Страница 3 из 40
— Раскрыл я все-таки эту тайну, — улыбается начальник управления. — Знаете, когда мы получаем хороший фильм — в поселке праздник. Но кинопрокат дает фильм поселку только на один день. И на один день селу. Двухсерийный фильм в один вечер два раза не покажешь. Вот и вошел Платон в контакт с сельским киномехаником. Договорились крутить фильм сразу в двух клубах.
Что меня еще удивляет — это джентльменские манеры Платона. Живет мужик всю жизнь в горах, а без галстука на работу не выйдет. Скорее начнет фильм на четверть минуты позже, чем придет без галстука. Где ты, говорю, Платон, учился такой утонченности? Этому, отвечает, Ваник, учиться нельзя. Ваник это я, начальник управления. Меня, как и Платона, тоже не зовут по имени и отчеству. Придет проситель с заявлением: «Ваник, на подпиши». Никак не приучу.
...— Поехали, — тронул меня за локоть Даян, — клеть подали.
Я прыгнул в клеть. Стволовой подал сигнал готовности — и клеть пошла вверх. Если будет все в порядке, минут через пять мы достигнем поверхности земли. Всего пять минут. А прорубали ствол — годы. Соседнюю, например, четвертую шахту, которая раза в два мельче, строили пять лет.
Мы возвращаемся с пустыми руками. А бывает, туннелестроители идут с работы, как с рыбалки. Но это случается только в одиннадцатом забое. Когда я там был, мне рассказали забавную историю. Работал один в туннеле, на пятом километре от входа. Споткнулся нечаянно, упал. А когда поднялся, в голенище болотного сапога... плещется форель. Потом, желая очистить фильтр, опустил пятерню в храпок (яма для насоса), уже другая рыба просится. Забрались из озера по стекающей туда грунтовой воде.
...Наконец я снова на земле. Свет, снег, небо. Какой простор! Машина легла на обратный курс. Горы раздвинулись и, выпустив нас, тут же сомкнулись.
Джермук — Севан
Осажденные вечным льдом
Польские писатели, супруги Алина и Чеслав Центкевичи, посвятили свою жизнь Арктике — ее исследователям, ее жителям, ее природе. Их книги «Завоевание Арктики», «Кем же ты станешь, Фритьоф?» (о Нансене), «Человек, которого позвало море» (об Амундсене) изданы на русском языке. В этом году супруги отмечают сорокалетие своей литературной деятельности. Мы предлагаем читателям главы из их новой книги, которая готовится к печати в Гидрометеоиздате.
Издавна гренландского охотника уязвляло название эскимос, означающее в наречии индейцев Лабрадора «тот, кто пожирает сырое мясо»; однако оно привилось повсеместно и бытует по сей день. Тем не менее в разговоре с гренландцем — а именно так последние полвека называют себя жители острова — не следует звать его эскимосом. В лучшем случае это сочтут бестактностью, в худшем — оскорблением.
Извечный странник, эскимос-гренландец искони отличается гордостью. Той самой, которая заставляла голубых наездников в сердце Сахары — туарегов — закрывать свои лица, чтобы скрыть полученные ими в сражениях раны и не возбуждать жалости женщин.
Одинокая борьба с враждебным миром, окружавшим гренландского охотника, с мертвой пустыней, с холодом и голодом привили ему чувство огромной ответственности. Он знал, что может рассчитывать только на собственную расторопность и мужество, что он сам вершит свою судьбу и судьбу своих близких. Эта ежедневная, чуть ли не ежечасная борьба внушала ему не только чувство собственного достоинства. Он гордился своим происхождением, называя себя иннук или иннуит , что означает: «человек в полном смысле этого слова», «настоящий человек».
К пришельцам, чаще всего беспомощным перед лицом Арктики, он относился как к существам неполноценным. Называл он их каблуна или краслуна («собачий сын») с оттенком иронии и снисходительности. Наивысшей похвалой в устах эскимоса прозвучали слова, которые после многих лет совместных зимовок и странствий услышал адмирал Пири от старого гренландского охотника: «Ты почти как мы, ты — иннук».
