Страница 57 из 64
Дня через два после кончины государя, если я не ошибаюсь, зала была полна просителями; их было несколько сотен. Я грелся у печки, как вдруг послышался шепот, и находившиеся в зале, сперва по одному, потом десятками, а наконец и все, кинулись к окнам и смотрели вниз — словно небо сошло на землю; любопытство привлекло и меня. Я с большим трудом пробрался сквозь толпу, чтобы взглянуть, что там происходит. Наконец мне это удалось — и что же я увидел? По улице проходила первая круглая шляпа. Она, по-видимому, произвела на толпу более приятное впечатление, нежели освобождение всех государственных преступников; все лица сияли радостью, все ликовали. О люди!..
Однако пора сообщить читателям о том, что я испытал, к величайшему удовольствию, в первые дни царствования Александра Милосердого. Составляя эти заметки, я часто бывал жертвою самых раздирающих душу воспоминаний. Теперь дохожу до одного воспоминания, доставляющего мне величайшую отраду. По приказанию молодого государя сенат напечатал списки лиц, некогда сосланных в Сибирь, которых теперь возвращали их семействам. Узнав об этом, я немедленно послал человека купить мне один экземпляр и с нетерпением стал его просматривать, пока не нашел имени Соколова; я залился слезами радости! Да! Он был освобожден; в эту минуту он в объятиях жены и детей. Дай Бог найти ему их всех невредимыми. Дай Бог, чтобы из всего тяжкого сновидения он сохранил бы воспоминание о своем товарище по несчастью и чувство дружбы, соединявшее нас в общем бедствии.
Имена Киньякова и его братьев, купца Беккера из Москвы и других моих знакомых находились также на этих листах жизни. Я упомяну еще о пасторе Зедере, одном из самых замечательных из числа сосланных. Он попал в коварные сети жестокого статского советника Туманского, цензора в Риге. Вероятно, он сам опишет свою историю, но я позволю себе, однако, сообщить здесь о нем несколько сведений, заимствованных мною из вполне достоверного источника[4].
Пастор Зедер, живший невдалеке от Дерпта, составил небольшую библиотеку для чтения, которой пользовались его прихожане. Туманский, назначенный цензором в этой губернии, желая выказать свою необычайную бдительность, потребовал от Зедера каталог его библиотеки. Напуганный признаками времени, Зедер сообщил ему, что он перестал держать библиотеку. Действительно, он имел это намерение и понемногу собирал все книги, бывшие в обращении, и более их не выдавал; но некоторые книги он не мог получить обратно, позабыв, кому они были даны. К числу этих последних книг принадлежал том сочинения Августа Лафонтэна — «Власть любви» (Le pouvoir de l’Amour). Не будучи в состоянии припомнить у кого эта книга и не желая ее лишиться, он прибегнул к самому обыкновенному способу, т. е. напечатал в Дерптской газете объявление, в котором просил, чтобы имеющий у себя эту книгу, входящую в состав его библиотеки для чтения, возвратил бы ее по принадлежности.
Это объявление, к несчастью, попалось на глаза Туманскому. Уверяют, что это чудовище желало не столько повредить пастору Зедеру, сколько навлечь замечание превосходному лифляндскому губернатору Нагелю, к которому он питал тайную злобу вследствие какой-то обиды. Он донес об этом своему покровителю и начальнику Обольянинову, присоединив еще разные неблагоприятные для пастора наветы; Обольянинов же донес об этом государю, также с добавлениями со своей стороны. Короче сказать, пастор Зедер был обвинен в том, что продолжал держать библиотеку для чтения, несмотря на воспрещение цензора, и старался распространять в кругу своих читателей вредные начала, давая читать запрещенные книги революционного содержания. Надо заметить, что списка запрещенных книг не было. Все это было представлено государю в таком ложном и гнусном виде, что он приказал немедленно арестовать пастора Зедера, посадить его в Петербургскую крепость и поручить Туманскому всенародно сжечь все его книги.
