Страница 5 из 36
Вначале Момик ненавидел Хану черной ненавистью и поклялся себе, что поженится только с девушкой из почтенной и приличной семьи, как в объявлениях знаменитой свахи Эстер Левин, такой, которая полюбит его за красоту, и за ум, и за скромность и ни в коем случае не будет потаскухой, но, когда он однажды сказал что-то про Хану Бейле, та ужасно на него разозлилась и стала объяснять, какая Хана несчастная женщина, и что нужно жалеть ее, потому что нужно жалеть каждого, и Момик ничего не знает про то, что с Ханой было Там, и, когда она родилась, она уж точно не помышляла и не думала, что кончит вот так. У каждого поначалу много надежд и мечтаний, так она сказала, Бейла, и Момик после этого начал смотреть на Хану немного по-другому и увидел, что она правда вообще-то женщина очень даже красивая со своим париком блондинки, прямо как Мэрилин Монро, лицо у нее крупное и красное, с такими симпатичными маленькими усиками, а ноги туго забинтованы десятью бинтами, потому что все время распухают, но вообще она в полном порядке, хотя и ненавидит свое тело, и все время расцарапывает его ногтями до крови, и проклинает, и называет «печь моя и несчастье мое», и Мунин объяснил Момику, что она кричит так, потому что должна все время с кем-нибудь валяться, а иначе она пойдет в какое-нибудь такое нехорошее заведение или что-нибудь еще, и портной поэтому и сбежал от нее — что делать, человек не из железа, кто может все это вытерпеть, и у него была какая-то проблема с рогами, надо будет спросить про это Бейлу, и все эти рассказы немного обеспокоили и напугали Момика, потому что — что же будет, если однажды все ее хахали вдруг не придут и она по ошибке увидит Момика, когда он идет по улице? Но этого, слава Богу, не случилось. Нужно еще рассказать, что кроме как на свое тело госпожа Цитрин очень злится на Бога, грозит ему кулаками и делает всякие неприличные жесты, кричит и проклинает его по-польски, и это бы еще ничего, но она кричит и на идише, который Бог наверняка понимает, и все время требует, чтобы он один разочек посмел наконец прийти и посмотреть в глаза простой женщине из Динува, во всяком случае, факт, что он до сих пор не посмел, но каждый раз, когда она начинает так кричать, и вопить, и носиться как бешеная по переулку, Момик тут же подскакивает к окну, чтобы не пропустить эту встречу, потому что сколько же Бог может терпеть, слыша все эти проклятия и оскорбления, да еще когда все вокруг тоже слушают — он что, из железа? И вот эта госпожа Цитрин тоже в последние дни начала приходить к скамейке и усаживаться рядом с дедушкой, но вежливо, скромно, прямо как куколка, хоть и не перестала расчесывать свое ненавистное тело, но делала это тихо и совершенно молча, без всяких воплей и криков и без того, чтобы кого-нибудь задирать и с кем-нибудь ссориться, потому что даже она сразу почувствовала, какой дедушка на самом деле милый, вежливый и деликатный человек.
А Момик отчего-то стесняется подойти и стать прямо возле них, он только потихоньку медленно-медленно приближается, как будто не нарочно, волочет свою школьную сумку по тротуару, пока вдруг нечаянно не оказывается возле самой скамейки и может слышать, как они говорят между собой на идише, хотя это немного другой идиш, чем тот, на котором говорят его родители, но он все-таки понимает каждое слово. Наш раввин, шепчет маленький Зайдман, был такой мудрый, что самые знаменитейшие доктора говорили про него, что у него два мозга! А Едидия Мунин досадливо отмахивается: «Эт!.. (Это такое словечко, которое то и дело само по себе выскакивает из них.) Наш маленький ребеле в Нойштадте, Пройдоха его прозвали — тоже, небех, сгинул Там, — так он не хотел писать в книге никакие новые толкования, ну так что? Даже великие мудрецы не всегда это хотели. Но что случилось? Я скажу вам, что случилось: случились три случая и маленький ребеле, да будет память его благословенна, уже был обязан видеть в них знаки свыше! Ты слышишь, господин Вассерман? Свыше!» — «А у нас в Динуве, — сообщает госпожа Цитрин никому в особенности, так, в пространство, — у нас там на площади был памятник Ягелло, наверно, пятьдесят метров высоты, и все чистый мрамор, импортный!»
От волнения Момик забывает закрыть рот: ведь ясно, что они совершенно спокойно говорят про страну Там, это может быть очень опасно, что они позволяют себе вот так, нисколько не таясь, говорить о ней, но он должен не упустить эту возможность и запомнить все, каждое слово, а потом побежать и быстрее записать все в свою тетрадь, и нарисовать все эти вещи, потому что иногда лучше нарисовать, например, всякие места, о которых они говорят, просто необходимо нарисовать их в его тайном атласе страны Там, который он теперь составляет. Можно нарисовать, например, эту гору, про которую рассказывает господин Маркус: «В стране Там была огромная гора, может, вторая по высоте в мире, и гои называли ее Еврейской горой, потому что это в самом деле была удивительная гора — чтобы нам обоим было так хорошо, господин Вассерман! И если ты, к примеру, нашел там какую-нибудь находку, то пока ты приходил к себе домой, она исчезала, страх это видеть! Шреклех! Ужасно! А деревья, которые ты рубишь там, на этой горе, не горели ни в каком огне — горят и не сгорают!»
