Страница 21 из 28
В поле перед вокзалом чернело несколько синих палаток, это были китайские военные пикеты, охранявшие железную дорогу.
Я вышел в поле, которое дремало, залитое светом луны, поднявшейся из-за горизонта.
Из ближайшей палатки показалось несколько китайских солдат с ружьями, которые подошли ко мне.
Я обратился к одному из них:
– Ни хао?
– Хао.
– Ни хао?
– Хэн хао! Ни гуй син?
– Во син Ли.
– Ни гуй син?
– Во син Ян.
– Ни до да суй шо?
– Эр ши ву.
– Ни ю цзи суй?
– Во эр ши ци.
– А! Ни би во да. Айя! Ни шо дэ чжун го хуа хэн хао!
– Ты здоров? – спросил я китайского солдата.
– Здоров.
– Ты здоров? – спросил меня солдат в свою очередь…
– Очень здоров. Твое дорогое имя? – поспешил я спросить солдата, следуя правилу китайской вежливости.
– Мое имя Ли-Слива.
– Твое дорогое имя? – спросил китаец.
– Мое имя Ян-Тополь.
– Очень хорошо! – похвалил китаец мое имя.
– Ты считаешь себе сколько лет?
– Двадцать пять, – сказал китаец и спросил:
– Ты сколько лет имеешь?
– Я – двадцать семь.
– А! Ты старше меня. Айя! Ты очень хорошо говоришь по-китайски.
Подобным же образом я отрекомендовался и прочим солдатам, окружившим нас.
Мы разговорились. Солдаты были одеты в синие бумажные кофты, поверх которых они имели синие безрукавки с красной каймой и золочеными пуговками. На ногах были одеты синие шаровары и суконные сапоги на высоких белых подошвах из бумаги. Голова была обмотана черным платком, скрывавшим косу, свернутую для удобства, чтобы она не болталась. На черном кожаном поясе была золоченая бляха, изображавшая двух драконов. Поверх пояса одета перевязь с крупными патронами Маузера.
Их смуглые лица, кроме добродушия, любопытства, праздности и принадлежности к китайскому племени, ничего более не говорили.
Солдаты сейчас же спросили меня:
– Ты, конечно, англичанин?
– Нет, я русский.
– Это очень хорошо, что ты русский. Россия – большое и сильное государство. Русские – хорошие люди, а англичан мы не любим. Англичане – гордые люди и колотят наш бедный народ палками. Откуда ты приехал?
– Я приехал из Лиушунькоу-Порт-Артура. Вы знаете, что Лиушунькоу теперь занимают русские?
– Нет, не слыхали.
– Русские уже два года живут в Лиушунькоу.
– Нет, не слыхали. Слыхали только, что русские зачем-то пришли в Лиушунькоу. Говорят, что Хуан-шан, наш император, просил русских прийти в Лиушунькоу, чтобы прогнать японцев.
– Зачем вы здесь стоите? – спросил я.
– Мы охраняем железную дорогу от ихэтуань. Ихэтуань – нехорошие люди. Они жгут деревни, грабят народ и хотят разрушить дорогу. Мы уже били их под Янцунем. Генерал Не Ши Чэн, наш начальник, послал нас разогнать их. Но Ситайхоу, наша старая императрица, приказала не трогать ихэтуань. Генерал Не рассердился и ушел в Лутай. Но мы все-таки успели подраться с ихэтуань. Мы их убили 1000 человек, но они тоже убили много наших солдат. Мы им за это крепко отомстим, и не один ихэтуанец не уйдет от нас целым, – говорили солдаты, злобно указывая на деревню перед вокзалом.
– В таком случае, – сказал я, – мы с вами друзья. Русские и иностранные войска пришли в Тяньцзин, чтобы тоже охранять мирный народ и спокойствие.
– Конечно, мы друзья, – заговорили китайцы.
– Пын ю, пын ю, хао пын ю! Друзья! Друзья!
Послышались свистки паровоза, подходившего к станции.
Я распрощался с моими собеседниками и сообщил им, что на поезде пришли русские солдаты, на что те хором ответили:
– Дин хао! дин хао!
– Весьма хорошо! весьма хорошо!
