Страница 17 из 97
— Сердце работает нормально… — раздался голос Наташи Орловой.
— Температура?… — спросил академик Тарабкин.
— Тридцать восемь и три…
— Ну и доставил нам хлопот этот паренек! — вздохнул кто-то с облегчением. — Тоже мне исследователь: браться за такой эксперимент!
— А разве мы с вами были не такими? — засмеялся Тарабкин. — Ну, ничего: все в порядке. Сердце выдержало, ожоги заживут… Вот что, друзья: идите-ка отдыхать. Со мной возле пациента останется только Наташа. В четыре утра нас сменят Роберт и Андрей.
— Вместо вас останусь я, товарищ академик. Вы не спали прошлой ночью! — произнес один из врачей.
— Я уже привык, да и спать мне надо меньше, чем вам, молодым, — возразил Тарабкин. — Идите отдыхайте спокойно!
Услышав это, Северсон быстро спрятался за аппаратами, чтобы его кто-нибудь не заметил. Но его опасения были напрасны: врачи, видимо, вышли через другие двери.
Долгое время длилась пауза, а потом Тарабкин спросил:
— Почему вы сегодня такая молчаливая, Наташа?
— Молчаливая?… Да нет, я просто задумалась. Собственно, вспомнила Северсона. Он, наверное, спит сейчас мертвым сном. Да это и не удивительно. Недавно он знакомился с новой жизнью только с помощью телевизора, а теперь вступил в нее самостоятельно. Хотела бы я знать, как влияет на него все увиденное и услышанное, но он такой неразговорчивый…
— Как и каждый житель Севера… — сказал Тарабкин. — Не надейтесь, что он сразу же будет испытывать радость. Пока что он только зритель, даже когда ощупывает все собственными руками. И я опасаюсь, что в новую жизнь он вступил слишком решительно.
— Почему вы так думаете?
— Мир за эти годы очень изменился, Наташа. Мы к этому привыкали постепенно, а он попал в будущее неожиданно, видит только внешнюю сторону вещей, а вглубь — не заглянул. Он не знает смысла того, что происходит вокруг; еще не понимает, что техника, которая ошеломила его, не кумир для нас, а слуга. Вспомните, что он говорил вам на электростанции. Боялся, что не сумеет прожить; что его никто не возьмет на работу, потому что он не знает новых машин… Мы должны развеять этот его страх, помочь человеку почувствовать уверенность в собственных силах… Как это сделать — не знаю…
Еще помолчали. Потом Наташа спросила нерешительно:
— А может, следует посмотреть, как он там?
— Да, да, Наташа, бегите… — согласился Тарабкин.
Для Северсона настал момент, когда дальше тянуть уже было нельзя. Он подошел к двери, постучал.
— Войдите! — сказал Тарабкин. — О, это вы?… Каким ветром?! Мы только что беседовали о вас, и Наташа пошла посмотреть, как вам спится…
— А ее нельзя вернуть? — забеспокоился Северсон. — Она испугается, если не найдет меня в комнате.
— Нет, нет. Она подумает, что вы все еще гостите у Зайцевых… Но что с вами? У вас очень плохой вид…
— Я пришел попросить… хотел вас попросить… — смущенный Северсон не мог подыскать нужных слов. — Не сердитесь, что я беспокою вас ночью… Не сочтите это за неблагодарность: мне нравится у вас, но…
— …Но родина остается родиной, не так ли? — улыбнулся Тарабкин. — Догадываюсь, что вы хотели сказать мне именно это. Ну, что же — я собирался навестить вас завтра утром и сообщить, что лечение закончилось раньше, чем мы думали. И в этом нам очень помогли вы сами. Вы — стойкий парень… Расстаюсь с вами неохотно — ведь вы же немножко и мой сын. Но что поделаешь: «Домой, домой зовет дорога!» — как сказал когда-то старый китайский поэт.
На видеофоне, рядом с операционным столом, мигнул красный свет, и на экране появилось озабоченное лицо Наташи Орловой:
— Что делать?… Северсон снова исчез…
— …И ждет вас здесь. Он хочет попросить, чтобы вы помогли ему приготовиться в дорогу. Завтра утром вы вдвоем вылетаете в Норвегию…
Северсон уже давно спал спокойным сном, когда Наташа подала Тарабкину копию отчаянного «письма в прошлое». Академик покачал головой:
— Я понял его состояние сразу же, как только он вошел в дверь. Думаю, что путешествие на родину будет для него лучшим лекарством. Правда, его ждет некоторое разочарование, но только там он сможет найти самого себя… Нам надо, хотя бы сейчас, исправить свою ошибку…
— Ошибку? — пожала плечами Наташа.