И пока господин Маркус говорит, на лице у него со скоростью света сменяются все его рожи — чтоб лучше не знать их! — но господин Мунин тянет дедушку Аншела за край пальто, в точности как ребенок тянет за подол свою мать, и говорит ему: «Это еще что, господин Вассерман! У нас в Нойштадте, был у нас один Вайнтрауб, Шая Вайнтрауб его звали, молодой парень, совсем щенок, но такой ученый, ужас какой ученый! Даже в Варшаве слышали про него, потому что он получил специальную стипендию от самого министра просвещения, да, представьте себе! — поляк дает еврею стипендию! Теперь слушай! — говорит господин Мунин, и рука его сама собой сгибается и привычно заползает в карман: глубоко-глубоко, как будто он ищет там клад. (Вот именно, говорит Бейла, клад, который каждый бедняк может найти!). — Вайнтрауб этот, если, например, ты спрашивал его про месяц тамуз, например: что у нас имеется в тамузе, да? Скажи мне, пожалуйста, Шая, сколько минут, с Божьей помощью, имеется у нас от нынешнего дня и до праздника Песах в будущем году? Минут! Не дней и не недель, а минут, да? И он моментально, чтобы мы оба так помнили, господин Вассерман, сосватать наших детей, дает тебе точный ответ, прямо как робот, избави нас Бог от этой напасти!» И госпожа Хана Цитрин прекращает на секунду скрестись, и чесаться, и задирать подол, и расцарапывать свои голые — до самого верха — ноги, и смотрит на Мунина глазами, полными насмешки и презрения, и спрашивает: «А ответьте мне, не была ли у этого вашего Вайнтрауба голова, не про нас будь сказано, такая длинная, как початок кукурузы? И потом он поехал в Краков, да?» И господин Мунин становится вдруг немного сердитым и недовольным и говорит более тихим голосом: «Да, это тот самый молодец, беспримерно ученый». Тут Хана закидывает голову назад и хохочет таким жестяным скрежещущим смехом, как будто в горле у нее тоже чешется, и говорит ему: «Так знайте, что он сделался там спекулянтом на бирже, и опускался все ниже и ниже, и упал на самое дно, этот беспримерный ученый! Как же — слышали мы про него!..»
И они продолжают вспоминать, без остановки, без передышки, нисколько не слушая друг друга, и с такими интонациями, которые кажутся Момику знакомыми, только он не помнит откуда, и говорят так, без всякой опаски, про страну Там, выдают ее самые секретные пароли: Львовское воеводство, Бжижовский уезд, старый скотский рынок, большой пожар в Клойзе, трудовая мобилизация, увенчавшиеся успехом попытки, проклятый выкрест, чтоб его черти в аду глодали, рыжая Фейге-Лея и чернявая Фейге-Лея, и Аголден бергель — Золотой холм, который возле местечка Зайдмана, и там — слышите? — зарыты кубышки с золотом, которые шведский король поспешил припрятать, когда бежал от русского войска, а!.. Момик сглатывает слюну и запоминает все, голова у него на это прекрасно работает, голова у него, не сглазить, настоящий алтер коп, ладно, может, он еще не сравнялся с Шаей Вайнтраубом, который, да избавит нас Бог, был как робот, но и он, это уж точно, может сказать вам в любую секунду и вообще в любое время, сколько уроков физкультуры осталось до летних каникул и сколько учебных часов и минут тоже, не говоря уже о прочих вещах, которые он знает и помнит, не станем уж вспоминать о его прозрениях и предсказаниях, потому что Момик — он ведь настоящий пророк, как волшебник и чародей Йотем, он может, например, угадать, когда будет контрольная по арифметике, и, действительно, учительница Ализа входит и объявляет: положите тетради в портфели и достаньте чистые листы, и ребята смотрят на Момика, совершенно обалдевшие, а это, между прочим, нетрудное предсказание, потому что за три месяца до этого, когда папа проходил свое регулярное обследование сердца в больнице «Бикур-холим», тоже была такая контрольная, а Момик всегда немного волнуется, когда папа идет на это обследование, и поэтому он точно запомнил день, и в следующий раз, когда папа пошел в «Бикур-холим», тоже была контрольная, и поэтому Момик догадался, что в понедельник ровно через четыре недели учительница опять устроит контрольную, а другие ребята почему-то никак не могут сообразить такие вещи, для них четыре недели это слишком долгое время, чтобы что-нибудь помнить и вычислить, поэтому они по правде думают, что Момик какой-то волшебник, но у кого имеется тетрадь сыщика, и он записывает туда все происшествия, тот может знать, что однажды случившееся запросто повторяется еще и еще, и так Момику удается прямо свести с ума весь класс своими точными предсказаниями и тайными сведениями о танковой колонне, которая проходит мимо школы по шоссе Малха в точности один раз в три недели и в точности в десять часов утра, и еще он может знать — и это уже немножко пугает его самого, — когда снова появятся эти странные противные прыщики на лице у учительницы Неты, но все это, конечно, не очень важные и, может быть, даже глупые предсказания, самые обыкновенные надувательства, лишь бы ребята чуть-чуть уважали его, а не только все время обижали, потому что настоящие предвидения он бережет только для себя одного, о них никому нельзя рассказывать, никому! Например, о том, что он угадывает про своих родителей и обо всякой работе сыщика и разведчика, которому предстоит заново, из кусочков, сложить страну Там, теперь совершенно исчезнувшую и пропавшую. С этим у него очень много забот, потому что он — единственный в мире, кто может это сделать, только он один может спасти своих родителей от их кошмаров и ужасов, и от молчания, и от стонов, и от проклятия, которое висит над ними, ведь все это сделалось даже хуже с тех пор, как дедушка Аншел прибыл к ним и нечаянно опять напомнил им все, что они так старались забыть.