Страж. Тетралогия

На этот раз у мужчины не было на лице повязки. Он был старше меня лет на десять, на висках уже появилась седина, темные волосы на лбу начали редеть, но его взгляд был ясным, а движения точными и уверенными.

— Не возражаете, если я составлю вам компанию до города, страж? — спросил он.

— Присоединяйтесь, — сказал я, ничего не имея против, хотя и удивляясь. — Вы сняли повязку, это необдуманно. Как говорят врачи, загнивший воздух и миазмы способствуют распространению болезни.

— От повязки все равно не было никакого толку, — отмахнулся он. — Я болен.

Похоже, этот дворянин покинул своего герцога, заметив у себя первые признаки недуга. Я посмотрел ему в глаза и проронил:

— Мне жаль.

— А мне — нет. За этот месяц я повидал столько мертвецов, что они трогают меня столь же сильно, как останки какой-нибудь козы или кошки. А с учетом того, что я тоже уже мертвец…

Он не закончил.

— Не все умирают от юстирского пота. — Я попытался вселить в него надежду.

— Конечно. — равнодушно ответил он. — Один из двухсот или трехсот заболевших выздоравливает. Но надо быть очень везучим сукиным сыном, чтобы так посчастливилось. А я, представьте себе, невезуч. Никогда не выигрывал в азартные игры, ни на скачках, ни на львиных боях, чего уж говорить об игре со Смертью? Впрочем, не думайте, что я опустил руки. У меня еще есть как минимум несколько чудесных часов в вашей компании. А если фортуна улыбнется, я протяну пару дней.

— Вы уверены, что больны?

Он закатал рукав, показав легкую сыпь на тыльной стороне предплечья. Я с сожалением цокнул языком.

— Меня зовут Людвиг ван Нормайенн, — сказал я, протянув ему руку.

Он пожал ее, улыбнулся:

— Ланцо ди Трабиа, кавальери герцога ди Сорца, к вашим услугам, страж.

С каждой минутой пути зарево впереди разрасталось.

— Пожары бушуют уже третий день, — ответил на мой невысказанный вопрос ди Трабиа. — Горит юго-западная часть города и пригороды.

— Кварталы бедняков?

— Не только. Герцог, прежде чем уехать, приказал поджечь два уцелевших корабля в порту, чтобы зараза не распространялась дальше. Его отец не желал этого делать, думал, что сможет уйти, если ветер переменится.

— Не ушел бы. В море дрейфовало несколько кораблей, под завязку набитых мертвецами. Они пытались изолировать себя от болезни, но пот их настиг. Возле Дикой косы стоит флот. Он расстреливает чумные суда и сжигает их брандерами. Новый герцог поступил правильно. Вы знаете, с чего начался мор?

— С детей, — с горечью сказал солезинец. — Они полезли под Кавильский холм. Там проходила старая городская клоака, засыпанная после землетрясения тысяча сотого года. Из нее были входы в старые гроты христиан. До того памятного землетрясения была вспышка болезни, которую привез корабль с Востока. Когда все кладбища оказались забиты трупами, заболевших стали относить в святые гроты. Считалось, что это должно спасти их от мора.

— Как я понимаю, вышло наоборот, — мрачно ответил я.

— Никто этого не знает. Произошло землетрясение. Входы вниз оказались засыпаны, и тысячи больных остались заживо погребенными. Со временем, когда наш город отстроили вновь, а о болезни вспоминали, как о страшном сне, про гроты особо не говорили. И отрыть не пытались, понимали, что себе дороже. Если и живет опасность где-то под землей, то под толщей камня. Мало кого она беспокоила.

— И что же произошло?

— Во второй месяц весны жители Солезино ощутили легкие толчки. Потом все стихло, а в конце лета, в воскресенье, тряхнуло так, что восточная часть стены Перской башни рухнула прямо на рыбный рынок, убив несколько десятков человек. Говорили, что это недоброе предзнаменование. Так и случилось. Через неделю в городе началась вспышка юстирского пота.

Пугало прислушивалось к этой истории с не меньшим вниманием, чем я. Ланцо потрогал свой лоб, поморщился и продолжил:

— Как видно, эти земные сотрясения, названные соборным капитулом не иначе, как попыткой Дьявола вырваться из ада в наш мир, вскрыли надежно запечатанные гроты со старыми костями. Детвора обнаружила трещину в земле, сунулась туда из-за какой-то своей игры, и Дьявол выбрался наружу. Остальное вы знаете.

