Страница 5 из 124
А всадник, не слезая, громко приказал:
– Костер немедленно загасить!
Василий и таксист кинулись тушить костер, топтать огонь, который тихо расползался по высохшим стебелькам трав и, дымно чадя, ел глаза. Выходило это у них не очень ловко, поскольку оба изрядно выпили. Со стороны выглядели они очень забавно, и Галка, отойдя от навалившегося нежданно страха, громко засмеялась.
Человек в форме воспринял ее смех в свой адрес и с неприязнью выкрикнул:
– Чего разоржались? Счас штрафовать буду! Всех троих! За прямое нарушение! Летнее время, а они в сухом лесу огнем балуются! Да еще выпимши!
Штраф за всех уплатил Василий Манохин, отказавшись взять квитанции. Но человек в форме настоял:
– Бери и держи при себе. А то пошлю по инстанции на место работы. Тогда попляшете!
И повелел, чтобы поскорее выбирались из заповедной зоны, охраняемой законом. Попытки Василия уладить дело миром и угостить человека ни к чему не привели. Он отказался от налитого стакана, не взял «в подарок» и нераспечатанную полную бутылку марочного коньяка. Пришлось спешно собираться, сворачивать ковер, грузить в машину остатки провизии.
– И всю посудину! До одной! Чтоб ни склянки не осталось!
Когда выбрались из леса на магистральное шоссе, отъехали несколько километров, облегченно и шумно дружно вздохнули – ведь могло бы быть и хуже! А Галка снова залилась смехом:
– А рюмки-то… Рюмки и осколки остались! До ночи собирали бы!..
Жизнь снова стала веселой и радостной. У каждого остались одни приятные воспоминания. И не только о времени, проведенном в лесу, не только о пикнике. В душе сохранилось что-то важное и обнадеживающее. На поляне они находились недолго, около двух часов, но и за это время в каждом из них произошла ощутимая перемена: каждый сумел что-то отбросить – нудную заботу, тревогу о завтрашнем дне, едкое подозрение, неуверенность – и теперь был только самим собой, но в лучшем виде. Разговоры о Дальнем Востоке, о сказочном «валютном цехе», о добыче золота, о таинственном и загадочном минерале, очень ценном, возможно, как сама платина, с греческим названием, который не только легко произносить, но, как заметила про себя Галка, даже можно напевать, повторяя его, как имя любимого: «Касситерит, мой Касситерит!..» Разыгравшаяся фантазия, которая чуть приугасла с появлением лесного кордона, снова властно захватывала воображение, распахивала двери во что-то очень хорошее, как радужный сон, стелила красную ковровую дорожку в недалекое будущее.
Машина мчалась к Феодосии. Галка сидела рядом с Василием. Он нежно держал ее руку у себя на коленях, ласково поглаживая ее, часто поворачивался к ней, бросая влюбленные взгляды. У нее что-то ответно распахивалось навстречу его взглядам. Не влечение, нет, ничего похожего и на то восторженное чувство, захватившее ее в лесу. Она ощущала просто электрический заряд, исходивший от него. Этот человек желал ее, и раскованность воображения не мешала ей представить себе, что она могла бы уступить. Но через минуту она уже снова забывала о нем, о его существовании, сладостно устремляясь в безвоздушное пространство фантазии, в сказочно красивую будущую жизнь в Солнечном среди ослепительных ценностей, среди золота и таинственного сверхценного касситерита.
4
И дни закрутились в бешеном ритме.
Галка умела тратить деньги. Конечно, тратить не свои, заработанные другими, – дело немудреное. Кажется, что и каждый сможет, только дай наличными. Но это обманчивое самомнение. Тратить красиво и с шиком способен далеко не каждый. Это тоже искусство, если хотите, в таком деле даже нужен талант. У Галки, как скоро убедился Василий, имелись завидные способности и опыт. Деньги тратились налево и направо, но всегда обстоятельно, оправданно и, главное, впечатляюще эффектно. Окружающие только рты открывали. И держалась Галка соответственно, словно она – вовсе не она, а отпрыск бывшего знатного княжеского рода или молодая женщина нынешних высокопоставленных и уважаемых людей, обеспеченных большими правами и возможностями. А Василий, как иногда казалось ему с опаской, только присутствует при ней, как бедный племянник около богатой родственницы. Но раскошеливался он удивительно легко, без особых переживаний, как бы подхваченный каким-то могучим вихрем, который подхватил его и понес по красивым местам современной жизни.
