Страница 24 из 25
Гумбум служит сборным пунктом для караванов, отправляющихся из Монголии на богомолье в Лхacy. Они приходят в Гумбум в 8 и 9 луне[44], а в марте выступают в дальнейший путь; некоторые, может быть, приходят и ранее, к осени, по крайней мере, я, прибыв в Гумбум, уже нашел здесь монголов из Халхи, но это, может быть, отставшие от прошлогоднего весеннего каравана. Если богомолец лама, то на время своего пребывания в Гумбуме он снимает с себя костюм, в котором ходят ламы в северном суровом климате, и надевает на себя ламскую юбку и оркимджи. Торгоутов из Тарбагатая и Тянь-Шаня и даже с Едзин-гола я не встретил, а также не видел и лам чахаров. Впрочем, мои знакомства не были обширны, и потому легко я мог их не заметить в гумбумской толпе.
Из дальних монгольских степей богомольцы являются в Гумбум на верблюдах; в числе богомольцев встречаются и женщины. В Гумбуме верблюды продаются, и далее караваны идут на яках, т. е. яки везут запас и лишнее платье богомольцев, а сами они идут пешком. Выбирая Гумбум местом своей зимовки, мы имели в виду два обстоятельства: во-первых, мы рассчитывали встретить здесь монголов, пришедших из Хангая и других местностей, лежащих по северную сторону Гоби, от них разузнать о дороге вниз по Едзин-голу и оттуда на север, о которой нам до тех пор ничего не было известно. Во-вторых, мы надеялись у богомольцев купить верблюдов, которых они, казалось нам, должны дешево продать. Первый расчет наш оправдался, а второй – нет.
Как управляется духовная братия Гумбума – не знаю, для решения же столкновений со светскими лицами и для сношений со светским начальством в Гумбуме есть три чиновника, которые монголам известны более под китайскими именами: да-лао-е, ерр-ла-о-е и сань-лао-е – «старший чиновник», «второй чиновник» и «третий чиновник». И мы свои дела обделывали через этот тройственный совет; заседают они, по-видимому, как и гэцкуй, в здании, которое называется рчжива, а может быть, тут и живут. Однажды три эти сановника пригласили меня и А. И. Скасси к себе и угостили нас обедом, который состоял из рисовой каши с изюмом и джумой. Это происходило все в том же здании рчжива. Ко мне в келью иногда заходил в гости только младший из трех, сань-лао-е.
В отношении благочиния Гумбум занимает среднее место между Лабраном и Шячуном; монахам запрещается ходить в лосэр (китайскую слободу), тем не менее и днем всегда можно видеть их там; они стараются только не попасть на глаза старшим. Женщины в Гумбуме попадаются на глаза реже, чем в Шячуне, но они иногда и ночуют внутри монастыря, а некоторые даже и живут; впрочем, время от времени отдается приказание выселить их всех из монастыря; тогда монастырь очищается, но только временно; исподволь женщины опять в него набираются. Продажа мяса в улицах монастыря не преследуется: при нас внутри монастыря даже была мясная лавка.
Ламу, уличенного в воровстве, одевают в белое платье и сначала водят по монастырю, потом выводят в поле и ударами палок прогоняют прочь.
За благочинием в монастыре наблюдает гецкуй, который иногда, в месяц раза два, обходит улицы Гумбума, сопутствуемый ассистентами, имеющими в руках четырехгранные раскрашенные и расписанные деревянные трости. Это очень уважаемое лицо в Гумбуме; молодые монахи боятся его. Когда он проходит по верхним улицам гумбумского амфитеатра, он может видеть, что делается внутри дворов на нижних улицах, и потому, как только монахи завидят гецкуя, в этих дворах происходит перемена: веселые занятия и праздные разговоры прекращаются; ламы берутся за книжки, садятся возле стен и сидят, углубившись в чтение. Впрочем, игры не совсем запрещены в монастырской жизни; в праздники молодые монахи играют в особую игру на монастырской площади; игра эта состоит в навесном кидании деревянного шарика и ловле его лбом; для этого на лоб одевается ременный обручик, на котором делается гнездо для приема шарика; один монах бросает шарик, другой подставляет под падающий шарик свой лоб.
На опрятность монастырских улиц в Гумбуме не обращается такого внимания, как в Ламбране. Стыдливые отправления ламы совершают на улицах, перед своими домами и даже перед храмами, не только ночью, но даже и среди белого дня. Обрыв оврага под главным храмом (цзокчин-дуган) в течение всей зимы бывает покрыт неживописными глетчерами; всякий раз, как богослужение кончится и толпа монахов начнет расходиться из храма, край оврага против храмовых парадных ворот бывает унизан красными рядами прикорнувшихся лам. Дезинфекция монастыря исполняется отчасти собаками, но главным образом китайцами из соседних деревень, которые обходят улицы, собирают нечистоты и в мешках на спине относят их в свои деревни.