Это точно. Меньше чем за две недели эпидемия расползлась по всему полуострову. Перепуганные люди бежали прочь из Солезино, унося с собой болезнь и распространяя ее по всем областям.

Впереди, из кустов на дорогу выбрались две тени. Они кряхтели, грубо ругались и тянули следом за собой упирающуюся исхудавшую корову. Заметив нас, люди бросили свое имущество и снова скрылись в зарослях. Лишь качающиеся ветви указывали на то, что они только что находились здесь, и это было не наваждением.

— Проклятые мародеры. — Кавальери ди Трабиа убрал руку с эфеса шпаги. — Люди от мора как с ума посходили. Одни ждут смерти, другие — пришествия, третьи пытаются разбогатеть и дохнут на ворованном. В первое время, когда началась болезнь, стража еще держала город в узде, но затем начались грабежи, убийства и насилие.

— Представляю, о чем вы говорите. В Альбаланде произошла незначительная вспышка пота, когда я был еще ребенком.

— У вас тоже грабили склады, богатые дома и насиловали женщин?

— Не в той степени, что в Солезино. Наша стража сразу перебила всех, кого смогла поймать. Без суда и следствия. Здесь, как я понимаю, этого не случилось.

— Иногда мне кажется, что мы оказались в аду, — с тоской сказал мой случайный спутник. — То безумие, что творилось на улицах Солезино, похоже на чистилище или его преддверие.

— Так и есть. К сожалению, — проронил я, через несколько минут молчания. — Вы подобрали отличное слово — чистилище. Весь вопрос лишь в том, как люди станут вести себя перед лицом неминуемой и страшной смерти.

— В основном как звери, — усмехнулся он. — В природе человеческой превращаться в диких собак во времена, когда следует становиться праведником. Ожидание смерти хуже самой смерти. Люди искушаются соблазнами, страхом, Дьяволом и совершают безумства, за которые им придется расплачиваться на божественном суде. Я внимательно посмотрел на него и сказал:

— Вы весь дрожите. У вас жар?

— Немного, — кивнул Ланцо.

Его лицо, только что розовое, побелело, осунулось, на лбу появились капли пота.

— Здесь есть, где остановиться? Постоялый двор?

— Нет! — решительно отрезал он. — Моей выносливости вполне хватит для того, чтобы дотянуть до города.

— Тогда поспешим.

Мы летели сквозь густую ночь, навстречу зареву пожара. Пугало порядком отстало, но я не беспокоился о нем. Оно, как верная собака, всегда будет следовать за тобой и найдет, если вдруг потеряется.

Колокольный звон, монотонный, унылый, беспрерывный, мы услышали, когда холмы с виноградниками остались далеко позади, а на фоне медленно светлеющего неба показались далекие стены Солезино.

— Они когда-нибудь прерывались? — спросил я у Ланцо.

Он понял, что я говорю о колоколах, и отрицательно покачал головой:

— Нет, страж. Кардинал перед смертью дал распоряжение бить в набат, пока в городе есть хоть один живой христианин. Но это нам не слишком помогает, как вы видите.

Церковь считала любую болезнь дьявольскими проявлениями и дыханием демонов, а колокольный звон, как известно, пугает большинство нечисти. Во всяком случае, так думают священники, хотя у нас, стражей, несколько иное мнение. Церковный набат может отогнать мелочь, но для серьезных существ он не более чем досадная помеха. А уж о том, чтобы таким способом уничтожить мор, и речи не идет. Это ни разу не помогло во время предыдущих эпидемий пота, Черной смерти, а также таких «легких» недугов, как лепра или брюшной тиф. Собственно говоря, болезням было начхать на молитву, распятие, святую воду и все колокола мировых соборов. Хотя я нисколько не умаляю силу этих вещей и самой Церкви, но их мощь лежит в несколько иных областях.

Дубовая роща рядом с дорогой смердела смертью. Воду из вытекающего из-под деревьев ручейка я бы не осмелился пить даже под угрозой расстрела. Судя по множеству белых тряпочек, накрученных на нижние ветви деревьев, это место являлось объектом паломничества.