Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 70 из 77

В тот же день граф Пален дал большой обед, на котором, между прочим, князь Куракин всячески унижался перед Зубовыми, полагая, что заговорщики сделаются новыми любимцами. Мнение это было ошибочно, но вначале разделялось многими. Я не сомневаюсь, однако, что, по крайней мере, граф Пален силой и умом удержался бы, если бы не сделал непостижимой для опытного царедворца ошибки, удалившись из Петербурга. Нужно было осмотреть кордон, учрежденный на берегах Балтийского моря против англичан, и он сам вызвался иметь надзор за исполнением этого поручения. Он поехал и более не увидел столицы. До сих пор он живет в своих курляндских имениях, но совершенно забыт. О нем не вспомнили даже тогда, когда в походах против французов нуждались бы в столь энергичном человеке.

Князь Зубов также должен был удалиться в свои имения. Весьма правдоподобно, что, когда кто-то поздравил его с тем, что переворот ограничился одной только жертвой, он, получивший образование при Екатерине, ответил: «Этого недостаточно; нужно еще, чтобы никто из участников не был наказан». Когда же выразили ему опасения насчет Обольянинова и Аракчеева (который впоследствии действительно приехал), он только сказал: «C’est de la canaillee». Мне самому он сказал на третий день в разговоре, который я имел с ним с глазу на глаз: «Цицерон прав, говоря в одном из своих писем: если бы у него было одним пороком больше, он был бы лучше». И к этому он прибавил: «Отец Павла был пьяница; если бы Павел имел тот же порок, нам пришлось бы менее страдать от него».

Нарышкин и граф Кутайсов получили позволение путешествовать. Последнего государь призвал к себе перед его отъездом и сказал ему милостиво: «Я никогда не забуду, что вы 30 лет служили моему отцу. Если вы когда-либо будете в затруднительном положении, рассчитывайте на меня».

Но не одну только милость, а также прекраснейшую для царей добродетель — справедливость выказал Александр в первые дни своего царствования.

Некоторый генерал Арбенев постыдно бежал во время похода в Голландии, и император Павел объявил тогда во всеобщее сведение, что он бежал 40 верст, не переводя духу. Между тем у него были сильные друзья, которые за него ходатайствовали, и Трощинский представил новому императору о его помиловании. Александр отказал, сказавши: «Может ли мое помилование сделать из него храброго человека?» Трощинский повторил свою просьбу, и государь наконец уступил. Указ был написан и представлен к его подписи. Александр его подписал; но, отдавая его Трощинскому, сказал: «Я тебе сделал удовольствие, теперь твоя очередь: разорви его».[288]

Мы готовы сердечно радоваться этому восходящему солнцу, не предавая, однако, проклятию отошедшего и не поступая, как тот мужик, который на торжественном погребении Павла[289] бросился к графу Палену, ехавшему впереди верхом, и поцеловал его сапог.

Многие изощрили свой ум насчет мертвого льва. Граф Вильегорский[290] распространил стихотворение, которое оканчивалось следующими строками:

Один немец написал:

Другой:

Павел, конечно, заслужил следующую лучшую надгробную надпись. Народ и солдаты говорили:

«Он был наш отец».

Послесловие

Ни один смертный не проявлял в себе таких контрастов света и тени, как Павел. Его ум и страсти, восприимчивость и жестокость, добродетели и пороки, энтузиазм в дружбе, переходившие потом в ненависть, его признательность за все, что, по его мнению, делалось для него от всего сердца, и его ярость при малейшей оплошности, которую он замечал относительно себя, — все это проявлялось в нем в высшей степени. И это нагромождение в нем противоположных и враждебных одно другому качеств должно было привести его к гибели.

Трагическая судьба императора Павла I долго еще будет занимать историографов, как труднейшая для разрешения задача. На пути строго научной, беспристрастной оценки кратковременного царствования «коронованного Гамлета» долго еще будет стоять прочно установившаяся, столетняя традиция полемического взгляда на Павла Петровича как на умалишенного тирана, как на карикатуру человечества, и только. Казалось бы, самая ужасная смерть этого государя является искуплением его ошибок, его увлечений. Эта смерть требует строгого, но праведного и человечного суда истории. Между тем даже настоящее издание, несмотря на свое научное, объективное направление, вызвало в «крайней» печати недовольство.

