Страница 14 из 25
Ни религия, ни язык в Монголии не подвергались никаким ограничениям. Буддийская религия, которой так искренне преданы монголы, не только не терпела от китайского правительства никаких притеснений, но император постоянно свидетельствовал свое уважение буддийскому духовенству Монголии; он демонстрировал это уважение торжественными посещениями буддийских храмов в Пекине; он оказывал ему почести; на центральной площади в Урге на средства империи в честь богдо-гэгэна построены почетные монументальные ворота; некоторые монастыри в Монголии содержатся на счет императора.
Китайское правительство свободно от упрека в насилии также и по отношению к монгольской национальности. Оно не изобретало никаких искусственных мер для окитаивания монголов. Если южные и восточные монголы в значительной степени окитаились, то это результат самой народной жизни, и китайское правительство в этом нисколько не повинно.
Вообще, надо сказать, что политическую зависимость Монголии от Китая нельзя назвать политическим игом; это иго монголы могли легко переносить. Несомненно тяжелее чувствовалось монголам экономическое иго, которое наложили на него китайские купцы. Это экономическое порабощение возмущало национальное чувство монголов, но верховная власть Китая в этом виновата только косвенно; ее можно упрекнуть в небрежном отношении, в невнимании к интересам монгольской массы, а не в своекорыстии и коварстве.
Как ни тяжела была участь монгола, плательщика податей, все-таки монголы продолжали бы терпеть и не волноваться, если б не начались волнения в Центральном Китае.
Европейские идеи о политической свободе, проникнув в Китай, создали в китайском обществе партию недовольных старыми порядками, которая стала требовать реформ. Движение началось с Южного Китая, население которого более восприимчиво и отличается более пылким темпераментом сравнительно с северянами. Образовалась республиканская партия; ряды ее выступили на улицу; организовалась революционная армия, которая вступила в бой с правительственными войсками, одержала над ней ряд побед и – в конце концов Южный Китай был объявлен республикой. Теперь идет вопрос о включении в Китайскую республику северной половины Китая, в котором монархические идеи коренятся глубже в населении.
События во внутреннем Китае расшатали центральную власть, а затем ослабела и власть агентов центральной власти на окраинах. Слухи об отречении императора от престола поставили перед монголами вопрос, признать ли над собой власть президента Китайской демократической республики или объявить Монголию независимой. Монголы приняли второе решение и ургинского гэгэна, так называемого богдо-гэгэна, признали монархом независимой Монголии. Может быть, это положение временное; может быть, монголы впоследствии вступят в унию с демократической Китайской республикой, может быть, в унию с Китайской императорской короной, если последняя не будет окончательно упразднена.
Монгольское движение начато несомненно ее интеллигентными слоями, т. е. князьями и духовенством, но составляет для нас, посторонних наблюдателей, тайну, чем эти слои были недовольны при китайских порядках. Именно при этих порядках они пользовались такими льготами, каких не получат при других условиях. Китайское правительство предоставило Монголии самое широкое самоуправление, но под этим самоуправлением надо разуметь предоставление сбора налогов и управление князьям. Собранные деньги шли на содержание стражи на государственной границе, на организацию почтовых сообщений, на содержание монастырей и духовенства, в обязанность которого в Монголии входят заботы о народном образовании и народном здравии, и на содержание княжеских семей и их родственников.
Буддийские монастыри должны быть признаны важными культурными центрами; сюда стремится все лучшее, что есть в народе, все бескорыстное, все ищущее света и правды. Сюда направляются монгольские Ломоносовы. Из монастырей распространяется учение Будды, морализирующее народную массу, но равнодушное к вопросу о сохранении национальности; национальная идея ютится в княжеских резиденциях. Княжеские канцелярии ведут переписку на монгольском языке, и этим вызывается потребность в монгольских школах, которые и поддерживают монгольскую грамотность, тогда как в монастырях встречаются монахи, которые отлично знают чужой тибетский язык, но не умеют ни читать, ни писать по-монгольски.
Князья живут в тесной дружбе с духовенством; в ставке каждого князя есть монастырь, на устройство которого уходят главные заботы князя; князья стараются превзойти друг друга в этих заботах; они соперничают и мучаются вопросами, у кого монастырь отличается большим благолепием и более богатым собранием тибетских книг. Признавая за духовенством большие культурные услуги, все же нельзя не отнестись отрицательно к его господству в жизни монголов; большинство лам, т. е. буддийских монахов, – бесполезный балласт для культуры и является большой обузой для народа, а между тем князья не задумываются над вопросом о секуляризации школы и медицины, и, зачитываясь буддийскими легендами о царях и князьях, тративших огромные суммы на угощение монашеской толпы, из кожи лезут, чтобы заслужить у духовенства репутацию щедрого жертвователя.
Дорого обходится монгольскому народу это чувство покорности, которое питают князья к буддийскому монашеству. Тяжела для него также та система собирания податей, которая у князей вошла во всеобщее употребление. Сбор податей князья отдают на откуп китайским купцам. На это их вынуждает характер монгольского хозяйства. Князю, для удовлетворения общественных нужд, нужно серебро; чтобы доставить его князю, монгол должен продать продукт своего кочевого хозяйства: шерсть, скот, кожу, китайскому купцу. Но очень часто в момент сбора податей у монгола продуктов нет в наличности, они еще в ожидании; он берет у китайского купца серебро в долг, обещаясь уплатить потом шерстью или скотом. При такой сделке цена за продукт дается купцом вдвое и втрое дешевле.
Монголы от таких сделок впадают в неоплатные долги и с каждым годом нищают, а богатеют только купцы и князья; в случаях, когда монголы не хотят платить долгов, князья высылают своих чиновников на помощь китайским приказчикам выбивать долги из населения. Интересы князя совпадают с интересами китайского откупщика, и потому монгол не находит справедливой защиты у своего князя, если у него возникло несогласие с китайским купцом. Высшая власть в крае, т. е. китайская бюрократия, при столкновении монголов с китайскими откупщиками также большею частью принимает сторону последних. Такой порядок монгольской жизни можно назвать заговором китайских откупщиков, китайских чиновников, монгольских князей и монгольских монахов против монгольской народной массы. Освобождение народной массы от экономического порабощения китайскому капиталу – главный теперь национальный вопрос в Северной Монголии.
Столь же мало, как северные князья, воодушевлены монгольским патриотизмом князья Южной Монголии. Здесь князья, в ущерб своему родному племени, сдают хошунные земли, считая хошунную территорию своей земельной собственностью, в аренду китайским крестьянам и арендную плату кладут в свой карман. Вследствие этого у населения хошуна уменьшается пастбищная земля, ему приходится меньше содержать скота, оно беднеет, тогда как за счет его князь богатеет.
Для нас, наблюдателей монгольских событий издалека, неясно, как понимают свою политическую задачу вожди монгольского движения. Для монгольских князей и монгольского духовенства крушение пекинского трона не выгодно, а между тем Монголия, руководимая несомненно князьями, объявила себя независимою. Для китайской демократии, если б она водворила свою власть на всем пространстве бывшей Китайской империи, было бы позорно усвоить императорскую политику в отношении Монголии, т. е. заключить союз с монгольскими князьями, эксплуататорами народной массы. Императорская власть, покровительствовавшая князьям или, по крайней мере, весьма терпимо относившаяся к ним, пала; надежды на благожелательное отношение к ним республиканского правительства сомнительны. Старый порядок может сохраниться, если в объявленной независимою Монголии князья сумеют остаться хозяевами страны, но сохранить независимость Монголии очень мудрено при ее территориальных условиях.