Страница 19 из 56
В Риме и Константинополе сенаторам, назначенным на посты консулов, полагалось по закону отпраздновать это назначение путем щедрой оплаты общественных развлечений или игр. Августин резко критиковал тех богачей, кто был готов разориться, лишь бы поразить окружающих своим расточительством. Некий Петроний Максим, ставший впоследствии в 455 г. на несколько недель императором, потратил 4000 фунтов золота на такие игры. Симмах, когда его сын получил высокую должность, потратил 2000 фунтов. Хотя и называвшийся современниками человеком среднего достатка, Симмах владел тремя домами в Риме и, по меньшей мере, тринадцатью домами в различных районах Италии, не считая недвижимости в Сицилии и Африке.
Одна из отшельниц, очень интересовавшая Иеронима, святая Мелания Младшая, владела поместьями в Италии, Африке, Испании, Сицилии и Британии. Ее собственность в Сицилии обслуживалась за счет дохода от шестидесяти ферм и обрабатывалась 400 рабами. При таком состоянии дел она одним актом освободила 8000 рабов. И тем не менее она была умным и проницательным финансистом. По словам ее биографа «благословенны будут те, кто предвидит и продает свою собственность перед приходом варваров». И она и ее семья хорошо понимали необходимость вовремя перевести свои денежные доходы на Восток.
Как показало отношение к своей собственности таких людей, как Симмах и Мелания, любому, кто хотел добиться финансового успеха, следовало вкладывать свои деньги не в производство каких-либо товаров, а в землю. Христианские моралисты, такие как Амвросий и Иоанн Златоуст нападали на богачей, покупавших дом за домом и поле за полем, выбрасывая на улицу прежних владельцев и захватывая целые деревни в свои собственные ненасытные руки. Когда поэт Рутилий Намациан плыл вдоль Этрусского побережья в 416 г., он наблюдал эти безграничные владения вдоль берега.
Мы плыли на север за Алию, и Пиржи
Вскоре остался позади.
Сегодня перед нами огромные поместья,
А когда-то это были маленькие деревушки.
Многие огромные здания, возвышавшиеся на этих землях, были укреплены, как замки; это были почти неприступные крепости, в которых искали убежища бедняки и перемещенные лица. Поместья стали маленькими ограниченными королевствами, экономически и социально независимыми, заполненными наемными сельскохозяйственными рабочими, рабами, ремесленниками, охранниками, управляющими и прихлебателями.
На мозаике некоего Юлия из Карфагена виден один из таких сельских дворцов со стенными башнями; а семьи мавританских вождей, таких, как Фирм и Гильдо, достаточно могущественных, чтобы восставать против правительства в 373 и 397 годах, жили в такого же рода дворцах на скалах.
Сидоний дает описание другого огромного дворца, галльского Бурга Леонтия у слияния рек Дуран (Дордон) и Гарумна (Гаронна). Действительно, в Галлии была особенно заметна концентрация могущественных землевладельцев, которые все больше и больше жили в деревне и редко наезжали в Рим — энергичная сенатская аристократия из около сотни семей, унаследовавших свою династическую власть и содержавших собственную вооруженную охрану.
Многие из деревень, располагавшихся у этих замков, до сих пор сохраняют в своих названиях имена владельцев — Джуллий (Юлий), Витри (Виктор), Савиньи (Сабин), Лезигни (Лициний). Настолько могущественны были эти римско-галльские лорды, что император Гонорий во время кризиса рассредоточил контроль над страной, фактически передав власть на местах в их руки. В 455 г., собравшись в Арелате (Арль), они даже провозгласили выходца из своих рядов, Авита, императором.
Этот акт был триумфом галльских дворян перед римской аристократией, хотя и очень быстротечным, поскольку Авит был низложен и вскоре умер. Его сын Экдиций был достаточно богат, чтобы поддержать 4000 страдающих бедняков во время голода — благотворительность, которую никто из его соседей землевладельцев никоим образом не поддержал.
