Страница 14 из 14
Саймон понял, что разговор окончен. Он собрал свои книги и сказал:
- Спасибо за историю, мисс Лосс.
Когда он спустился по лестнице и вышел из Академии, то понял, что слишком сильно опоздал.
Он увидел, как примитивные, грязные и усталые, державшие друг друга под руки, уже плетутся обратно с тренировочной площадки. Марисоль шла впереди, под руку с Джорджем. Она выглядела так, будто кто-то пытался выдрать ей волосы.
- Ты где был, Льюис? – крикнула она. – Мог бы хоть поболеть за нас, когда мы выиграли!
Немного дальше за ними топала элита. Саймон почувствовал глубокое удовлетворение, когда заметил чрезвычайно несчастного Джона.
«Доверяй друзьям», говорила Катарина.
Саймон мог сколько угодно выступать в защиту примитивных, но важнее было то, что Джордж, Марисоль и Сунил делают тоже самое. Саймон не хотел ничего менять, вновь становясь особенным, исключительным примитивным, бывшим Светочем и героем. Они все вместе пытались стать героями. Его друзья могут побеждать и без него.
Саймон подумал, что Катарина рассказала ему эту историю ещё по одной причине, которую не озвучила.
Она услышала эту историю от своего друга Рагнора Фелла, который теперь был мёртв.
Катарина слушала истории своего друга так же, как Джеймс Эрондейл слушал истории своего отца. Возможность рассказывать истории снова и снова тем людям, которые могут их услышать и чему-то поучиться, означала, что её друг ещё не совсем для неё потерян.
Саймон подумал, что возможно, он мог бы написать Клэри так же, как написал Изабель. Возможно, ему стоит доверять Клэри в её любви к нему, несмотря на то, как сильно он может её подвести. Может быть, он уже готов услышать их с Клэри историю. Он не хотел потерять своего друга.
Саймон писал Клэри письмо, когда в комнату вошёл Джордж, вытирающий голову полотенцем. Он всё таки рискнул принять душ в ванной для примитивных.
- Привет, - сказал Саймон.
- Привет. Ну и где тебя носило во время игры? – спросил Джордж. – Я думал, ты уже никогда не вернёшься, и мне придётся закорешиться с Джоном Картрайтом. Потом я подумал, что приятель из него выйдет так себе, и решил раздобыть одну из лягушек, которые должны тут водиться, дать ей маленькие лягушачьи очки и назвать её Саймон 2.
Саймон пожал плечами, неуверенный, позволено ли ему обо всём этом рассказывать.
- Катарина задержала меня после занятия.
- Осторожнее, или о вас двоих могут поползти слухи, - сказал Джордж. – Не то чтобы я осуждаю. Она определённо… чарует своей синевой.
- Она рассказала мне долгую историю о Сумеречных охотниках, многие из которых были редкими дебилами, и о парабатаях. А ты сам вообще, что думаешь по поводу всех этих парабатайских дел? Руна парабатая – это ж как браслет дружбы, который уже никогда не сможешь забрать обратно.
- Думаю, это здорово, - сказал Джордж. – Я бы хотел иметь человека, который всегда меня прикроет. Кого-то, на кого можно рассчитывать во времена, когда наш страшный мир становится ещё страшнее.
- Звучит так, будто у тебя уже есть кто-то, кому ты мог бы это предложить.
- Я бы предложил тебе, Сай, - сказал Джордж с неловкой улыбкой. – Но знаю, что ты не предложил бы мне. Я знаю того, кого бы ты попросил. И это нормально. У меня всё ещё есть Лягушонок Саймон, - добавил он задумчиво. – Хотя, я не уверен, что его можно использовать в качестве Сумеречного охотника.
Саймон рассмеялся над шуткой, сглаживая неловкий момент.
- Ну как душ?
- Я могу назвать его только одним словом, - сказал Джордж. – Одним грустным, грустным словом. Он был песчаным. Но мне всё равно пришлось его принять. Я был жутко грязный. Наша победа была потрясающей, но мы завоевали её с большим трудом. Почему Сумеречные охотники такие упорные, Саймон? Почему?
Джордж продолжил жаловаться уже на Джона Картрайта с его неумелыми попытками играть в бейсбол, но Саймон не слушал.
Я знаю того, кого бы ты попросил.
Вспышка воспоминания, режущего словно нож, возникла в голове у Саймона. Я люблю тебя, сказал он Клэри. Он сказал это уверенный, что ему предстоит умереть. Он хотел, чтобы это были его последние слова перед смертью. Самые искренние слова, какие он мог произнести.
Всё это время он думал о двух своих возможных жизнях, но у него их не было. У него была одна реальная жизнь с настоящими воспоминаниями, и один лучший друг. Он помнил своё детство таким, каким оно и было на самом деле, помнил, как они держались с Клэри за руки, переходя улицу. И последний год тоже был реальным: с Джейсом, спасающим ему жизнь; и с ним самим, спасающим жизнь Изабель; и там была Клэри, Клэри, всегда Клэри.
Другая же жизнь, так называемая «нормальная жизнь» без его лучшей подруги, была просто подделкой. Она была похожа на гигантский гобелен, на котором всеми цветами радуги были вытканы события его жизни, но один цвет – самый яркий – из него просто вырвали.
Саймону нравился Джордж, ему нравились все его друзья в Академии, но он не Джеймс Эрондейл. У него уже были друзья до того, как он сюда приехал.
Друзья, ради которых стоит жить, и за которых не жалко умереть. Друзья, которые достойны присутствовать в каждом воспоминании. Все они были частью Саймона, особенно Клэри. Она была тем ярким цветом, который вырвали, самой яркой нитью, которая вилась от его первых воспоминаний и до последних. Без Клэри, в жизни Саймона чего-то не хватало. Его жизнь никогда не будет правильной, пока рядом с ним не будет Клэри.
Моя лучшая подруга, подумал Саймон. Ещё одна причина, по которой стоит жить на этом свете и стать Сумеречным охотником. Возможно, она не захочет стать его парабатаем. Бог свидетель, что Саймон далеко не подарок. Но если он закончит Академию, и если сумеет стать Сумеречным охотником, то все его воспоминания о лучшей подруге снова к нему вернутся.
У него была возможность присмотреться к узам, связывающим Джейса и Алека, Джеймса Эрондейла и Мэттью Фэйрчайлда. Он мог спросить, не согласится ли она провести ритуал и произнести слова, которые отражают всё то, что они чувствуют. После этого, их связь действительно стала бы нерушимой.
Во всяком случае, он мог бы спросить об этом Клэри.