— Как можно уважать каблуну, — вопрошал с достоинством эскимосский зверолов, — если он не в состоянии построить во время пурги убежище из снежных плит? Если он не способен одним взмахом кнута принудить собачью упряжку к повиновению? Того, кто не в состоянии переносить голод или холод? Такому достаточно потерять компас в пути, чтобы заблудиться как слепому, он не найдет сам ни севера, ни юга, не поймет, что предвещает ветер, не разглядит следов стада карибу под свежим снегом, не разгадает, как давно они проходили здесь, не найдет, где тюлень протаивает лунку во льду. Разве у него хватит терпения выжидать над такой продушиной, чтобы добыть пищу для своей семьи?..
В этом мире арктических понятий свои ритуалы учтивости и обходительности. Петер Фрейхен, датчанин, который поселился в Гренландии и взял в жены девушку-эскимоску, рассказывает, как однажды, после десяти с лишним дней, проведенных в поисках добычи, охотники, усталые и голодные, вернулись с пустыми руками в поселок. Они знали, что старик Аугутидлуарссук известен своим гостеприимством и никто никогда еще не уходил из его иглу голодным. При виде гостей хозяин забеспокоился, беспомощно развел руками и долго оправдывался, сколь ему неприятно, что он должен в этот раз разочаровать уважаемых охотников, так как у него осталась лишь самая малость еды, к тому же «негодной в пищу человеку».
«...Я был уже знаком с эскимосскими обычаями, поэтому не принял всерьез этих сетований, — пишет Фрейхен. — Другие также ожидали терпеливо, пока старик кончит говорить. Он вышел из иглу и через мгновенье вернулся с огромным мешком из тюленьей кожи, полным мороженой птицы. Деликатес!
— Даже мои бедные собаки, и те не захотят дотронуться до этой снеди, — причитал старик.— Я навсегда уронил себя в ваших глазах.
Так был соблюден церемониал эскимосской учтивости».
После многих лет, проведенных среди гренландских эскимосов, Петер Фрейхен пришел к выводу, что, несмотря на внешнюю суровость, они зачастую значительно более чутки и деликатны, чем его соотечественники — датчане.
История гренландских эскимосов представляет собою убедительный пример приспособляемости человека к окружающей его среде. В Арктике жизнь не замирала ни на миг, разве что стрелки часов истории остановились на каменном веке и в течение многих столетий не сдвинулись с места.
В своем изнурительном повседневном труде люди пользовались помощью одной-единственной твари — собаки, которая, по-видимому, прибыла вместе с ними из далекой Азии.
— Без помощи собаки ни один человек не выжил бы в пустынных просторах Арктики, — говорил адмирал Пири.
Каким мастерством, неисчерпаемой изобретательностью и терпением нужно было обладать, чтобы из костяных пластинок и китового уса, обвитых ремнями или кишками зверей, сделать гибкий и пружинистый дальнобойный лук или гарпун — подлинный шедевр равновесия. С костяным острием гарпуна соединен надутый воздухом поплавок, благодаря чему смертельно раненный тюлень не тонет в воде.
Добротные сани, способные выдержать быструю езду по шероховатому снегу и по кручам ледников, построенные без куска железа, без шурупов или гвоздей, по сей день вызывают восхищение. Знаменитые нансеновские сани, которыми до сих пор пользуются в снаряженных по последнему слову техники экспедициях на обоих полюсах земного шара, представляют собою модернизированный вариант старинных эскимосских саней.
Эскимосская лодка-каяк выдержала испытание в течение тысячелетий. Легкий, эластичный остов, изготовленный из брусков плавника, пригнанного в Гренландию морским течением с берегов далекой Сибири или Северной Америки, эскимосы обтягивали большими кусками кожи свежезабитых бородатых тюленей. Эти кожи, гладко выделанные, без следа шерсти, эскимосы сшивали с помощью костяной иглы швом, который не дырявил обшивки.