Взгляд на одежды какого-либо из этих аристократов показывает, как изменились времена. Чисто белые одеяния ранних римских сановников ушли в прошлое. Сенатор четвертого века носил льняную тунику (камизию) с шерстяной мантией (далматиком), накинутой поверх нее. Верхняя часть далматика представляла собой плащ с жестким капюшоном, либо прозрачную ткань, легко развевавшуюся сзади. Эти одежды украшались великолепными узорами с добавлением платков и шарфов. Женщины носили шелковые платья, расписанные золотыми нитями. Иероним часто приводит злые портреты экстравагантно разукрашенных драгоценностями матрон; Аммиан также предпринимает целый ряд яростных атак на кричащую роскошь богачей. Так же поступает и радикальный Сальвиан.
Без сомнений, богатые римляне и галло-римляне жили великолепно. Но картина, нарисованная Аммианом, в какой-то мере является умышленным литературным изложением традиционной сатирической темы. В любом случае, он был человеком Востока, чувствовавшим себя уязвленным, поскольку не стоял на тех же ступенях социальной лестницы Рима. Действительно, нет оснований предполагать, что римские сенаторы были куда более экстравагантны, чем на заре Империи. Прав греческий историк Олимпиодор, когда заявляет: «Каждый из видных домов Рима имел у себя все то, чем, по-видимому, обладал средних размеров город — ипподром, форумы, храмы, фонтаны и бесчисленные бани». Но другой, весьма осведомленный писатель того же времени, Макробий, благодарит своих современников за то, что они вели менее роскошный образ личной жизни, чем их предшественники. В восемнадцатом веке Монтескье частично связывает развал Рима с избыточной роскошью его богачей; ему следуют бесчисленные художники и кинопродюсеры, рисующие сцены оргий и пуритански заключающие, что падение Рима явилось самоочищением общества, погрязшего в разврате. Но такая же или большая роскошь существовала в течение столетий без какого-либо летального исхода.
Куда более серьезным является другое обвинение, которое может быть предъявлено этим сенаторам-аристократам позднего Рима. «В этом городе, — сообщает гость с Востока, — есть сенат состоятельных людей … Каждый из них должен исполнять свои обязанности на высокой должности. Но они предпочитают этого не делать. Они стоят в сторонке и предпочитают в праздности наслаждаться своим богатством».
Как и многие сегодня, богачи чувствовали, что политика это грязное дело, которого они стремились избегать. В конце 300-х и начале 400-х годов они таким образом предали Империю и послужили ее падению. Как в Риме, так и в провинциях знать не использовала свой вес в общественной жизни. Будучи освобожденными от службы в качестве городских советников, состоятельные люди защищали только интересы собственных поместий и способствовали успехам своих друзей. У самого заката Западной империи в ее политической жизни произошло очень важное изменение — к этому времени землевладельцы стали могущественнее, чем сам император и успешно овладели государственными учреждениями. Но многие оставались в стороне даже и тогда и были равнодушны к призывам о помощи, раздававшимся отовсюду.
Тогда такое отношение было едва ли в новинку. Для хорошо обустроенной жизни знатного римлянина некоторая степень праздности и отчуждения от событий общественной жизни считалась само собой разумеющейся. Тем не менее аристократия поздней Империи с обескураживающей беззаботностью бездельничала, когда погибал Рим.
Сальвиан очень хорошо это понимал и заявил, что чем выше положение человека в обществе, тем большим он обязан обществу и тем больше его вина, если он плохо исполняет свои обязанности. Сидоний также призывал к ответу за преступное равнодушие своих галло-римских друзей и писал одному из них, некоему Сягрию, стараясь пробудить в них общественное самосознание.
…Почему идут по проторенной борозде и забывают о всякой гордости в погоне за одеждами консула? Не порочьте свою репутацию постоянным проживанием в поместье … Я не хочу сказать, что мудрый человек должен забыть о своих личных делах, но он должен поступать по известному принципу — исходи не только из того, что ты хочешь иметь, но и из того, кем ты обязан быть.