Ламы в Гумбуме как летом, так и зимой одеваются в установленное для лам платье, т. е. носят юбки и безрукавки, торс облекают так называемым оркимджи, а голову держат непокрытой. В монастырях Халхи, где зимы бывают очень суровы, напр. в Урге, монахи ходят в шубах, и оркимджи носятся поверх шубы; в Гумбуме этого не допускается. Только когда ламы отправляются из монастыря в более или менее отдаленную поездку, они одеваются потеплее и, возвратившись в монастырь, снова надевают юбку.
Ламам, оказавшим успехи в изучении писания и выказавшим их на диспутах, которые происходят на мостовой храма цзокичин-дугана, монастырское управление дает некоторым 15, другим 12 шен зерна в месяц; после перемола из этого зерна получается рсамба – талхан по монгольски. На плате и остальные расходы ламы сами добывают деньги заработками; одни занимаются шитьем, другие служат у богатых лам.
Как и в других монастырях, в Гумбуме много детей, посвященных в ламы и находящихся на обучении у старых лам. Они часто вылазят на плоские крыши домов и репетируют нараспев выученные молитвы.
Сантан-джимба отговаривал меня от зимовки в Гумбуме; он говорил, что это будет дорогая зимовка, так как отбою не будет от попрошайничества лам. И в самом деле, в течение зимы ламы не один раз устраивали поход против нашего кармана. Так, вскоре же после того, как мы устроились в своем помещении, к нам стали являться депутации от разных общин или храмов для поздравления с благополучным приездом. Монахи приносили с собой штук пять-шесть бумажных пакетиков, раскрывали их и раскладывали передо мной; в них обычно были положены горсть черного сахара, горсть леденца, десятка два цзаоров и т. п. Серебро, которым мы заплатили за эти поздравления, как будто пошло в уплату за даровой постой в стенах монастыря. Во время зимнего праздника, когда отдельные группы гумбумских монахов в складчину лепят из масла рельефные картины для выставки, к нам опять потянулись новые депутации с предложением принять участие в сборе на материалы для художников.
Праздники в Гумбуме бывают:
1) В первой луне, т. е. в чаган-сар 14–15 числа. Вечером выставляются щиты с барельефами из козьего масла. Перед щитами выставляются плошки для освещения. Монахи соединяются в группы, делают складчину, докупают материал и вылепляют фигуры по рисункам под руководством опытного художника. В ту зиму, когда мы жили в Гумбуме, таких щитов было выставлено тринадцать; они были размещены вокруг цзокчин-дугана, т. е. главного богослужебного храма; некоторые из щитов были длиной более сажени; самые небольшие – более аршина. В центре каждого щита обычно вылепляется крупная фигура в позе, на полях вправо и влево от этой фигуры – разные сцены в лесу, на воде, в садах и пр. Тут целая флотилия лодок, прикрытых балдахинами и наполненных человеческими фигурами, мандаринами и китайскими дамами; там нагруженные слоны, пруд, на котором плавают водяные птицы, и т. п.
Все эти барельефы выполняются по китайским рисункам[45]; как декорация и как передача простого черного рисунка посредством лепной работы, эти барельефы обнаруживают большие старательность и трудолюбие, но желания художника самостоятельно приблизиться к природе не видно. Самый лучший щит, по отзыву лам, был тот, который был выставлен тангутами и в лепке которого принимал участие кэшиктенец Гендун, живший на одном с нами дворе. Эта выставка масляных работ по-тангутски называется чоба – «жертва»; монголы зовут ее чечек, «цветок»; по-видимому, это перевод с китайского, на котором одним словом «хуар» передается и «цветок», и «картина». К этому дню в Гумбум съезжается множество тангутов и других окрестных жителей; вся эта публика ходит вдоль рядов щитов и любуется ими. В отдельной палатке играет китайская музыка. В другой устроена чайная; ламы зазывают в нее почетных гостей и угощают чаем.
44
Халхасцы из Урги привозят в Гумбум русские товары: красную юфть (болгары), плис, сукно, бязь и репс, но не в большом количестве; напр., юфти не более 12–15 голов.
45
Наш приятель лама Сэрэнь, широнгол из деревни Чи-чжа, однажды видел представленной на одном щите историю женщины Барма. Это была злая старуха, поедавшая детей. Один бурхан взял у нее самого маленького сына и заключил в чашу. Старуха Барма стала рыдать и просить бурхана возвратить ее ребенка. Бурхан сказал: «Вот я взял у тебя одного ребенка, и ты жалеешь и плачешь. Как же ты не подумаешь, что и другим матерям так же жалко своих детей и ешь их». Барма почувствовала стыд, и бурхан возвратил ей ребенка, после чего Барма больше не ела детей.