Страница 14 из 36
— Чем могу быть полезен, мистер? Эйб просил немного помочь, но предупреждаю: никаких имен, ничего такого, о чем я не имею права говорить.
Я только энергично кивал головой, радуясь журналистской удаче — пройтись по гетто в сопровождении того, кто знает его изнутри, что называется, со всеми потрохами.
— Да мы ничего особенного и не ждем, — поспешил заверить полицейского Эйб. — Ты нам нужен просто на всякий случай. Мистер Алекс хочет побыть здесь до вечера. Сам понимаешь — если уж смотреть, так смотреть.
Полицейский приглашающе повернулся к машине.
— Может быть, пешком? — неуверенно предложил я.
— О"кэй. Но когда стемнеет — на машине.
Я кивнул. Что поделаешь, в чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят.
...Мы завернули за угол и уткнулись в громадную кучу кирпича: обрушилась стена сгоревшего дома, и теперь поперек тротуара и части улицы возвышался устрашающий завал. Подобных брошенных домов в Гарлеме множество. И виноваты вовсе не стихийные бедствия. Хозяева эксплуатировали их до последнего, а когда нужно было заняться капитальным ремонтом, бросили. Невыгодно. Теперь это собственность муниципалитета. От него нечего ждать средств: Нью-Йорк — давно банкрот. Так и стоят эти дома, постепенно разрушаясь, смотря на мир пустыми глазницами окон, давая приют бродягам, бездомным и преступникам. Полиция просто боится появляться в таких кварталах — можно порой нарваться на пулю из засады.
Чтобы обойти неожиданное препятствие, мы свернули в узкую щель между домами, намереваясь пробраться проходными дворами, и оказались на небольшом пятачке-колодце. В углу двора, где ветер не так крутил маленькие смерчи из мусора и пыли, на фоне изъеденных непогодой кирпичных стен красовались два легоньких стола на алюминиевых ножках. Сдвинутые вместе и накрытые бумажной белой скатертью, они выглядели чужеродными в этом сером убожестве. Рядом с разнокалиберными чашками-плошками красовалась вазочка с красными бумажными цветами. Две негритянки, молодая, беременная, и пожилая, сидели на раскладных алюминиевых стульях; две другие осторожно доставали нехитрую снедь из пузатой, бесформенной сумки и большой кастрюли, пристроенных на пустых картонках из-под пепси-колы. Трое мужчин, один совсем седой негр и двое помоложе, пристраивали деревянные ящики вместо стульев.
Когда они увидели нас, улыбки застыли на их лицах, а потом вовсе исчезли. В позах сквозила явная напряженность. «Полицейский с двумя чужими... Что им здесь нужно?» — тревожно спрашивали глаза. По поведению этой небольшой компании, скорее всего одной семьи, видно было, что добра от нашего появления они не ждали.
Чтобы не нарушать этот маленький «пикник» в пыльном, мрачном колодце, мы быстро пересекли двор, вышли на следующую улицу и оказались напротив небольшого, но красивого и ухоженного дома. «Здесь жил Дюк Эллингтон», — прочел я надпись на скромной табличке, прикрепленной к фасаду. «Да, он никогда не расставался со своим народом, даже тогда, когда играл с президентами в четыре руки на приемах в Белом доме, — подумалось мне. — Сын Гарлема, он навсегда остался с ним».
— Вы спрашиваете, каково работать в полиции здесь, в Гарлеме? — начал наш гид. — Да, наверное, как везде в Америке. Конечно, есть свои особенности. Во-первых, среди нас слишком много белых. Полицейский, «коп», уже враг, а если он белый, то вдвойне. Расовая неприязнь, которую, поверьте, создали не мы, очень мешает. У черного к белому уже предубеждение; а вдруг расист?