Было около двух часов ночи. Европейцы, собравшиеся на вокзале встретить русский полк, ждали, ждали и разошлись. Осталось только несколько человек русских, коммерсант Батуев, французский консул граф Дюшейляр и полковник Вогак, вернувшийся из Таку. Присутствовало также несколько французов и одна молодая дама из числа тех беглецов, которые спаслись из Баодинфу. Для встречи товарищей были выстроены русские матросы, бывшие в Тяньцзине.
Сердце русское радовалось, видя вагоны и открытые платформы, усыпанные русскими стрелками с загорелыми, здоровыми и веселыми лицами, в белых фуражках и белых рубахах, ярко освещенных полным месяцем. Отрадно было видеть простых русских солдатиков, храбрости и выносливости которых ныне вверялась жизнь просвещенных европейцев в Тяньцзине и Пекине. Приятно было видеть рослых русских лошадей, которые, испытав все трудности морского путешествия и перегрузки с судна на судно, теперь спокойно стояли на платформах и весело обмахивались хвостами.
Без шума и толкотни солдаты со всей амуницией один за другим повылезали из вагонов и длинным развернутым фронтом выстроились на платформе вокзала. На правом фланге стоял хор музыки.
Командир полка Анисимов своим тихим, спокойным голосом скомандовал встречу знамени.
Зазвенело оружие, и месяц заиграл на солдатских ружьях, взятых накараул, – и на опустившихся шашках офицеров.
Дрогнули звуки русского встречного марша, перекликнулись между длинными каменными стенами вокзала, разбудили Пэйхо и, отраженные сонной гладью реки, понеслись бодрящей вестью по европейским концессиям.
Русские и иностранцы сняли шляпы, – и новое полковое знамя с золотым наконечником, символ веры, долга и мужества, было пронесено перед всем фронтом.
Это была последняя торжественная и красивая картина, которую тяньцзинцы видели на железнодорожном вокзале. Через два дня вокзал был уже свидетелем жестоких картин кровопролития и истребления и сделался ареною храбрости, стойкости и безвременной гибели многих русских и союзных солдат и офицеров.
Полк перестроился и с музыкой, через мост на Пэйхо, двинулся в европейский город.
Для бивака было отведено пустопорожнее место, принадлежавшее Старцеву и находившееся почти в середине французской концессии, между улицами Rue Baron de Dillon и Rue du Chemin de fer, где полк стал сейчас же располагаться лагерем.
Солдаты разбили палатки и, измученные от усталости и голода, повалились наземь. Офицеры разошлись по русским домам.
Командир 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, полковник Анисимов, которому пришлось первому вместе со своим полком отстаивать европейские концессии в Тяньцзине, осажденные китайскими войсками и боксерами, уже испытал все труды и тягости боевой жизни в тяжелую годину Турецкой кампании. 23 октября 1877 года в деле при Деве-Бойну, с 15 солдатами своей роты, он первый взошел на высоту, занятую турецкой артиллерией и отбил два неприятельских орудия. За свой подвиг он был награжден Георгиевским крестом. Когда в Одессе был сформирован 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, К. А. Анисимов был назначен первым командиром этого полка и сумел заложить в солдатах и офицерах молодого полка те благородные боевые традиции, которые он вынес из Турецкой кампании и своей собственной доблестной службы. Не успел 12-й полк прибыть на Квантун, как полку нужно было сразу нести трудную аванпостную службу на Цзиньчжоуских позициях для охраны квантунской границы. Не только солдатам и офицерам, но и офицерским семьям пришлось поселиться в жалких китайских деревенских домиках, жить по-походному и страдать летом от зноя, а зимою от ветра и холода.
Не задолго до боксерского восстания 12-й полк был перевезен в Порт-Артур и размещен в наскоро построенных бараках и казармах на Тигровом полуострове. Не успел полк устроиться на новом месте, как был переброшен в Тяньцзин для охраны иностранцев.
25 марта 1900 года, на полковом празднике по случаю Высочайшего пожалования молодому 12-му полку знамени, К. А. Анисимов произнес блестящую речь, в которой между прочим сказал:
«Не дрогнула, господа, у меня рука, когда я принимал Высочайше пожалованное знамя. Этот знак высокого Монаршего благоволения полком еще не заслужен, но я надеюсь, что мы его заслужим. Более, я уверен, что мы оправдаем высокую милость нашего Державного Вождя. Уверенность свою я основываю на высоких качествах русского солдата. Качества эти: мужество, храбрость, выносливость, а главное – беспредельная преданность своему Государю и любовь к родине.