Несмотря на то что издание является лишь сводом исторических памятников, освещение которых в предисловии строго держится фундамента логики и фактов, косность установившихся взглядов, этих «клише» либеральной традиции, вступает в слепую борьбу с самой очевидностью. Это заставляет нас подкрепить новый взгляд на личность и царствование императора Павла, установившийся после ряда работ авторитетных исследователей, еще несколькими фактами и соображениями.

Барон Гейкинг, которому трудно приписать пристрастие к Павлу, после всего того, что он претерпел от непостоянства его характера, однако говорит в своих мемуарах: «Вы, которые хорошо знали Павла за два первые года его царствования, скажите, разве не было у него чувствительного сердца, благожелательства, просвещенной души? Если он бывал несправедлив, то разве это не вытекало из его слишком сильной любви к правосудию и разве всегда, когда у него слагалось убеждение, что он ошибся, не выказывал он мужества исправить эту ошибку?»

«Просвещенная душа» императора Павла в первые годы его царствования сказалась очевидно для всякого, не ослепленного предвзятым, ходячим, полемическим взглядом, в отношении этого государя к масонам и польским патриотам. Тут факты говорят сами за себя. Мы их и приведем.

Известно, что преследования, которым подверглись московские мартинисты при Екатерине И, главным образом объясняются сношениями последних с великим князем Павлом Петровичем, в которых их заподозрила императрица. Известная записка Карамзина императору Александру объясняет: «Один из мартинистов, или теософистских масонов, славный архитектор Баженов, писал из С.-Петербурга к своим московским друзьям, что он, говоря о масонах с тогдашним великим князем Павлом Петровичем, удостоверился в его добром о них мнении. Государыне вручили это письмо. Она могла думать, что масоны, или мартинисты, желают преклонить к себе великого князя. В деле о Новикове и его товарищах (V том «Летописей русской литературы и древности» Тихонравова) вопросный пункт, предложенный князем Прозоровским захваченным масонам гласит: «4) каким образом вы и товарищи сборища вашего заботились в сети сборища вашего уловить известную особу, о коей имели вы с принцем Гессен-Кассельским и переписки? То открыть вам, для чего вы такие вредные предприятия имели и чему из того быть надеялись, где объяснить о всех товарищах, в сем деле с вами соучаствующих и помогающих?» (с. 48). На этот пункт князь Николай Трубецкой отвечал: «Покойный профессор Шварц предлагал нам, чтоб известную особу сделать великим мастером в масонстве в России. А я перед Богом скажу, что, предполагая, что сия особа принята в чужих краях в масоны, согласовался на оное из единого того, чтоб иметь покровителя в оной. Но чтоб я старался уловить оную особу, то пред престолом Божиим клянусь, что не имел того в намерении и, следовательно, ни соучастников, ни помощников иметь в оном не мог».

288

Иван Иоасафович Арбенев, генерал-майор, с 7 декабря 1797 по 2 октября 1799 г. шеф Днепровского мушкатерского полка, бывшего в голландской экспедиции.

Ростопчин писал 23 октября 1799 г. к Суворову: «Какое постыдное поведение войск наших в Голландии! В первом деле бросились грабить, оставили генералов и оттого разбиты в другом. Не хотели идти; полк лег на землю. О, проклятые! Генерал-майор Арбенев, штаб-офицер и еще три офицера бежали, и море их одно могло остановить за 40 верст. Арбенев исключен, а те ошельмованы».

289

Погребение Павла происходило в Страстную субботу, 23 марта 1801 г.

290

Граф Юрий Михайлович Виельгорский (1753 — 1808), действительный тайный советник, сенатор.

291

Народ был игрушкой его каприза; он умер ненавидим, как последний французский король. Над нами он имел слишком много власти, а над собой слишком мало.

292

Сюда, прохожий! Подойди к этой могиле, — но не слишком близко. Здесь лежит Павел Первый; молись, да избавит нас Господь от Второго.