— Говорят, что Гарлем — гнездо преступности, — продолжал полицейский. — А я скажу, мистер, что вся Америка такое гнездо. Поверьте мне, профессионалу. В Гарлеме преступность высокая не потому, что его обитатели черные. Мы, конечно, вспыльчивее северян, но, с другой стороны, и больше чтим закон, даже при нашей малой образованности. Ведь достаточно одного темного цвета кожи, чтобы ты уже был в чем-то виноват. Цветной получает вдвое, а то и втрое меньше белого, а платит за жилье и другие коммунальные услуги, хотя бы здесь, в Гарлеме, в три раза больше. Водоразборные колонки видели? Наша достопримечательность, нигде в городе больше не сыщешь. И ходят люди за водой, как сто лет назад. А ведь это Нью-Йорк со всеми его современными чудесами, которые так любят показывать туристам.
Вот в Бронксе нет негров, но он держит первенство по преступности в городе. Значит, дело опять-таки не в неграх. Вы знаете, мистер Алекс, что ежегодно полицейское управление Нью-Йорка теряет девять тысяч человек только убитыми в стычках с преступниками? На Гарлем тоже падает немалая доля. Доставать оружие иногда приходится по нескольку раз в день, да и стрелять тоже случается. У полиции поговорка есть: «Кольт сначала доставай, вопросы после задавай». Много рецидивистов, которые действуют по принципу: «Или ты, или я». Эти стреляют первыми. Бывают и стычки между бандами, с пальбой. Например, не поделили «сферу влияния». Мчимся туда, а они берут нас под перекрестный огонь, ведь мы и для тех и для других — враги, представители власти.
У нас в полиции служат разные ребята, есть честные, хорошие парни, настоящие американцы, а есть и дрянь, трусы и лихоимцы; эти, как правило, «тригер хэпи» — нажимают на курок, не разобравшись, в чем дело. Один белый «коп» до того перепугался, когда к нему неожиданно бросился негр, что в упор застрелил его. А парень за помощью спешил. Таких судить надо, но коп всегда будет прав, скажет, что на него нападали, и конец. Да и кому какое дело... убили-то ведь черного.
Не подумайте, что я так говорю потому, что сам негр. Я за закон, а он должен быть для всех одинаков, иначе ему грош цена...
Наш провожатый говорил о законе, а у меня перед глазами стояла фотография из английского журнала «Обсервер», сделанная в Гарлеме. Двое белых полицейских в черных кожаных куртках с револьверами в руках, а на полу, прижатый к стене, лежит негр. Нога одного из «копов» давит на горло лежащего, второй уже приготовил наручники. Двое облеченных властью на одного бесправного. Белое и черное.
— Вообще-то, если уж всерьез говорить о преступности в Гарлеме, нужно прежде всего разобраться в ее причинах, — вступил в разговор Эйб Брюн. — Ведь здесь треть жителей безработные, больше четверти живет на пособие. А все дорожает так быстро, что на это пособие концы с концами не сведешь. Нищета — вот первая причина. К тому же негр, как правило, не имеет необходимой квалификации. Значит, и низкооплачиваемая работа, да и та по «черной таксе». Школ не то что нехватает, их просто чудовищно мало, переполнены они сверх всякой меры. Учится, в лучшем случае, лишь каждый пятый из ребят. Живут — сами видели как. Зимой на улице теплее, чем в этих промерзших каменных холодильниках. Зато летом, в жарищу, они раскаляются, как доменные печи. Учтите, что половина домов в Гарлеме даже официально признана непригодной для жилья. Немудрено, что люди целые дни проводят на улице. В хорошую погоду даже спят во дворе...
Я вспомнил фотографию известного американского журналиста Брюса Дэвидсона «Черное и белое»: пятеро негритят лежат на голом полу, шестой, еще грудной, разметался на тощем тюфяке в ногах спящей матери, а около них примостилась худая белая собачонка, тоскливо смотрящая в объектив. Сколько же таких семей в Гарлеме?
— Я знаю снимки Дэвидсона, — кивнул головой на мою реплику наш добровольный гид. — Лучше него, пожалуй, никто Гарлем не снимал. Честная работа, — полицейский неожиданно нахмурился. — Только ни ребятишкам, ни взрослым от этого не легче. Я люблю Гарлем, здесь родился. Но я и ненавижу его за то, что он калечит людей, которые не виноваты, что родились черными.
Начало смеркаться, и наш провожатый категорически заявил, что пора возвращаться к его темно-зеленому «форду».