— Да. Нельзя было оставлять пациента в одиночестве. Мы должны были дать ему компаньона с той самой минуты, когда он пришел в сознание. А возможно, ему еще лучше дышалось бы в обществе многих людей. Одиночество — плохой друг, а еще худший советчик. Вслед за ним приходят мрачные мысли, а иногда и отчаяние. Особенно у людей, которые не видят перед собой ясной цели.
Глава XII
Возвращение
Красивый серебристый ракетоплан, мягко покачиваясь, помчался по длинной стартовой дорожке, легко взмыл в воздух и, описав круг над аэродромом, начал набирать высоту.
Дворцы Москвы стали отдаляться, уменьшаться. Город застилала пелена облаков. Светлая голубизна неба синела, превращалась в индиговую, пока, наконец, совсем не потемнела. На небосклоне проступили звезды. Одновременно в кабину через иллюминаторы заглянуло золотое солнышко.
— На этой высоте небо всегда черное, — ответила Наташа на немой вопрос Северсона. — Воздух здесь такой разреженный, что солнечным лучам не от чего отражаться… А взгляните-ка на горизонт! Даже самые недоверчивые отбросили бы здесь сомнения в том, что наша Земля — круглая…
Детали на поверхности планеты постепенно размывались, исчезали. Все внизу закрыла сплошная пелена облаков. Может, именно поэтому пропало всякое представление о скорости движения самолета; казалось, он просто висит среди безграничного пространства и только чуть-чуть вибрирует от работы двигателей.
Прошло совсем немного времени, и ракетоплан начал снижаться.
— Промежуточная остановка? — спросил Северсон.
— Нет, приземляемся в Осло.
— Так быстро?… Значит, Митька был прав… Только нет, это не Осло! — воскликнул он, когда ракетоплан прорвал завесу облаков над аэродромом. — Я этот город знаю как свои пять пальцев!
— Уверяю вас, это действительно Осло, — улыбнулась Наташа. — Правда, немного изменившийся за годы вашего отсутствия.
На аэродроме путешественники пересели на вертолет и продолжали свое путешествие над побережьем, изрезанным многочисленными фьордами.
— Я вот думаю, — нарушила молчание Наташа, — не лучше было бы предупредить жителей Ярлсберга, что вы прилетите? Встреча могла бы быть более радостной для вас.
— Наоборот, Наташа, я рад, что прилетаю инкогнито. Не люблю торжественных речей, а к тому же возвращаюсь домой не как победитель, а как побежденный.
В его голосе звучала глубокая печаль. Что могла сказать Наташа? Как успокоить человека, который возвращается в родную страну, где уже нет ни близких, ни друзей? Слова здесь излишни.
Северсон переходил от окна к окну и горящими глазами следил за проплывавшей далеко под ними родной землей. Городки и деревни казались ему более красочными и веселыми, пустынная тундра — зеленее. Хвойные леса на диких скалах звали его вернуться назад, в детство. Ему казалось, что даже сюда, на пронизанную солнечным светом высоту, долетает знакомый шум горных ручьев.
На горизонте, над голыми вершинами Скандинавских гор, вырисовывался снежно-белый шпиль Галлхёпиггена, вдали блестела морская гладь.
— Взгляните, Наташа, налево! Там — Берген! — по-мальчишески радостно воскликнул Северсон. — Я знаю здесь каждую вершину, каждый островок. Справа от нас — Гаупне и Лейкангер. Нам надо лететь на Гулен, а затем вдоль побережья до устья Сегне-фьорда.
Вскоре вертолет приблизился к группе небольших островков.
— Не можете ли вы лететь чуть ниже? — попросил Северсон пилота. — Что-то я не узнаю родного края.
Островки действительно очень изменились. Когда Северсон видел их в последний раз, на них лишь кое-где чернели лачуги рыбаков. Теперь эта местность напомнила Северсону московский Парк культуры и отдыха. Соединенные мостами острова пересекали во всех направлениях улицы-аллеи, вдоль которых среди зелени сверкали красивые дома.