущает?

— Вовсе нет.

— Действительно?

— Ну конечно. Я люблю Мириам и хотел бы, чтобы она была для меня не только женой, но и другом. Я хочу знать, согласится ли она выйти за меня по собственной воле.

Клеопа поднял голову и молча посмотрел на Иосифа, словно застигнутый врасплох его словами. Затем улыбнулся:

— Я рад, что ты так думаешь. В Иудее люди соблюдают столько предписаний… Потеряться в этом можно. Но здесь мы живем среди язычников. Я знаю, что о нас, галилеянах, говорят как о безбожниках…

— Ты считаешь, что спросить девушку о ее согласии — это безбожие?

Клеопа почесал голову.

— Разве я знаю? Разве я могу знать? Я всего лишь земледелец. Учители в синагогах говорят, что каждое нарушение древних предписаний является тяжким грехом. Что ты об этом думаешь?

— По–моему, если у нас есть уверенность в том, что, нарушая предписания, мы противимся воле Всевышнего, тогда мы грешим.

— А ты, значит, не уверен?

— Нет. Почему Всевышний должен по–разному воспринимать мужчину и женщину? Разве Он не разговаривал с Саррой, Деворой, Юдифью? Впрочем, скажу тебе откровенно… Я люблю Мириам так, что не стал бы ее мужем, если бы не знал, что она сама этого хочет. Я просто не сумел бы иначе.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.