Перед отправлением Туманского для исполнения такого необыкновенного поручения, вся Рига умоляла его сделать все от него зависящее для спасения этого несчастного семейства; он, конечно, обещал, но, разумеется, не сдержал слова. Ночью солдаты под начальством благородного Туманского окружили дом пастора, спавшего самым мирным образом с женою и детьми. Можно себе представить, каково было их пробуждение. Все бумаги пастора описали и опечатали; все книги — даже Библию — сложили в груду и сожгли. Несчастного пастора посадили в телегу и отправили с полицейским чиновником в Петербург.
Утром, несколько очнувшись от первого ужаса, пастор просил своего спутника позволить ему написать несколько строк своей жене. Этот коварный человек изъявил согласие и сам вызвался отнести письмо на почту; но в действительности спрятал его и по приезде своем в Петербург представил генерал-прокурору Обольянинову. Это письмо, кроме очень естественных сетований, заключало в себе просьбу, прежде всего, успокаивать крестьян до его возвращения. Из этих слов заключили, что он уже взбунтовал крестьян, которые только ожидали его возвращения, чтобы явно восстать под его предводительством. Другие утверждали, что он просил жену сжечь его переписку с одним из друзей, в которой говорилось о французской революции, и что это дало повод послать фельдъегеря схватить этого друга, к счастью оказавшегося уже давно умершим.
Как бы то ни было, дело это было представлено государю генерал-прокурором в таких мрачных красках, что немедленно он приказал юстиц-коллегии назначить пастору телесное наказание и сослать в рудники в Сибирь. Юстиц-коллегия очутилась в большом затруднении. Приговор, который должен являться результатом подробного рассмотрения дела, всех действий и личности обвиняемого, был уже ей предписан заранее; таким образом, юстиц-коллегия являлась здесь чисто исполнительным органом. Президент ее попытался сделать об этом представление генерал-прокурору, который сухо ответил ему:
— Вы можете на ваш страх делать что вам угодно, воля государя вам известна!
Однажды утром несчастному пастору, которого ни разу не вызывали в суд и не дали даже защитника, объявили в крепости, чтобы он надел пасторское облачение и в сопровождении г. Макарова явился бы в юстиц-коллегию для выслушания приговора.
Полный надежд, основанных, между прочим, и на том, что ему предписано было явиться в облачении, пастор Зедер отправился навстречу своей судьбе. В судебном зале его поставили к стене. Секретарь начал читать ему приговор. Когда он дошел до слов: пастор Зедер отрешается от должности, лишается сана, подвергается двадцати ударам кнута и ссылается закованным в рудники в Нерчинск на вечную каторжную работу, — несчастный Зедер лишился сознания. Судорожно повернув раза два голову, он упал на пол. Когда ему было оказано медицинское пособие и он очнулся, то на коленях умолял, чтобы удостоили его выслушать.
— Здесь не место, — ответил прокурор.
— Где же? — закричал несчастный страшным голосом, — где? там… там, на небе!
Его отвели в общую тюрьму. Весь Петербург принимал участие в его судьбе: за него просило все русское духовенство, — что делает последнему большую честь. Своими стараниями о спасении несчастного пастора граф Пален расположил к себе сердца всех жителей столицы. Все было тщетно. Обольянинов слишком крепко овладел своею жертвою. Пастора Зедера повезли на казнь, заставив его предварительно причаститься св. Тайн из рук пастора Рейнбота.
Уже руки его были привязаны к позорному столбу; его уже раздели, чтобы начать наказание кнутом, — как вдруг приехал офицер и сказал что-то на ухо палачу. Последний почтительно ответил: «слушаю», и потом двадцать раз поднял и опустил кнут над спиною несчастного, не коснувшись ее; — так ловко владел он кнутом. Очевидно, что сострадательная особа, которая не могла избавить этого невинного человека от позора, решилась, по крайней мере, своею властью избавить его от боли.
Пастора Зедера увезли обратно в тюрьму. Граф Пален под разными предлогами замедлял отправку его в рудники и имел по этому поводу довольно резкие объяснения с генерал-прокурором. Но государь так настаивал на точном исполнении приговора, что необходимо было, наконец, уступить; и несчастный пастор пешком дотащился в оковах до Нерчинска. Жена его хотела следовать за ним, но не могла добиться на это разрешения.
4
История пастора Зедера подробно рассказана в «Русской Старине», 1878 г., т. 22. Примеч. переводчика.