Где они только не побывали! Поколесив на такси по солнечному Крыму, махнули в Прибалтику, где после Черного моря вода в заливе показалась весьма холодной, но в ночных кабачках – вкусные блюда и задушевная музыка, из Риги – в бывшую столицу, оглядели, опять из такси, Ленинград и всю знаменитую округу, все царские парки-дворцы, попутно побывали во всех универмагах и комиссионных магазинах, понакупив всякой всячины и модных шмоток, решили двинуться в матушку-столицу.
В стремительном поезде «Красная стрела», в купе на двоих спального вагона, Василий, прикрыв одеялом свою молодую законную женушку, с грустью обнаружил, что аккредитивы, пачкой лежавшие в бумажнике, почти все исчезли и растаяли. Крупные тысячи, которые он «закалымил» на Дальнем Востоке, которые сколотил изнурительным трудом, которые в долгие зимние мечтательные ночи предназначались на шикарную шумную свадьбу, на покупку приличного дома, на приобретение мебели и нужных вещей и собственной легковой машины, если не новой, увиденной им в журнале «Огонек» на цветной фотографии, недавно сошедшей с конвейера автомашины с красивым названием «Волга», то хотя бы модернизированного «Москвича», – этих самых денег больше не существовало в наличности. Словно их и не было. Остались лишь одни приятные воспоминания. Предугадывая такой возможный конец, Василий Манохин еще из Прибалтики, тайно от своей молодой жены, отбил друзьям в Солнечный соответствующую телеграммку, давая адрес на столичный почтамт «до востребования».
В Москве на почтамте их ждали приветственные поздравительные телеграммы и спасительные суммы. Галка радовалась, к удивлению Василия, поздравлениям больше, чем деньгам: в Солнечном ее знают, в Солнечном ее ждут!
Сейчас смешно и грустно вспомнить. Чему радовалась-то? Что ждут? Да в этой дыре, забытом Богом и приличными людьми таежном краю, обрадуются всякому, кто по наивной глупости или природной тупости, или просто, как она, по незнанию, изъявит телячье желание прибыть собственной персоной. Жителей этого самого Солнечного – ну и чудики, ну и мудрецы, хитро придумали название своему берложьему поселку! – жителей-то тут всех можно по пальцам пересчитать. Тайга кругом черная и дикая. Край ссыльных и по приговору суда присланных на поселение, кругом остатки бывших недавно лагерей с бараками и колючей проволокой да огороженные пересыльные пункты. А что касается всяких драгоценностей и золота, то ими и не пахнет. Где-то по тайге, может быть, и бродят искатели россыпей, моют золотишко, но она тех людей еще в глаза не видывала. А того «таинственного» и «загадочного» касситерита, этого рудного камня скоро будет кругом навалом, как говорится, бери – не хочу! Чему, глупая, поверила, на что польстилась!
– Греческое название, греческое название! – в который раз ехидно передразнила она Василия, надрывно всхлипывая и размазывая кулаком слезы, которые все текли и текли, как дождевые капли по оконному стеклу. – А я дура!.. Нет бы заглянуть в словарь, проверить!.. Так нет, на слове поймалась! Подцепилась на самодельный крючок, проглотила его, как приманку дешевую рыбешка глупая… Несчастная я, разнесчастная… Судьба моя горькая и тоскливая! Без всякого просвета… Ничего путного вокруг, одна серятина, как сплошные осенние тучи на небе… Хоть в могилу ложись заживо и самовольно помирай!.. Куда же ты заманил меня, куда-а-а же ты завез, женщину молодую и доверчиву-у-ю? Поверила ему, идиоту рыжему!.. Выискался на мою голову!.. Тюха-растюха с серыми ушами… Куда-а-а… ме-еня-а-а… за-аве-ез?..
Глава вторая
1
Евгений Казаковский вошел в свой кабинет и нащупал рукою выключатель. Ярко вспыхнула под потолком большая электрическая лампа под неказистым абажуром, освещая довольно просторную конторскую комнату, немудреное убранство – двухтумбовый новый письменный стол, доставшийся ему от прежних руководителей экспедиций, этажерку, забитую книгами, шкаф, геологические карты, схемы и диаграммы, развешанные на грубо стесанных бревенчатых стенах, ряд стульев, широкий выступ печки-голландки, да темное окно, в которое смотрел глухой вечер. После прохладной ветреной сырости улицы приятно было ощутить тепло помещения. Только стекла очков сразу же запотели. Евгений снял их, аккуратно протер носовым платком и снова водрузил на место. Взглянул на новые ручные часы и остался доволен.